Пришелец встретил его улыбкой.

— Как хорошо, что этот негодяй промахнулся, — сказал Геза. — Но он будет жестоко наказан.

— Он не промахнулся, — услышал Геза неожиданный ответ. — Он ударил меня с большой силой. Видишь, оружие выпало из его руки, но… но я прошу тебя считать, что удара не было.

— Невозможно! — ответил Геза. — Если бы я исполнил твою просьбу, это имело бы плохие последствия. Такой поступок не может остаться безнаказанным.

— Я понимаю тебя, — сказал пришелец. — Но этото никто не видел, кроме тебя и твоего названого брата, который будет молчать. Никто не узнает.

— Он знает. — Геза указал на раба, неподвижно стоявшего на том же месте. — Он расскажет другим.

— Он ничего не расскажет. И не расскажет потому, что не помнит.

— Он слышал наш разговор.

— Он его не слышал. А теперь перестанем говорить об этом. Теперь он будет слышать. Спроси его, что он тут делает.

Ни на секунду Геза не усомнился, что пришелец говорит правду, как бы странны и непонятны ни были его слова.

— Что ты тут делаешь? — спросил он раба.

— Господин позвал меня, — ответил раб. — Я подошел выполнить его желание. Я жду, когда господин скажет.

Сомневаться было невозможно: раб ничего не помнил.

— Уходи! — приказал Геза. — Ты не нужен господину.

Раб удалился.

— Ты никому не скажешь? — спросил пришелец.

— Никому, — машинально ответил Геза. — Но объясни, как вы это делаете?

— Ты не поймешь меня.

— Неужели ты не почувствовал такого сильного удара? Разве тебя нельзя убить?

— Я смертен, — ответил пришелец. — Но здесь я могу умереть только от естественных причин. От насильственной смерти мы хорошо защищены. Без этого нельзя пускаться в тот путь, по которому мы пошли.

Геза ничего не понял, но больше не спрашивал. Вечером в присутствии Дена он спросил пришельцев:

— У вас есть рабы?

— Нет и не может быть, — последовал ответ. — Человек не может быть рабом. Это противоестественно.

— Я не знаю стран, где нет рабов.

— Такие страны есть, но не здесь.

— Что же вы делаете с пленниками? Убиваете их?

— У нас нет и не может быть пленников. Мы не ведем войн. Никогда!

— Но ты произнес это слово, — сказал Ден, — значит, ты его знаешь.

Лицо пришельца омрачилось.

— У пас были войны, — сказал он, — но очень давно. Мы знаем о них, как знаем вообще историю своей родины.

— Если нет рабов, — сказал Геза, недоуменно пожимая плечами, — то некому вести работы.

— Мы делаем всё сами.

— Даже те, кто обладает властью?

— У нас нет власти в твоем понимании этого слова. Все люди у нас равны.

— Такая страна не может существовать. — Геза повернулся к Дену. Тот улыбнулся.

— Как можно не считать рабов людьми? — продолжал пришелец. — У них такое же тело, такой же мозг, как у вас. Они во всем такие же, как вы.

— Нет, — ответил Ден, — ты ошибаешься. У рабов неразвитый мозг. Они глупы, как животные.

— Развитие человеческого мозга зависит от учения. Вы ничему не учите своих рабов, и потому они кажутся вам глупее, чем вы сами. Но вот ты… — обратился он к Гезе. — Ты тоже считаешь рабов низшими существами? Как же тогда ты называешь раба своим братом?

Ден насмешливо посмотрел на Гезу.

— Тебя выкормила мать Рени, и ты считаешь его своим братом, — добавил пришелец. — И ты совершенно прав. Но почему же вы допускаете, чтобы ваших детей выкармливали женщины-рабыни? Ведь они, по-вашему, животные.

— Наших детей всегда выкармливают рабыни, — ответил Ден, сдерживая раздражение, которое вызывали в нем «нелепые» слова пришельца. — Мы пьем молоко четвероногих животных, почему же мы не можем пить молоко двуногих?

— Вы едите мясо четвероногих, — возразил пришелец. — Тогда я не вижу причин не есть и двуногих. Хорошо, прекратим этот разговор, который тебе неприятен. Прости меня.

— Я не сержусь на тебя. — Ден встал. — Ты чужеземец, и у тебя другие понятия. Не сердись и ты, если я скажу, что твои взгляды кажутся мне дикими.

Разговор на этом прекратился.

Удалившись к себе, Геза задумался над всем услышанным. Он чувствовал какую-то правду в словах пришельца.

И вдруг он вспомнил про Рени.

Ден не знал, что Рени образован. Молочные братья тщательно скрывали от всех свою маленькую тайну. Открыть ее — значило поставить под угрозу самую жизнь Рени. Ведь даже пленников войны, если они оказывались грамотными, не обращали в рабство, а уничтожали.

Рени обладал теми же знаниями, что и сам Ден. Они были равны в этом отношении. Раньше Геза никогда не задумывался над таким вопросом. В детстве он учил Рени просто из мальчишеского озорства, а затем по просьбе самого Рени. Геза искренне любил товарища детских игр.

И вот неожиданные и столь новые для него слова пришельца поставили перед Гезой вопрос — глупее ли Рени, чем Ден или сам Геза? Если рабы подобны животным, как считали его современники, то никакое образование не сделает их умнее. В этом случае Рени выучил все, чему учил его Геза, механически, не осмысливая. Если же нет…

Шаг за шагом, слово за словом вспоминал Геза поведение и поступки Рени, стараясь восстановить в памяти все их разговоры. И чем больше он вспоминал, тем яснее становилось ему, что Рени ни в чем не уступал Дену. Больше того, Рени высказывал мысли, которые теперь, после слов пришельца, казались Гезе более зрелыми, чем мысли Дена по тому же поводу.

Рени был рабом, сыном и внуком рабов. Его мозг — это мозг раба. И притом потомственного, а не пленника, обращенного в рабство.

Что же, значит пришелец прав?

Геза вскочил и зашагал по комнате из угла в угол. Его гордость, унаследованная от предков, внушенная ему с детских лет, возмутилась от такого вывода. Рени умнее Дена! Значит, он умнее и его самого, потому что он, Геза, всегда признавал умственное превосходство старшего брата.

Что-то вроде сожаления, что он дал Рени знания, шевельнулось в душе Гезы.

«Но разве это что-нибудь меняет? — подумал он тут же. — Допустим, что Рени так же неграмотен, как остальные рабы. Пришелец все равно прав. Нет, я поступил хорошо, хотя бы потому, что могу теперь с уверенностью сказать: правда не на нашей стороне. Но что же тогда надо делать? Учить всех рабов? А кто же будет работать? Страна, в которой все — господа, не может существовать. Получится хаос. Но и оставлять рабов в том же положении, выходит, несправедливо».

Геза чувствовал, что запутался, что не может разобраться в своих новых мыслях. И он рассердился на пришельцев, возбудивших в нем эти мысли. К чему они? Все останется таким, каким было всегда, во все времена. Пусть это несправедливо, но иначе нельзя. Так устроен мир.

«Я не сержусь на Рени, — подумал он, засыпая под самое утро. — Он ни в чем не виноват, и я его люблю, как любил всегда. А думать об этом больше не надо».

Но он продолжал думать на следующий день, еще на следующий, и все время, прошедшее с тех пор. Простая мысль повлекла за собой более сложные, и, не замечая этого, Геза стал смотреть на все другими глазами, чем раньше. Зерно, брошенное в его ум пришельцами, давало всходы.

Шло время, и Ден с Гезой все больше и больше привыкали к постоянному пребыванию в их доме голубых гостей, которые уже не казались им ни странными, ни необычными. Разговор пришельцев также сделался настолько привычным, что братья перестали замечать молчание своих собеседников и, незаметно для самих себя, всё чаще задавали вопросы или отвечали не вслух, а мысленно. И не испытывали при этом никакого страха.

Человек ко всему привыкает.

Ден был доволен, что пришельцам не удается завязать сношений с другими людьми и что они вынуждены довольствоваться обществом его и Гезы. Это отвечало его тайным намерениям использовать пребывание пришельцев для усиления жреческой касты вообще и власти верховного жреца в особенности.

И он был бы очень удивлен и разгневан, если бы знал, что не только он или Геза говорят с гостями, что есть человек, который ведет с пришельцами долгие и обстоятельные беседы и что сами пришельцы разговаривают с этим человеком охотнее, чем с ним или Гезой.