– Ну что?

– Николай Иванович, погоревские стадо запустили на наши луга. Сено в валках потравили! – верховые говорили вдвоем сразу, обступив с обеих сторон машину.

Николай Иванович узнал в одном из них объездчика по прозвищу Петя Каченя. Это был громоздкий и сырой малый лет тридцати с припухшими веками, с красным не то от солнца, не то от водки лицом. Он сидел охлябью в мокрых штанах и босой.

– А ты чего без седла ездишь, печенег? – сердито спросил его Николай Иванович.

– Да не успел оседлать.

– Что, бреднем рыбу ловили? А в седле за водкой кто-нибудь уехал?

– Да ее и рыбы-то нету, – Петя Каченя уклончиво косил глаза.

– Лазаешь тут по озерам, а у тебя луга травят! Где потрава?

– На Липовой горе.

– Акт составили?

– Да я еще не видал. Вон, Васька сказал… Подпасок с Пангюхинской мэтэфэ, – Каченя кивнул на своего напарника.

Васька, конопатый подросток, сидел так же в мокрых штанах и босой.

– Хороши сторожа! Мокроштанники! К вечеру чтоб акты на потраву были в правлении. Иначе я вас самих оштрафую. Поехали! – обернулся Николай Иванович к Севке.

Собаки снова залились злобным лаем и частым поскоком долго бежали возле передних колес «Волги».

До Пантюхина председатель так и не добрался. Возле самой «лавы» – длинных дощатых мостков, в болоте лежал на боку трактор «Беларусь». Видны были только колеса – переднее маленькое и заднее огромное; они лежали как спасательные круги на мутной воде. Рядом, уткнувшись лицом в кочку, наполовину в воде валялся тракторист. Кто его вынул из затопленной кабины? Сам ли выбрался и дальше отползти не хватило силы? А может, изувечен до смерти при падении трактора?.. Нашлись добрые люди, оттащили в сторонку да и оставили в воде. Не все ли равно, где лежать ему теперь?!

Николай Иванович и Севка вылезли из машины, невольно остановились в скорбном молчании. Вдоль Пасмурки от лугов ехала, стоя на телеге, широкоплечая баба в подоткнутой юбке, с оголенными мощными икрами. Она крутила над головой концом вожжей и настегивала лошадь.

– Вот и за трупом едут, – сказал Николай Иванович. – Куда его черти несли?

Трактор оставил грязный след на старой дорожной эстакаде, обрывавшейся в болоте сгнившим мостиком. След затейливо извивался, как две ползущие из болота черные змеи.

– Эх, дьявол, зигзагом шел! – с восторгом заметил Севка.

– Надо посмотреть, наш, что ли? – сказал Николай Иванович.

Севка зашел по воде к передним колесам, засучил по локоть рукава, поболтал руками в воде – номер хотел нащупать.

– Нет, не могу определить.

– Может, тракториста узнаем? – Николай Иванович взял грязную тяжелую руку тракториста, стал нащупывать пульс.

– Да он курит! – крикнул Севка. – Вот бегемот!

Николай Иванович даже вздрогнул и руку выпустил:

– Брось шутить! Нашел место…

– Да ей-богу курит. Смотри!

В углу рта у тракториста, прижатая к кочке, торчала папироска.

– Отверни ему рожу-то! Дай посмотреть – наш, что ли? – крикнула баба с телеги, остановившись возле болота.

Николай Иванович приподнял обеими руками голову тракториста. Это был совсем еще молодой, перепачканный грязью и мазутом парень.

– Погоревский! – разочарованно махнула рукой женщина и повернула обратно лошадь. – Но!

– Да подождите! – крикнул Николай Иванович. – Может, на станы его свезти надо. Сам-то не дойдет.

– Проспится – придет. Пить поменьше надо, – сказала баба.

– Да что за черти занесли его сюда?

– В Пантюхино за водкой ехал, – ответила женщина.

– Здесь же дороги нет.

– Ему теперь везде дорога… Море по колено…

Николай Иванович взял тракториста за плечи и сильно потряс.

– Мм-э-эм, – коротко промычал тот и открыл розовые глаза.

– Ты как сюда попал? – спрашивал Николай Иванович, стараясь удержать тракториста в сидячем положении.

– Обы-ыкновенно, – ответил тракторист и посмотрел так на Николая Ивановича, словно забодать его решил.

– Оставь его, – сказал Севка.

Николай Иванович выпустил пьяного, и тот снова уткнулся носом в кочку.

