Цветы, вспомнил Адамберг, Камилла что-то говорила о цветах. Он склонился над правилами. Цветы – дополнительные кости, их хранят в прикупе, но не используют при составлении комбинаций. Своего рода украшения, не серийные. Дополнительные жертвы, разрешенные в маджонге, следовательно, их не обязательно убивать вилами.

В восемь утра Адамберг сидел в кафе, дожидаясь открытия муниципальной библиотеки: он то и дело смотрел на пару своих часов, повторяя про себя правила игры в маджонг и фамилии жертв. Он мог бы, конечно, обратиться за помощью к Данглару, но уж тут его заместитель точно взвился бы на дыбы. Сначала живой мертвец, потом столетний старик, а теперь вот китайская игра. Но эта самая игра была очень популярна в детские годы Фюльжанса, в деревнях, даже бабушка Камиллы в нее играла.

Теперь он понял, почему в пьяном бреду все время требовал от Камиллы эту игру. Он уже думал о четырех ветрах в гостинице в Ришелье. Он посещал драконов. Он знал игру, в которую каждый вечер в детстве играл судья.

Как только двери открылись, он ринулся внутрь. Через пять минут ему на стол положили толстый этимологический словарь французских имен и фамилий. Как игрок, бросающий кости, молит судьбу о тройной шестерке, Адамберг молил об удаче, разворачивая список фамилий. После бессонной ночи он выпил три чашки кофе, и руки у него дрожали, совсем как у Жозетты.

Сначала он проверил Бразилье. Образовано от слов «костер» и «угли» [8]. Торговец дровами. Прекрасно. Огонь, красный дракон. Потом взялся за скрытый смысл фамилии Лессар – «ящерица». Зеленый дракон. Фамилия Эспир вызывала у него беспокойство, он хотел провести аналогию с ветром через слово «респирация». Эспир на старофранцузском – «дыхание». Пятый ветер, восемь элементов из тринадцати. Адамберг провел рукой по лицу: он ощущал животный ужас, как перед опасным препятствием, когда лошадь того и гляди заденет животом перекладину.

Теперь самое непонятное. Загадочный Февр, который может скинуть его с облаков. Февр – кузнец. От разочарования у него начались колики в животе. Февр, просто кузнец, кузнец. Адамберг прислонился к спинке стула и закрыл глаза. Сосредоточиться на кузнеце с молотом в руке. Он кует зубья вил? Адамберг открыл глаза. Несколько недель назад он рассматривал в школьном учебнике изображение Нептуна и теперь вспомнил, что на другой странице видел Вулкана, бога огня, – он напоминал рабочего у разверстой печи. Кузнец, властелин огня. В порыве вдохновения комиссар написал напротив фамилии Февра – «второй красный дракон». И перешел к фамилии Лефебюр – Лефевр, Февр. То же самое и третий красный дракон. Последовательность. Десять элементов из тринадцати.

Адамберг уронил руки и прикрыл глаза, дав себе передышку перед разгадыванием Лантретьена и Местра. Лантретьен – искаженное от Лателлен, «ящерица». Зеленый дракон, криво написал он, несколько раз согнул и разогнул пальцы и перешел к Местру.

«Местр – старопровансальское «моестре», средиземноморское слово от Мэтр. Уменьшительные – Местрель или Местраль, вариант Мистраля. Северный ветер. Господствующий ветер», – писал он.

Комиссар положил ручку и перевел дыхание: ему показалось, что он и сам глотнул сильного холодного ветра, который ставил точку в его списке и охлаждал жар щек. Адамберг быстро разделил фамилии на серии: красные драконы – Лефебюр, Февр и Бразилье, ветры – Субиз, Ванту, Отан, Эспир, Местр и Винд, пара зеленых драконов – Лессар и Лантретьен и пара белых драконов – Матер и убийство матери. Тринадцать. Семь женщин и шестеро мужчин.

Не хватало завершающего – четырнадцатого – элемента. Это будет либо белый, либо зеленый дракон. Скорее всего – мужчина, для полного равновесия между полами, между матерью и отцом. Разбитый и вспотевший Адамберг отнес бесценную книгу библиотекарю. Теперь у него был пароль, отмычка, ключ, маленький золотой ключик Синей Бороды от комнаты с мертвецами.

Он вернулся к Клементине без сил, сгорая от нетерпения перебросить этот ключ брату через Атлантику, объявить, что кошмару конец. Но с этим пришлось повременить – Жозетта положила перед ним новую расшифровку: «Адамберг – стажируется – Гатино – Утауэ – перевалочная тропа – девка».

– Я не спал, Жозетта, и ни черта не понимаю.

– Летающие буквы из компьютера Микаэля. Я ошиблась и начала снова – с «уэ». Это не «дуэт» и не «менуэт», а «Утауэ». Вот что получилось.

Адамберг сосредоточился на цепочке слов Жозетты.

– Перевалочная тропа, – прошептал он.

– Микаэль действительно сообщал кому-то сведения. Вы были на тропе не один. Кто-то знал.

– Жозетта, это ваша интерпретация.

– Слов с таким сочетанием гласных не тысячи. На сей раз я уверена в расшифровке.

– Вы отлично поработали, Жозетта. Но для них интерпретация никогда не станет доказательством, понимаете? Я только что вытащил брата из бездны, но сам не выбрался, я погребен под огромными валунами.

– Вы за засовами, – поправила Жозетта, – за очень тяжелыми засовами.

В пятницу утром Рафаэль Адамберг получил от брата сообщение, которое тот назвал «Земля»: так кричат матросы и мореплаватели, завидев туманные очертания суши, подумал он. Рафаэлю пришлось перечитать послание несколько раз, прежде чем до него дошел смысл смутных пассажей про драконов и ветры, набранных нетерпеливой и усталой рукой, смешавшей в одну кучу ухо судьи, песок, убийство матери, возраст Фюльжанса, увечье Гийомона, деревню Коллери, вилы и маджонг.

Жан-Батист печатал так быстро, что пропускал буквы и даже целые слова. Дрожь доходила до Рафаэля, передаваемая от брата к брату, от берега к берегу, несомая от волны к волне, выплескивающаяся на его детройтское укрытие и одним махом разгоняющая тень, в которой он влачил свое существование. Он не убивал Лизу. У Рафаэля не было сил даже на то, чтобы подняться со стула. Он не понимал, как Жан-Батист сумел выявить всю серию убийств судьи. Однажды в детстве они забрались так далеко в горы, что не знали, в какой стороне деревня. Жан-Батист залез ему на плечи. «Не плачь, – сказал он. – Попробуем понять, где раньше ходили люди». Через каждые пятьсот метров Жан-Батист проделывал то же самое. Туда, говорил он, спрыгивая.

Жан-Батист повторил это и сейчас. Забрался повыше и увидел след Трезубца, кровавый след. Как собака, как бог, подумал Рафаэль. Жан-Батист еще раз проложил ему путь домой.

Этим вечером огнем заведовала Жозетта. Адамберг позвонил Данглару и Ретанкур и проспал всю вторую половину дня. Вечером, все еще пребывая в заторможенном состоянии, он занял свое место у камина и смотрел, как хлопочет хакерша. Закончив, Жозетта принялась играть с тлеющей веточкой, рисуя в воздухе круги и восьмерки. Оранжевая точка кружилась и дрожала, и Адамберг спрашивал себя, может ли она, подобно деревянной ложке в кастрюльке с кремом, растворять комки, все эти облепившие его комки. Жозетта обулась в тенниски, которых он прежде не видел, – синие с золотой полоской. Похоже на золотой серп на звездной ниве, подумал он.

– Не дадите мне попользоваться? – спросил он. Он сунул веточку в угли и провел ею по воздуху.

– Красиво, – одобрила Жозетта.

– Да.

– Квадрата в воздухе не нарисуешь. Только круги.

– Ничего, я не очень люблю квадраты.

– Преступление Рафаэля напоминало большой квадратный замок, – деликатно заметила Жозетта.

– Да.

– И сегодня его сбили.

– Да, Жозетта.

«Паф-паф-паф и – бах!» – подумал он.

– Но другой остался, – продолжил он. – И дальше нам не пройти.

– Комиссар, подземелья бесконечны. Их создали, чтобы перебираться из одного места в другое. Все они связаны между собой, одна тропинка переходит в другую, за этой дверью обнаруживается следующая.

– Не всегда, Жозетта. Перед нами самый непреодолимый из засовов.

– Какой именно?

– Память, утонувшая в стоячей тине озера. Моя память заблокирована камнями, моей собственной ловушкой, моим падением на тропе. Такой блок не откроет ни один пират.