– Значит, Вы все-таки знали Эразма, – укоризненно сказал Марк.

– Я ужасно его любил, – сказал Патрик. – Понимаете, мне было всего пять лет, и я выпрашивал его у родителей две недели. Я очень любил Эразма, честное слово. Это был лучший хомяк в мире, прекрасный, добрый, умный, ласковый хомяк. Никогда ни у кого не было такого хомяка.

– Мы верим, – сказал Джереми.

– Один раз, – оживился Патрик, – ко мне в гости пришли ребята со двора. Я был не очень популярен во дворе, я был… как бы сказать? Небольшим. Компактным по размеру. Но я очень хотел со всеми дружить, и поэтому я научился делать воздушных змеев. Правда, маленьких. И вот один был мальчик, его звали Арнольд, я его ненавидел и боялся, потому что он был ужасный задира, умел так надо всеми подшучивать, что ты даже не знал, куда деться…

– Это мой папа, – виновато сказала Дина.

– Ох, – сказал Патрик, – простите.

– Ничего, – сказала Дина, – дело давнее. Ну-ну?

– Ннну вот, – продолжил Патрик, – все восхищались моим змеем. И я соврал, – ну, знаете, на радостях, – сказал, что когда вырасту, буду строить военные воздушные змеи, и на них будут летать разведчики. И тогда этот гад завоп… простите, и тогда Ваш уважаемый папа сообщил, что не верит ни одному моему слову, потому что с пассажиром змей не взлетит.

– И тогда вы запустили Эразма, – подсказал Лу.

– Да! – гордо ответил Патрик. – И он парил целых сорок шесть секунд! Потом грохнулся на куст смородины. Он был настоящий боевой товарищ.

– И рыцарь, – тихо сказала Дина.

– Простите? – спросил не расслышавший ее Патрик.

– Нет, нет, ничего, – сказала Дина, – продолжайте, пожалуйста.

– Словом, это был прекрасный хомяк, лучший в мире, – упавшим голосом сказал Партрик. – А потом… – …он озверел? – испуганно спросила Ида.

– Нет, – сказал Патрик. Цветочки гортензии уже устилали ровным ковром весь подоконник, и ветром их потихоньку сносило вниз, на головы и плечи Марка, Иды, Джереми, Дины и Лу. – Нет, потом в один прекрасный день он залез в поилку. И я… Это было так больно, что я… Я просто убедил себя, что у меня никогда не было хомячка.

Тут Патрик совсем скрылся за лишенной цветов гортензией. Дина сделала пару шажков влево, чтобы лучше его видеть.

– Пожалуйста, не грустите, – деликатно сказала она.

– Я очень по нему скучаю, – сказал Патрик, появляясь из-за гортензии. Он взял с подоконника один цветочек, сунул его в рот и принялся медленно жевать.

– Пожалуйста, не ешьте гортезнию, – сказала Дина. – У нас есть хорошие новости. То есть мы думаем, что они хорошие. То есть они на самом деле хорошие, но это не сразу понятно. Они прекрасные, но об этом надо чуть-чуть подумать, чтобы стало ясно.

– Не пугайте меня, – нервно сказал Патрик и быстро высыпал себе в рот целую пригоршню цветов гортензии.

– Дело в том, – сказал Марк, – что Эразм… – Тут Марк замешкался, стараясь описать ситуацию поделикатнее, а потом продолжил: – Ну, скажем так,

– Эразм сейчас у нас в гостях.

– Ужасно неприятно глубокомысленно смoтреть на пустое место, – шепнула Ида стоявшему рядом с ней Джереми. Джереми посмотрел на нее укоризненно, но возразить было нечего: они по прежнему не могли видеть Эразма. Мартин просто пришел в комнату к Джереми и Лу, держа лапы так, как если бы в них было что-то маленькое, и осторожно опустил это что-то на письменный стол Джереми. Теперь все обитатели Дома с Одной Колонной – Марк, Ида, Джереми, Лу и Мартин, – а также девочка Дина, – стояли вокруг этого стола и смотрели туда, куда смотрел Мартин. Они ждали Патрика.

– Как он? – спросил Лу.

Мартин и Эразм обменялись взглядами. От утренней наглой напористости мертвого хомячка не осталось и следа, теперь он тихо сидел на столе, периодически шевеля крохотными меховыми крыльями, и Мартин вдруг понял, что ангел ужасно волнуется. Он и сам представил себе, что не видел бы Марка, или Джереми, или Иду с Лу, или, не приведи Господь, Дину целых шестнадцать лет, а теперь сидел бы на письменном столе и ждал бы, когда собирающийся с силами Марк, или, скажем, Лу, или Джереми, или Дина, не приведи Господь, выйдет из ванной ему навстречу, и понял, что у него от волнения подкашивались бы коленки. Впрочем, он бы вряд ли смог сидеть при этом на письменном столе – он бы уже был размером с дом. Даже сейчас Мартин так разволновался, что основательно подрос, и Дина, во избежание катаклизмов, осторожно гладила его по голове.

– Как ты? – спросил Мартин ангела-хранителя по имени Эразм.

– Очень боюсь, – сказал Эразм. – Вдруг он меня не увидит.

– Ну, нервничает, – сказал Мартин, обращаясь к остальным присутствующим. – Что Патрик его не увидит.

– Ох, – сказал Марк со вздохом, – это же надо – один раз в жизни я увидел ангела, – и того не увидел!

– До сих пор не могу поверить, – сказала Ида, – когда меня учили Закону Божьему, про мертвых хомячков ни слова не говорилось.

– Про говорящих слонов тебя вроде тоже в школе не предупреждали, – с укором сказал Мартин.

– Да нет, – стушевалась Ида, – я же не в обиду, я просто… просто пытаюсь переварить.

– Переводные картинки! Этого поросенка клеил я! – раздался у них из-за спины голос Патрика. Тот вышел из ванной и теперь стоял на пороге комнаты, когда-то бывшей его собственной. Потом, когда семья Патрика съехала из дома с одной колонной, а в квартире поселились мама и папа Марка, Иды, Джереми и Лу, – те самые, которые создали Мартина в пробирке номер семь в далекой индийской лаборатории, а потом почему-то отправили его своим детям «Федексом», – так вот, когда в квартиру въехали мама и папа, эта комната по-прежнему была детской. В ней родился Марк, потом, когда он подрос, комнату перекрасили из голубого цвета в розовый и отдали новорожденной Иде, а затем настал черед Джереми и Лу, а два дня назад, когда Мартин простудил горло, ее превратили в лазарет, а Джереми и Лу поселились на большом диване в папином рабочем кабинете, который пустовал уже целых пять лет. И вот теперь вся семья стояла в детской возле письменного стола Джереми, а на столе сидел невидимый никому, кроме Мартина, мертвый хомячок по имени Эразм, семейный ангел-хранитель. А на пороге комнаты, зажмурив глаза, стоял молодой человек по имени Патрик, который жил в этой детской совсем маленьким мальчиком, гонял по двору желтый велосипед и ужасно боялся Дининого папы, ставшего с тех пор известным писателем-сатириком. Он стоял на пороге бывшей собственной деткой и боялся открыть глаза, потому что Эразм мог, к сожалению, оказаться невидимым и для него.

– Это был очень неудобный куст, – вдруг сказал Эразм.

– Это был очень неудобный куст!!!! – от волнения Мартин повторил слова хомячка так громко, что все аж подскочили, а Патрик от неожиданности открыл глаза.

– Это был чертовски неудобный куст, – продолжил Мартин вслед за Эразмом, – и в нем были какие-то мерзкие насекомые, честное слово. Но это неважно. Уж сейчас я так летаю, ты бы видел. Хоть вообще безо всякого змея. Арнольд бы от зависти сдох.

– Рыжий, – медленно сказал Патрик, – Рыжий. Здравствуй, рыжий!!!

– Я так скучал, – сказал Патрик. Казалось, что он гладит рукой воздух, все время водя ладонью по одному крошечному пятачку, но Ида, Марк, Джереми, Лу и Дина знали, что Патрик гладит своего рыжего хомячка.

– Скажите мне, что он перестал есть гортензию, – пробормотал зажмуривший от удовольствия глаза ангел по имени Эразм.

Мартин тактично промолчал, но подумал, что, кажется, настало время для щекотливого вопроса.

– У меня щекотливый вопрос, – сказал он.

– Какая разница, девочка я или мальчик?? – возмущенно сказал мертвый хомячок. – Положим, девочка. Но если Патрик считал, что я мальчик, то кому какое дело?!

Ошеломленный Мартин быстро сказал:

– Я совсем не про это. То есть да, ничего себе, но неважно. То есть важно, но неважно. Я про то, что это. Правильно ли я понимаю, что ты не исчезнешь? Раз ты не привидение, а ангел. А ангелы не улетают? Или не исчезают? Словом, ну.