– Вот она, молодежь-то нынешняя… С чертями в болоте ночует! – Женщина стегнула лошадь, закрутила концом вожжей над головой. – Н-но, милай! – и с Грохотом покатила прочь.

– Сто-ой! Вот шалопутная… Чего ж с ним делать? – спросил Николай Иванович.

– Да ну его к черту! Поехали, – сказал Севка.

Но сюда, уже заметив председательскую «Волгу», шли от дальних стогов пантюхинские бабы. Шли без граблей, с закатанными по локоть рукавами, все как одна в платках, и на некоторых, несмотря на смертную жару, были натянуты шерстяные носки. Николай Иванович пошел к ним навстречу.

– Что ж вы, горе не беда? Человек в воде валяется, а вы и ухом не поведете? – сказал Николай Иванович, подходя к бабам. – Хоть бы трактор вытянули.

– А он не наш… Погоревский!

– На чем его вытащить, на кобыльем хвосте, что ли?

– У них, видать, спросу нет на трактора-то… Намедни один их трактор неделю проторчал в затоне.

– Они рыбу ловить приезжали на тракторе.

– Жарынь… Кому работать хочется?

– Это что! Вчера на пожарной машине прикатили на рыбалку. Перепились все… У них и сети стащили.

Бабы обступили председателя полукругом, и наперебой корили погоревских, Николай Иванович посмеивался, подзадоривал их:

– Поди, сами вы и стащили сети. Не побоялись подолы-то замочить.

– Пастухи! – радостно всплеснув руками, подсказала проворная старушка в облезлом мужском пиджачке. – Эти «шумел камыш» играют, а те на другом берегу в кустах сидят. Эти наигрались да уснули. Те сети стащили, а колья от сетей в костер погоревским положили. Пусть, мол, погреются на заре.

– Смеху что было!..

– Озорники, вихор их возьми-то!

Смеялись дружно… В Пантюхине воровство сетей считается простой шалостью. Потом все бабы враз заговорили о деле, ради чего они и побросали грабли, увидев председателя.

– В столбовской бригаде вчера ячмень давали?

– Давали, – ответил Николай Иванович.

– По сколько? По два пуда на едока?

– По два.

– А нам когда дадут?

– Чем Пантюхино хуже Столбова?

– Завтра и вы получите.

– А чего-то говорят, будто из района запрет поступил?

– Не давать, мол, колхозникам ни грамма зерна, пока с государством не рассчитаются!

– Значит, столбовским дали, а нам нет?

– Тогда пускай они и работают.

– А мы и на работу не пойдем!

Николай Иванович поднял руку, и шум утих. «Вот тебе и бабье радио! И когда только узнать успели?» – подумал он. Запрет на выдачу зерна колхозникам и в самом деле поступил от Басманова. Но Николай Иванович запер эту бумагу в сейф. И все-таки выдали «секрет».

– Я вам сказал, что завтра получите. А нет – наплюйте мне тогда в глаза.

– Ой, Николай Иванович! Смотри, нас много… Заплюем!

– А може, слюна у кого ядовитая? Глаза лопнут.

– Никола-а-ай Иванови-и-ич! – вдруг, покрывая бабий гвалт, ухнул кто-то со стороны речки хриплым басом.

Все оглянулись; там, на дощатой «лаве» стоял Терентий, сторож со скотного двора, и махал рукой. За разговором никто не заметил, как прошел он всю «лаву» и теперь стоял на самом конце, широко расставив ноги в резиновых сапогах, как будто в лодке плыл. Терентий был стар и худ, синяя распоясанная рубаха просторно висела на нем, как на колу.

– Ну, чего машешь? – крикнул ему председатель. – Иль сам не можешь подойти?

– Не могу! Далее поручня нет! Боюсь оступиться… Упора в ногах нету-у.

– Говори оттуда! Чего тебе?

– Басманов тебя разыскивает… В правлении сидит!

– Кто тебе сказал?

– Мяха-аник! Из клуба… Послал за тобой.

– А что он сам не прибежал?

– Грит, некогда. Аппарат разбирает.

– Я ему ужо разберу. – Николай Иванович длинно и затейливо выругался. – Ну, ладно, бабы, работайте! – и повернул к машине.

Но перед ним выросла сутулая широкоспинная баба Настя Смышляева. На ней был темный, в белую горошинку платок, повязанный плотно и низко, по самые глаза. Глядя куда-то в ноги председателю, она глухо и безнадежно спрашивала: