Вдогонку защелкали выстрелы. Стряхнув оцепенение (но поздно! Офицер уже выскочил из зоны прицельного огня), партизаны были готовы разорвать в клочки любого фашиста.

- Ушел, гад, ушел! Сволочь! Фриц поганый!

Мотор неистово трещал, заходился в истерике. Каждый такт цилиндра приближал наиболее удачливого из фашистов к спасению. Но разве удачливого? Просто офицер предусмотрел все возможное, чтобы выбраться из очередной передряги живым. Опыт у него все-таки был. Сколько раз его загоняли в спектаклях в, казалось, безвыходные положения. А он ухитрялся выжить. Назло Режиссеру! Не возникало, однако, упоения удачей, радости избавления. Он слишком хорошо знал, что скоро все повторится сначала.

Сейчас он мчится в гарнизон за помощью. А потом его же поставят во главе карательной экспедиции, прикажут вешать через одного жителей деревни. Ну а чем такие забавы по сценарию заканчиваются, офицер помнит. Вот почему он ощутил тяжелый, тягучий, липкий страх. С ним офицер за последнее время сроднился. Страх терзал его постоянно, становился все острее, мучительнее. Но всему на свете должен быть предел!

Перед лесом (за ним гарнизон) на дороге была развилка. Неожиданно для себя офицер свернул с наезженной колеи на незнакомую дорожку, упиравшуюся в сплошную стену деревьев. Что за нею скрывалось - неизвестно. Ясно было одно: там нет ни карателей, ни партизан. Это была Запретная Роща. В нее нельзя было не то что входить - участникам представления не полагалось ее замечать.

Но инстинкт повиновения исчез. Словно кто-то вынул из головы офицера старую программу, а новую поставить забыл. И от этой стерильной пустоты стало на душе легко-легко. Он уже не офицер. Он дезертир.

Вопреки сценарию, вопреки всем правилам игры он спасает собственную шкуру.

С высоты птичьего цолета видны как на ладони и деревня, и Запретная Роща: игрушечные дома, игрушечные деревья, игрушечные виселицы.

Фигурки людей похожи на игрушечных солдатиков. Один из них, оседлав мотоцикл, мчится к границе игрового поля...

На мотоциклиста, уже поверившего в избавление, откуда ни возьмись падала огромная птица. Перед самой землей она распахнула трехметровые крылья, пронеслась над головой беглеца (того чуть не сшибло ударной волной) и круто ушла вверх.

Еще яростней давил мотоциклист на газ. Еще пронзительней трещал мотор. Только бы успеть! До Запретной Рощи так близко. А птица пошла на второй заход... На этот раз она не промахнулась- ухватила седока и подняла его вместе с мотоциклом в воздух.

Набирая высоту, хищница медленно разворачивалась в сторону площади. Удивительное дело, страх прошел. Как только бывший офицер (теперь уже просто сценический робот-андроид СР-А-13998-Ф) почувствовал, что из 242 птичьих лап ему живым не выбраться - интуиция и на сей раз его не подвела,- он перестал мучиться трусостью. Это было избавление от еще одной - второй и главной программы. Страх оказаться недостаточно убедительным, исполнительным, жестоким - вот что заставляло его играть отменно хорошо. Любое отклонение от правил поведения, заложенных программой, каралось немедленно и беспощадно. Ведь проще было построить нового андроида, чем выискивать поврежденные элементы в сложнейшем клубке нервных узлов капризной машины.

Страх в сознании робота СР-А-13998-Ф прочно был связан с образом Режиссера. Хоть и видел он его лишь однажды, когда в лесу догорала немецкая автоколонна, в полном соответствии со сценарием разбитая партизанами. Режиссер шел от машины к машине и отбирал среди раненых тех, кто, по его мнению, обладал актерскими способностями. Остальных же на месте приканчивали. Вырывали из груди сердца - энергетические трубки.

Офицер (СР-А-13998-Ф) был слегка контужен взрывом, наполовину вывалился из штабного "мерседеса". Лежал спиной на земле, руки раскинуты, фуражка плавает в грязи, парабеллум - сантиметрах в пяти от растопыренной ладони. Все, кажется, по классическим канонам. Все как и требуется. Послышались голоса: - А это что за фрукт?

