Найти дорогу он не смог. Тайга резко изменилась, стала похожа на фантастический лес, усеянный обломками стволов, ветвями, вздрагивающими в предсмертных конвульсиях, тлеющими, дымящимися и шипящими головешками, догорающими то там то здесь скелетами таёжных старожилов, трупами неведомых животных… И ещё этот жуткий запах, эти странные звуки, какая-то песня, похожая на вой бездомных псов… И снег стал каким-то странным, не белым и даже не серым, а скорее багровым, словно отражающим тихий вечерний закат. Но солнца не было, снег ничего не отражал, кроме всеобщей боли, ибо красный цвет — это цвет боли, страдания, крови…

Дороги он не нашёл, дороги больше не было. Тогда он пошёл наугад — и пришёл к озеру. Озера тоже не было, на его месте зияла огромная, пышущая жаром и зловонием дыра. Над дырой зависли плотные клубы багряного тумана; туман расползался, наполняя собой окрестную тайгу, кровавой пылью оседая на снегу и деревьях. Всё вокруг гудело, и было в этом гудении что-то зловещее, предгрозовое, неведомое…

Игорю больше не было страшно, он перешагнул ту грань, где кончается страх и начинается безумие. Нет, он не сошёл с ума, просто разум отказывался анализировать происходящее, заблокировался от неподдающейся осмыслению действительности, впал в летаргию — и потому остался цел и неуязвим. Мальчиком управляли лишь древние, вечные и недремлющие инстинкты, которые твердили: «Уходи! Здесь опасно!»

Он подчинился и побрёл прочь от больного озера. Древний инстинкт вёл его к спасению, но неведомая сила, могущественная и незримая, вновь и вновь возвращала его назад, к озеру. Он устал, ему хотелось упасть в снег и забыться, но та же сила, (или инстинкт?) заставляла его идти.

В который уже раз он вышел к озеру.

Прямо на него, над бездной, полуневидимый, окутанный клубами ядовитого тумана, чуть светящийся в нависшей над миром мгле, медленно и величаво плыл дед Мартын. Мальчик замер в оцепенении. Из недр памяти вдруг почему-то всплыла древняя легенда, рассказанная когда-то матерью. Кажется, из Библии. Иисус идёт по морю…

Автоматная очередь рассекла пространство над озером. Видение тут же исчезло.

Началось…

Тень не оставляет следов, она невесома. Впрочем, тень и не может оставлять следов, ведь она — тень. Что же такое я? Я не тень, ибо я незрим, но я и не человек, ибо меня попросту не существует. Не существую?! Так чья тень тогда идёт впереди меня? Моя! Раз я сознаю себя, свою индивидуальность, своё «Я», значит я — есть. Но что же я тогда? Мираж? Бесплотный дух? Тогда где же плоть? И что влечёт мою тень вперёд, словно сомнамбулу? Чей зов слышал я?

Дед Мартын, вернее, его незримый дух, следовал за своей тенью назад, в сторожку, и терялся в догадках, пытаясь постичь удивительную метаморфозу, происшедшую с ним и раздвоившую его, когда в небе затарахтел вертолёт. Тень остановилась — замер и сам лесник. Вскоре на тропе появились трое бандитов.

Всё, что случилось после, было похоже на кошмарный сон, причём ни дед Мартын, ни его тень не пострадали от жуткого катаклизма, обрушившегося на тайгу. Ясно было одно: тень являлась проводником чьей-то могущественной воли, вершителем её праведного суда, её зримым воплощением, а сам лесник, хотя и сохранил способность мыслить, хотя чужая воля и не довлела над ним, а метаморфоза, происшедшая с плотью, не затронула сознания, — сам лесник, пока небеса рушились на землю, а преисподняя исторгалась из её недр, оставался как бы в стороне, на ролях стороннего наблюдателя. Но смысл происходящего он отлично понял: катаклизм вызван сознательной силой, неким глобальным планетарным разумом агонизирующей Земли, и направлен он в первую очередь на ненавистное человечество.

Выходит, не подвело чутьё старого лесника: озеро Медвежье действительно готовило сюрприз. Что таит в себе возникшая бездна? Что там, внутри? Есть ли дно у этого гигантского колодца?

Дед Мартын видел, как бандиты, едва волоча ноги, убрались восвояси, но тень не последовала за ними — она повернула к озеру. Повинуясь недавнему зову, лесник пошёл (пошёл? поплыл? полетел?) за ней.

Над бывшим озером клубился то ли туман, то ли дым. Тень, достигнув края, медленно понеслась над пропастью и вскоре скрылась за его густой завесой. Дед Мартын последовал за ней.

У него осталось лишь две способности — способность воспринимать окружающий хаос и способность мыслить. Красно-бурый туман окутал всю его нематериальную сущность; в плотной, почти вязкой, толще клубов тумана возникали перед ним картины гибнущего мира. Стремительной вереницей проносились они мимо, заставляя содрогаться разум и цепенеть душу. Газовые камеры, гибель Хиросимы, колымские лагеря, истребление целых народов, бомбардировки Дрездена, Багдада и Сталинграда, беспощадная вырубка лесов, массовое уничтожение диких животных, Чернобыль, социальные потрясения, железнодорожные крушения и авиакатастрофы, «зелёный ад» над Антарктидой, истерзанная земля ядерных полигонов, гибель Оркнейских островов, стоны и стенания истерзанной планеты — всё это сплеталось в единый клубок, превращалось в гигантский ком, давило со всех сторон, терзало и уничтожало. Чёрная, зловещая мгла сопровождала видение, обрамляла его, проникала внутрь, становилась неотъемлемой его частью — то витали чёрные мысли и тени кровавых людских деяний. Земля задыхалась в этой черноте, дёргалась в судорогах, хрипела и кричала от боли, но все её страдания оставались втуне — зло неудержимо брало верх. Поздно. Спасения нет. Ни Земле, ни человечеству. И вновь голос, грозный и неумолимый: «Виновен, человек!» Голос высшего судии, словно подводящий итог истории.

Всё оборвалось в один миг. Где-то за тысячу вёрст глухо прозвучали выстрелы. Кто-то словно закрыл ему глаза, выдернул из тумана и швырнул в тайгу. Острая боль пронзила плечо.

Боль?!.

Дед Мартын очнулся. Он снова был во плоти, и снова тень его была с ним. Он лежал на твёрдом, словно отполированном, снежном насте, метрах в тридцати от бездны. Ныло плечо. На фоне багрового тумана чётко выделялась фигура Игоря. Игорь! Бедный мальчуган!.. Жив, жив!

В недрах планеты, под бывшим озером, глухо зарокотало.

Началось…

— Ты видел?! Вся вода ушла! — орал Плохой, в страхе пятясь от края бездны.

— Да хрен с ней, с водой! — грубо отозвался Меченый. — Лишь бы ноги унести…

Ноги унести им не удавалось. Вот уже в пятый раз они выходили на то же самое место — к берегу бывшего озера. Бездна не отпускала их, притягивала словно магнитом. Они окончательно выбились из сил, их горящие безумием взоры блуждали по тайге в поисках спасения, но находили лишь ужас и боль. Всюду царили хаос и запустение. Их лица и руки были изодраны в кровь, одежда превратилась в лохмотья. Но автомат всё ещё висел на плече Меченого.

— Я больше не могу! — захрипел Плохой и грохнулся в снег. — Я схожу с ума….

Меченый с ненавистью посмотрел на своего сообщника и лишь крепче сжал зубы.

— Призрак! — вдруг заорал он, вглядываясь в кровавый туман над бездной. — Проклятый старик!

Мимо них, окутанный густой пеленой тумана, медленно и бесшумно плыл старый лесник.

Обоих бандитов трясло крупной дрожью, глаза лихорадочно блестели, волосы встали дыбом, будто наэлектризованные. Из полуоткрытых глоток вырывались гортанные нечленораздельные звуки, подобно рёву взбесившегося медведя. Безумие охватило их.

Руку Меченого свело судорогой, и автомат тут же выплюнул порцию смертоносного свинца.

— Не стреляй!! — завопил Плохой и бросился на Меченого. Оба покатились по краю бездны, хрипя и кусая друг друга, словно дикие звери.

Видение исчезло. Туман завибрировал и стал быстро рассеиваться. Земля захрустела под ними, поползла трещинам, застонала.

Началось…