Глава первая

Кассир протянула мою карточку, улыбаясь слишком яркими зубами.

— Как ужасно, — сказала она, все еще глядя на менеджера с растрепанными волосами. — У него почти нет карьеры, и тут такое… — она замолкла, вздыхая.

Я забрала карту и вздрогнула, когда ее пальцы задели мои. Блин.

Соленый попкорн с маслом на языке. Щеки пылали от страха и волнения, актер с жутко разрисованным лицом появился на экране.

Это я уловила от нее.

Ее яркая улыбка обманула меня, я думала, за ее болтовней нет глубины, но она была искренне расстроена. Я попыталась сделать вид, что что-то попало в глаз, зажмурилась и глубоко дышала. Среди серого за веками я представила кисть в чернилах. Широкий перпендикулярный взмах, короткие черты для кандзи «пять». Вкус попкорна угас, мой обычный трюк сработал.

Я открыла глаза в яркости ламп магазина. Газеты на стенде у полок с конфетами сообщали о гибели кинозвезды с прыщами на щеках — причина грусти блондинки за кассой. Кассир и ее менеджер открыто пялились на меня.

Марлин будет в долгу.

Стоило добавить к счету Марлин батончик горького шоколада. Черный шоколад всегда прогонял фрагменты быстрее. Все те эндорфины и серотонин.

Уже поздно.

Я старалась не задеть руку кассира, забирая пакет. Седовласая дама за мной громко кашлянула. Очередь ждала меня. Я буркнула извинение, сунула покупки в сумку и поспешила на выход.

Чей-то торс преградил мне путь. Я врезалась в него и ощутила теплый шок.

Торс был в серой толстовке, но был твердым и явно мужским.

— Простите, — еще раз пробормотала я, посмотрела с испуганного лица мужчины на коробку в его руках.

Жар прилил к моим щекам.

Отлично. Первый раз вне домашнего треугольника, Стамптауна или колледжа за эти две недели, и что я делаю? Уловила фрагмент от кассира и врезалась в парня с презервативами.

Я прошла мимо него. Нужно уходить. Я пронеслась мимо отдела конфет и за раздвигающиеся двери.

Влага океана делала воздух мокрым и густым. Ель возвышалась над черной блестящей от дождя парковкой, зеленела хвоей.

Слабый фрагмент, как от кассира, легко скрылось в глубинах мозга днем. Как только я усну, эмоции всплывут на поверхность, проникнут в мои сны, как сливки в эспрессо. И ощущения будут преследовать меня весь следующий день. Я не буду знать, мои ли то реакции, или печальной кассирши.

Отлично.

Будто мне требовалось больше пугающих снов. Я старалась держать руки и локти при себе с начала весеннего семестра в колледже, но последние пару недель мне не давал покоя жуткий сон. Я уловила фрагмент где-то в школе. Или в городе.

Я отточила умение избегать, но в девять утра Марлин позвонила и, подкалывая меня, как умеют сестры, надавила на кнопки вины. Ей нужен был Судафед. Или. Она. Умрет.

И я пошла в магазин.

Я пнула шишку на дороге и смотрела, как она катится к мокрой коре.

Марлин была в большом долгу передо мной.

Вскоре школьные автобусы повезут подростков в полосатых футболках и штанах, несмотря на холод и туман, но я успела пробежать мимо средней школы, получив любопытные взгляды только от дам, что сидели под елями у парковки.

Я была в спортивных штанах, что Марлин купила мне в магазине, где работала в прошлом году, и розовой толстовке без пятен. Я выглядела неплохо. Я поправила лямку сумки, тяжелой от учебников, к впадинке между шеей и плечом.

Дверь Марлин была с номером в форме рыбы. Я обвела плавники пальцами. Мама дала Марлин табличку, а мне — розовую толстовку перед тем, как ушла в больницу в последний раз. Мы побывали в Уваджимае, чтобы купить сенбеи в сахаре, которые она так любила, но Марлин заставила нас сначала зайти в магазин сувениров.

С короткими волосами из-за химии и темными кругами под глазами мама выглядела как морщинистый бродяга.

— Ты так похожа на отца, — сказала она, протягивая свитер с моим именем, изображенным там золотыми чешуйками. — Носи это и помни свою сторону Пирсов, — сказала она, игнорируя иронию.

— Мам, у меня твоя фамилия, а не папина. А это слишком ярко для меня.

Мама прошептала мое второе имя, прижала к моей щеке свою холодную сухую ладонь.

— Яркое? Чешуйки из металла больше в стиле Марлин, но дух рыбы отличает эту вещь. Ты выросла с таким именем.

* * *

Я прогнала воспоминание, потерла костяшками уголок глаза. Мама и ее морская психология.

Стук в дверь Марлин заставил ее открыться. Не заперто.

— Кои?

— Принесла «Судафед», — сообщила я, прошла по гостиной с мебелью из Икеи в спальню в дальнем конце. Марлин лежала, укутавшись в бордовое покрывало, на дюжине подушек с узорами цветов и в геометрическом стиле, которые не должны были сочетаться, но выглядело неплохо.

— Моя спасительница, — сказала Марлин. Она победила в лотерее генов, получив глаза Пирсов с красивыми вкраплениями голубого, серого и зеленого, и когда Марлин была в боевом режиме, она могла прожигать дыры в плоти этими глазами. Мои простые карие глаза папы не могли так пронзать. Марлин жаловалась, что они были таинственными.

У обеих были неприметные каштановые вьющиеся волосы матери. Мои были длинными, обычно свисали спутанной массой ниже моих плеч — проще было раз в несколько месяцев обрезать секущиеся кончики, чем терпеть прикосновения стилиста.

У Марлин волосы отливали бронзой, обычно она заплетала их в косу или хвост, но сегодня они были спутанными, как мои, свисали ниже ее плеч, и это смягчало мой гнев из-за раннего часа.

— Вот, — я подняла пакет. Темные мешки под ее глазами напоминали синяки. Она позвала меня не только из-за простуды. — Что такое? — сказала я, опустившись на край ее кровати. Я знала Марлин достаточно, чтобы сразу понять, когда она влияла на мои сны, но мне все еще было не по себе от того, что снилось ей. Это было неловко. Сестры не всем должны были делиться, и сон Марлин о ее свидании на выпускном с игроком в лакросс Тайзо Ковачем были из таких вещей.

— Нужно вернуть папу домой.

«О, опять это».

— Мы не можем это позволить, — я теребила синюю нитку, выбившуюся из вышивки ее подушки.

Если я брошу школу и начну работать по-настоящему, а не хватаясь за заказы онлайн, мы сможем это позволить. Нам хватало денег со страховки мамы, чтобы устроить папу в отделение, где занимались памятью.

Она очень аккуратно не называла меня эгоисткой, а я пыталась объяснить, что только школа спасала меня из ямы, куда я попала за годы, ямы в облике комнаты с нависающим тихим монстром. Нить отцепилась от подушки, расплетая вышитую птицу.

Но я не могла пока столкнуться с этим монстром. Не когда готовилась к колледжу.

Марлин не вытащила папку с приютами, не стала читать мне лекцию. Она просто ждала, глядя на меня мамиными глазами.

Когда Марлин была тихой и логичной, я знала, что у меня были проблемы.

— Он пропал на день. Я пыталась тебе дозвониться, — сказала она. Я обещала брать трубку, если она звонила два раза подряд.

— Прости, — сказала я, показывая ей свой телефон. Он был на вибрации.

— Понятно. Он убегал от всех сиделок, которых мы нанимали. Последняя продержалась всего две недели! Мы не можем постоянно отправлять его на дневной уход для взрослых и не можем оставить его одного.

— Он в порядке. Ты сделала ему пластиковый браслет с именем и адресом, и всегда кто-то звонит в полицию…

— Это не порядок!

Я закрыла рот. Но вместо лекции о жутких последствиях, которую я ожидала, Марлен закашлялась. Она схватила пачку салфеток, прижала комок из них к лицу, вытирая слезы и сопли.

Я открыла сломанным ногтем коробку Судафеда, протянула капсулу на ладони. Предложение мира.

— Ты такая, какая есть, — сказала Марлин, хриплый голос пронзал сильнее ее глаз. — Ты — моя сестра, и я тебя люблю. Но мы все заслуживаем жизнь. Даже папа, — она сунула капсулу в рот.

— Что ты от меня хочешь? — сказала я.

— Возьми папу на две недели.

— Что? Нет, я не могу. А школа? — я втянула воздух. Сначала просьба помочь монстру, а теперь это? Меня будто ударили.

Она помахала рукой в сторону салфеток и пачку Судафеда.

— Я справлялась с папой всю зиму. У меня клиенты на весь апрель и май.

— Ты справлялась раньше.

— Ха, — сказала она. — Справлялась, — с сарказмом сказала она. — Кои, я прошу всего две недели.

— Я не смогу.

Марлин посмотрела на ноготь большого пальца с маникюром, теребила приклеенный цветочек. Волосы упали вперед, закрывая ее лицо блестящим занавесом.

— Я ему не нужна, — тихо сказала она.

В комнату прошел монстр крупнее. Причина, по которой мама бросила папу, связанная с тем, почему мы в семье никогда не говорили о том, что я унаследовала от него.

Мы были ближе всего к разговору об этом со смерти матери — тонкая нить связи зависла в воздухе между нами. Я могла взять Марлин за руку, высказать все то, что копилось во мне. Желание поделиться этим бременем, объяснить мелькнуло во мне. Но разговор об этом с Марлин вызовет у нее инстинкт опеки, а я не хотела позволять ей и дальше решать все за меня. Я должна разобраться со своей жизнью сама.

Миг прошел. Марлин посмотрела на меня из-за волос. Я погладила мягкие пряди, стараясь не задевать край ее уха.

— И мы постараемся найти окончательное решение, — сказала Марлин властным тоном сестры.

Окончательное решение?

— Я собиралась весну посвятить учебе, — сказала я. Она просто глядела на меня, ждала, простывшая, встревоженная и упрямая как мама.

Я сцепила пальцы, пытаясь успокоить вспышки тревоги, пробегающие по рукам. Я не могла спорить с Марлин. Она была ужасно серьезной.

— Ладно. Можешь привести его вечером.

— Ты можешь забрать его из «Армии Спасения» в конце программы этого дня?

— У меня уроки, — даже Марлин не могла это изменить.

— Ладно. Я приведу его. А теперь мне нужно продумать путь по видеорегистратору. Если хочешь остаться со мной и находить примечательные знаки пейзажа, тогда ладно. Если нет — можешь идти, — она взяла пульт. — И спасибо за Судафед.

Она смотрела телевизор, но я послала ей воздушный поцелуй, уходя. Она выводила меня из себя, но только ее в мире после смерти мамы я могла звать своим человеком.