- Класс Ф, модификация экспериментальная, играет начальника штаба полка. По роли - пулевое ранение в живот.

- Нет, кричал ненатурально. Разве так орут с распоротыми кишками? Списать!

Раздался противный чавкающий звук - это ассистент Режиссера вырвал трубку из груди лежавшего рядом с офицером отработавшего робота.

Режиссер сделал еще шаг. Теперь СР-А-13998-Ф его увидел. Среднего роста, пухлый, круглолицый. Этакий пышущий здоровьем крепыш. Одет в синий рабочий комбинезон. Грязь к такому не пристает, кровь следов не оставляет. На лоб спущен берет с большой круглой кокардой - на серебристом фоне искусно нарисованный, словно живой, человеческий глаз. Бр-р! Страшный глаз! Сверлит душу. Это знак Режиссера. Символ власти на игровой площадке. Впрочем, два таких же пронзительных глаза выпучились по обе стороны переносицы владельца берета.

Взгляды офицера и Режиссера встретились.

- Кто такой? - спросил трехглазый в сторону.

- Та же модификация. Играет роль офицера связи при штабе. Контузия.

Режиссер ничего еще не сказал, но офицер уже прочитал у него в глазах приговор. Он попытался встать. Скривившись от боли (спина была содрана), уперся правой ногой в пол кабины, левую согнул, но вытащить не смог - уронил на сиденье.

Обивка горела. Ноге стало нестерпимо горячо. Режиссер молчал и смотрел офицеру в глаза. Тогда тот закусил губу и стал терпеть.

А Режиссер стоял и ждал, когда офицер закричит. Но тот терпел. Кричать было слишком страшно. А вдруг получится неестественно?

Режиссер улыбался. Ему нравилось, что офицер боится кричать, а еще пуще боится - вытащить ногу из огня. Щегольский сапог покоробился, прокоптился, вот-вот вспыхнет.

Никогда не забыть роботу СР-А-13988-Ф синий берет, серебряную кокарду, три жестоких, радостных глаза. А еще осталась на память хромота. С тех пор офицер обзавелся длинным стеком, которым было можно пользоваться как тростью...

Птица набирала высоту. Стало видно, что находится в Запретной Роще. Муляжи деревьев скрывали роскошные легковые глайдеры, на которых приехали в Ретро-Парк пресыщенные, жаждущие острых впечатлений зрители. Что ж, они их получили. Ретро-Парк - театр под открытым небом. Исторические постановки, максимально приближенные к действительности (это значит: если кого-то убивают по ходу действия, так взаправду), здесь играют роботы.

Зрители прячутся в бункерах. Вот они - серые размытые пятна, "проталины" в снегу между рощей и площадью. В одном из бункеров должен сидеть Режиссер. Но теперь-то он, гад, вылезет из норы! Ведь сценарий пошел прахом.

СР-А-13998-Ф был машиной, предназначенной для убийств. И ему жутко захотелось учинить напоследок еще одно злодейство. Пускай это будет самое страшное преступление за всю историю Ретро-Парка. Немыслимое, невообразимое для робота преступление. Он застрелит... Режиссера! Вот это будет номер! Не партизаны, а он, неудавшийся беглец, свершит сегодня настоящее возмездие!

Птица парила над центром площади. Внизу суетились маленькие фигурки, совсем как игрушечные. Офицер вытащил парабеллум. Как заправский снайпер он скрупулезно выискивал среди них фигурку в синем берете.

Но спеть свою лебединую песню офицеру не удалось. Птица выпустила добычу, и мотоцикл вместе с седоком рухнули на помост. От взрыва мотора настил вспыхнул, на головы статистов полетели обломки досок, ошметки металла, прочая рвань. Корежился, извивался как живой у крайнего столба офицерский сапог.

Через минуту-другую взорвался помост. Он вспучился, заходил волнами и разлетелся огненным бензиновым вихрем. Похоже, под ним был склад ГСМ.

Вся площадь горела. Уцелевшие роботы катались по снегу, сбивая пламя с одежды,- уже не разберешь, где немцы, где партизаны, где местные жители... Зрители, не дожидаясь сигнала о конце представления (их тоже чуть не залило), спешно покидали бункеры.

Площади больше не было. На ее месте простиралось грязевое поле.