Она протянула руку к его «молнии» и расстегнула ее.
– Можешь заплатить мне потом. Нечто особенное за двадцатку. А ты малый ничего.
Говоря это, она вытаскивала его член из брюк. Герберт сидел за рулем, глядя прямо перед собой. От девчонки дурно пахло. Он уловил целый букет телесных запахов, когда она наклонила голову и стала засовывать себе в рот его мягкий член.
– Прекрати, – закричал он и ударил ее кулаком в голову. – Убери свой поганый рот. Перестань, перестань, перестань.
Он бил ее до тех пор, пока она не замерла на полу машины.
Внутри Герберта все клокотало. Грязная сучка. Почему она выбрала его?
Он вытолкнул ее из автомобиля, затем выбросил платье.
Поправив свою одежду, он успокоился. Вспомнил Санди Симмонс и – о, чудо! – его член тотчас отвердел. Герберт почувствовал себя настоящим мужчиной. Если бы он мог сейчас написать ей, вложить в конверт свой бесценный дар! Для него не существует другого пути – ни с Мардж, ни с кем-то еще. Подлинное наслаждение он мог обрести лишь с пером в руке.
Он отъехал от лежащей на земле девушки. Черт с этой вечно шпионящей за ним Мардж. Он запрется в своей комнате и сочинит шедевр. Затем примет долгий, очищающий душ. Сядет в машину и бросит конверт в ящик.
Мардж дома не оказалось.
– Сучка! – пробормотал Герберт. Он ясно сказал жене, что она не должна никуда уходить сегодня вечером. Наверно, она сейчас у соседки. Написав письмо, он сходит туда и притащит Мардж домой. Он скажет этой корове, поселившейся рядом с ними, что он о ней думает.
Пройдя на кухню, он налил себе стакан молока. Вокруг лампы вилась большая бабочка. Он поймал ее, оторвал ей крылья и бросил в ведро для мусора.
Герберт поднялся наверх, взял свою ручку…
Это было восхитительное письмо – насыщенное, предельно откровенное. К нему прилагался пластиковый пакетик.
Герберт испытал чувство удовлетворения. Когда-нибудь он и Санди будут вдвоем перечитывать его письма и делать то, о чем он писал. Она, конечно, сохранит их, возможно, перевяжет розовой ленточкой. В конце концов, это были любовные письма.
Стоя под душем, он фальшиво пел своим слабым голосом, напоминавшим, по мнению Герберта, голос Перри Комо.
Затем он оделся, бережно положил письмо в перчаточницу «кадиллака», запер машину и отправился на поиски Мардж.
Двор зарос высокой травой и сорняками. Криспы не выкосили их, переехав сюда.
Герберт представил себе соседей неряхами вроде Мардж, необразованными, грубыми неряхами. Он вырвет жену из их грязных лап.
Они явно находились дома; зашторенные окна всех комнат светились.
Герберт подкрался к дому, надеясь поймать их врасплох. Обнаружил щель между шторами, закрывавшими боковое окно. Прильнул к стеклу. Просвет был узким, Герберт мог смотреть только одним глазом.
Полностью обнаженная Мардж распростерлась на софе; вокруг его жены стояли десять голых мужчин и женщин; похоже, они, как и улыбающаяся Мардж, пели. Ее груди были вымазаны краской. Или это кровь?
Герберт оцепенел. Лысый толстяк шагнул к Мардж. Его лицо закрывала черная маска. Одна из женщин раздала всем черные свечи; участники ритуала зажгли их; кто-то погасил верхний свет. Толстяк лег на Мардж и начал двигаться; наблюдавшие за ним опустились на колени.
Герберт не верил своим глазам. Зрелище внушало ему отвращение. Но оно заворожило его; он стоял, не двигаясь.
Мужчины один за другим ложились на Мардж. Когда последний из них поднялся с женщины, они задули свечи и включили люстру.
Счастливая, довольная Мардж, встав, взяла протянутый ей бокал с какой-то жидкостью. Рослая женщина с взлохмаченными волосами и висящими грудями ласково похлопала ее по плечу.
Герберт не мог сдвинуться с места. Его глаза болели, во рту пересохло.
Наконец он направился домой. Уничтожил все следы своего появления там этим вечером, сел в «кадиллак» и бесшумно умчался прочь.
23
Серафина обожала Голливуд. Она прилетела туда в малиновом платье и элегантном манто из чернобурки; с плеча женщины свешивалась хитрая лисья мордочка.
Чарли гордился Серафиной. Она была удивительной матерью. Держалась так, словно ей вдвое меньше лет, чем на самом деле.
Его притихшие, сдержанные дети, казалось, получили от Лорны наказ вести себя образцово.
– Папа, мы должны называть твою новую жену мамой, да? – спросил Син в автомобиле, ехавшем из аэропорта в город.
– Нет, называйте ее, как хотите, – ответил Чарли. Он сам был не прочь назвать Динди несколькими именами. Она отказалась поехать в аэропорт, сославшись на головную боль. Как же, голова у нее разболелась! Скорее уж живот – из-за его нежелания дать ей роль в «Карусели». Он понял, что Серафина и дети смогут хорошо отдохнуть, лишь если он уступит Динди в этом вопросе. Меньше всего он хотел иметь в качестве жены начинающую актрису.
– Здесь чудесно, просто чудесно, Чарли. Где твоя жена? – спросила Серафина, уставясь на сына блестящими птичьими глазами.
– Она решила, что будет лучше, если она встретит тебя в доме.
– Да? Она, конечно, хорошенькая. Ручаюсь, хитрая. И глупая. Не пойму, зачем ты снова связал себя этими узами. Ты мог бы немного развлечься, не отказывать себе в удовольствиях. Она что – ты меня понял?
Он засмеялся. Серафина всегда подозревает худшее.
– Нет, она не беременна. Она тебе понравится.
– Надеюсь.
Серафина спрятала под малиновый берет выбившуюся прядь ярко-рыжих волос.
– Я бы хотела присутствовать на свадьбе. Посмотреть этот Лост-Вегас.
– Лас-Вегас, – поправил ее Чарли. – Мы съездим туда, вероятно, на следующий уик-энд. Возможно, с Натали и Клеем.
– А в Диснейленд, папа? – спросила Синди. К досаде Чарли, она была копией Лорны.
– Мы можем побывать везде. Син поддержал сестру.
– Мама сказала, что мы должны посетить Диснейленд. Она говорит, это потрясающее место.
– Мама никогда там не была, – отозвался Чарли.
– Да, но дядя Джим был, он рассказывал, что в Диснейленде есть настоящие индейцы, ковбои, корабли, железная дорога.
– Обещаю, мы туда съездим.
Чарли взбесило упоминание о дяде Джиме. В доме Динди нигде не было видно. Чарли отправил Джорджа на розыски девушки.
– Чашку хорошего чая – вот что я хочу, – сказала Серафина. – На свете нет ничего лучше классного чая. Покажи мне, где тут кухня. Я захватила с собой шесть коробок «Лайонс Квик Бру».
Порывшись в сумке, она вытащила одну упаковку.
– Ты не должна возиться на кухне, прислуга все сделает.
Когда мать поймет, что он кинозвезда, и все необходимое за него выполняют другие?
– Я не доверю американке заваривать мой чай, – заявила Серафина. – Отведи меня на кухню.
Динди ходила по магазинам. Она истратила две с половиной тысячи долларов и не собиралась останавливаться на этом. Любуясь собой, девушка примеряла перед зеркалом узкое шелковое мини-платье.
– Что вы скажете? – спросила она продавщицу, на которой было подобное платье. Подавив зевок, девушка ответила:
– Отлично.
Ей уже надоело смотреть на миссис Чарли Брик, скупавшую все подряд.
– О'кей. Я беру. Какие у вас есть цвета?
– Белый, черный и лиловый.
– Я возьму платья всех цветов.
– Динди?
– Да. О, привет, Натали.
– Привет. Мне сказали, что покупать одежду следует именно здесь. Какое потрясающее платье.
– Да.
Динди пожалела о том, что вышла из примерочной в торговый зал.
– Мне казалось, сегодня прилетают мать Чарли и его дети.
– Да, верно. Я решила, что они предпочтут побыть одни.
– О, – улыбнулась Натали, – это разумно. Ты еще не знакома с Серафиной?
– Нет, – покачала головой Динди, отступая к примерочной.
Натали последовала за ней.
– Она – своеобразная женщина. Конечно, молится на Чарли; он ее обожает. Я очень надеюсь, что вы поладите.
– Почему нет?
Динди сняла платье и осталась в одних красных трусиках.