Ну а когда нашего шефа турнули, нашу программу и прикрыли… Новые фавориты от ненависти ко всему, что всесильный генерал делал, рушили всю систему… Ну, это ты и без меня знаешь. Вот с тех пор… Слушай, а почему это ты все молчишь? Неинтересно, что ли?

Соколов растерянно улыбнулся:

– Ну хорош! Ты же сам просил меня молчать и дать тебе договорить. А теперь виноват, что тебя не перебиваю. Так что, теперь можно?

– Ну ты и вредный! – засмеялся Баграмов. – Нашел все-таки, как уесть. Но и я тебе отвечу тем же.

– Ну давай, давай! – весело произнес Андрей Георгиевич. – Попытки меня достать – это же твое любимое занятие.

– Хорошо. – Василий Сергеевич вытянул руку вперед. – Вот смотри, ты согласен, что есть феномен памяти у неживых предметов?

– Разве что деформация. Это все, чему тебя научили в вашей конторе? Тогда вас правильно…

– Стоп! – Баграмов поспешил остановить товарища, пока тот не ляпнул чего-нибудь, о чем потом пожалеет. – Ты хочешь сказать, что не признаешь такого явления, как розыск людей по их вещи?

– Собаки же находят…

– Андрей, ты же знаешь, о чем я говорю! – вскипел профессор.

– Вася, вот ты все стараешься усмирить свою восточную кровь, а все равно не получается, – усмехнулся Соколов. – Я еще покойной Кулешовой говорил, что нет эффекта кожного зрения, но она меня не послушала и ради утверждения своей правоты жизнь свою положила.

– Но я же сам видел, – Баграмов ударил большим кулаком себя в грудь, – как по фотографии человека разыскивают. Своими глазами! И эксперимент ставил чисто, без всяких допусков.

– Да кто же спорит? Я знаю, что у некоторых людей есть такие способности, – деланно равнодушным тоном проговорил Наставник. – Никто не спорит.

Профессор вдруг успокоился и, подозрительно прищурившись, посмотрел в хитро блестевшие глаза товарища.

– Ну давай-давай, выдай свою теорию, – требовательно сказал он. – Я тебя знаю. Раз ты так хитро глядишь, значит, что-то придумал.

– Да что давать-то? – начал Соколов. – Я давно говорю, что все мы живем в информационном поле, но видим только часть его проявлений. Ну вот словно в той притче, где слепые слона ощупывали. Некоторым же, таким как твои ведуны и искатели, дается увидеть несколько больше. Но тоже только частичку, кусочек… Кто-то видит след предмета в пространстве, а кто-то видит развитие судьбы индивидуума во временной среде информационного поля… Таких и называют ясновидящими. Пример тому – Нострадамус. И то, что называют кожным зрением… Ну помнишь, как я по цветным воздушным шарикам стрелял? Чтобы был определенного цвета. Вы ведь считали, что я держу в памяти, где каждый хранится, а я просто пользовался тем, что мне давало поле. Так же и вождение вслепую. Ты хоть десятью слоями мне глаза закрой, а я все равно дорогу вижу. Только не так, как вы, а совсем… Подожди, я же к тебе совсем за другим пришел. Ты мне голову заморочил.

– Я не заморочил, я просто подводил тебя к тому, что мне нужен кусочек чего-то, что принадлежит твоему… – Баграмов вспомнил, что собеседник до сих пор не назвал имя художника. – Как, ты говоришь, его фамилия?

– Чернов. Олег Чернов.

– Что? – удивился Василий Сергеевич. – Это не тот, который в розыске? Его еще по телевизору показывали? Соколов кивнул:

– Он самый. Но все это чушь. Поверь моему опыту, парень не виноват в том, что ему приписывают. Баграмов испытующе посмотрел на Соколова:

– Уверен?

– Полностью.

– По одним рисункам?

– Ну, твои же подопечные могли по фотографии найти человека, – засмеялся Андрей Георгиевич. – Придется тебе поверить мне на слово.

Василий Сергеевич молча кивнул. Да, приходится признать: Соколов вновь переиграл его. Ну, к этому не привыкать, профессор давно свыкся с тем, что его друг необыкновенный человек и соревноваться с ним в быстроте мышления бесполезно. Как, впрочем, и в мышечной реакции.

– Ладно, давай начнем поиск твоего гения, – примирительным тоном сказал Баграмов. – И хочешь ты или не хочешь, а придется нам обратиться к Алле Рихардовне Озолине.

Баграмов подошел к телефону и, включив громкую связь, набрал номер. Он сделал это из уважения к Сoколову – пусть знает, что у Василия Сергеевича нет от него секретов.

– Да? – прозвучал в динамике нежный девичий голос.

– Здравствуй, Илсочка, это Василий Сергеевич, – представился Баграмов. – Мама дома?

– Здравствуйте, Василий Сергеевич, – ответила девушка. – Я вас узнала. Мама дома, но она спит. У нее очень тяжелый больной… Но если что-то важное, я ее разбужу.

Баграмов вопросительно посмотрел на Соколова. Тот сделал отрицательный жест рукой.

– Нет, нет, девочка, не нужно, – проговорил он в микрофон. – Как вы там поживаете? А то что-то я давно о вас не слышал. Мама чем занимается?

– Мама там же, в больнице работает… да и в частном порядке тоже, – щебетала собеседница Баграмова. – Я юристом в провайдерской фирме… Маме передать что-нибудь? Может, сказать, чтобы она вам перезвонила?

– Да нет, не надо, я завтра позвоню, – сказал Баграмов. – Если какие будут трудности, звоните. Скажи маме, что я… Ладно, я сам ей скажу. Ну хорошо, Илсочка, не забывай старика, звони.

– Эх, Андрей, знал бы ты, какая красавица дочь у Аллы! – Василий Сергеевич в восхищении закатил глаза. – Был бы сын, женил бы не задумываясь.

Порывайко вернулся домой по обыкновению поздно. Инна, казалось, уже научилась угадывать, когда он явится. Ужин еще не остыл, по крайней мере можно было не разогревать.

Идя домой, Виктор даже не представлял, что его там ждет. Инна весь день разрывалась между рассматриванием картинок в альбоме и строительством планов, как заставить мужа исполнить супружеский долг. Все, хватит, она больше не позволит манкировать ею. Если он затрахался на работе, то пусть ее бросает. Свою работу, конечно.

Инна еще не знала, что произошло прошлой ночью Впрочем, за долгий день она себя накрутила так, что на нее не подействовала бы и новость о гибели целого милицейского отделения. Хорошо еще ужин приготовила. Правда, хватило ее только на отварную вермишель да разогретые вчерашние сосиски, но голодный муж проглотил все за милую душу. Глаза его слипались, Инна видела это, но остановить ее уже ничто не могло. Свое она с Виктора получит, пусть даже с мертвого! Не за тем замуж выходила, чтобы только сосиски греть.

Быстро, пока супруг размешивал сахар в чае, Инна влетела в спальню и, сбросив халат, надела приготовленное заранее черное прозрачное боди, пристегнула тонкие чулки, тоже черные – они шли в комплекте с эротическим бельем. Как бы муженек ни кивал носом, такое зрелище должно его встряхнуть. Иначе пусть пеняет на себя. Верность дело хорошее, но только тогда, когда ее ценят. Подскочив к зеркалу и подправив новую прическу – хорош муженек, даже не заметил ее – Инна освежила помаду. Продавщица сказала, что это очень эффектный и модный оттенок. Якобы на мужчин действует неотразимо. Как это происходит, Инна не понимала, но раз так говорят… Хотя, может, действительно оттенок такой, что женщинам непонятно, а мужики чувствуют? Ну да! Быть такого не может, чтобы она чего-то не замечала, а Виктор заметил. Врут небось.

Инна в раздумье повертела тюбик в руках. А что, если этой помадой соски намазать? Она где-то читала, что за рубежом мода такая. Во всех топлесс-шоу якобы так делают.

Недолго думая Инна приспустила лиф боди и тщательно подкрасила грудь. Затем полюбовалась своим отражением. А что, очень даже ничего! Ничего?! Да просто здорово! Все! Вот теперь она во всеоружии! Сунув ноги в домашние туфли без задников на высоком каблуке, Инна вышла к мужу.

– Мужчина, не хотите ли… – Она собралась произнести фразу, услышанную в какой-то порнушке из тех, что иногда приносил Виктор, но осеклась.

Супруг, положив голову на сгиб локтя, спал. Вот мерзавец! Для кого же она так старалась?

Кровь бросилась ей в голову. Да что же это такое! За кого он ее принимает? За кухарку? Или за прислугу? Да на нее столько мужчин заглядывается! Если бы только она захотела… Ну все, ее терпение кончилось. Первый же, кто предложит знакомство, заполучит ее в постель. И второй. Хватит свою молодость хоронить в четырех стенах.