Да и не мудрено моим младшим дружкам не слышать о таком докторе, если вся система воспитания в нашей стране строилась на классовой ненависти к врагам, ко всем, кто осужден или просто даже арестован, нужно ли рассказывать, что во времена моей молодости даже семья, даже детишки человека, попавшего в тюрьму, подвергались остракизму, в том числе и со стороны своих товарищей по школе, вот тебе и милосердие. Откуда бы ему взяться в нашем обществе и не только к осужденным, но и друг к другу?

Недавно я узнал, что на моей родине, в городе Люберцы, существует завод (завод!) по переработке собак в мясо-костную муку, а вы спрашиваете, откуда возникли пресловутые «люберы» с их культом силы.

Родители этих детей работают здесь, и на их глазах поточным методом животных, выловленных на улицах, превращают в муку. В год этак тысяч пятьдесят, ну у них, наверное, тоже план и социалистическое соревнование!

А вам, дорогой читатель, не приходилось наблюдать, как в очереди, любой, причем, очереди, оскорбляют инвалида или участника войны? Для них даже словцо оскорбительное придумали: «освободители» или что-то подобное.

Не только в очереди, сейчас оскорблять могут, где угодно, и без видимой причины, люди раздражены настолько, что перестают замечать, насколько агрессивны они стали. И нет никакой надежды на близкую помощь, каждый, выходя на улицу, предусматривает лишь такую защиту, при которой он может надеяться на самого себя.

В газете «Известия» даже рубрику такую придумали, где объясняют несведущему человеку, как себя вести, если ударят или будут грабить, или убивать.

Существование такой рубрики, против которой лично я ничего не имею, обозначает степень нашего падения… Когда-то, попав в Сибирь на стройку, я нечто подобное читал в инструкциях о поведении в тайге! Что делать, скажем, если встретить бежавшего зека, медведя-людоеда (есть и такие!) или просто худого человека.

Так неужели мы настолько озверели, что нам нужны таежные инструкции, а не библейские заповеди, среди которых одна из главных: «Не убий»!

Или медведь-людоед пустячок по сравнению с нашим простым советским человеком, воспитанным в духе социалистического гуманизма?

Да что далеко ходить, не является ли наш высший орган власти примером для дурного поведения, не в его ли стенах с трансляцией на всю страну звучат отвратительные оскорбления в адрес президента, это уже не просто отсутствие депутатской этики, как мягко именует пресса, это отсутствие общей культуры, признак нравственной деградации нации.

Вот уж истинно: каков поп, таков и приход, и наши мало уважаемые представители, полномочные представители народа, которых подчас он и не избирал, начиная от самого президента, никак его не отражают.

При царе Петре бояре таскали друг друга за бороду, а в еще более давние времена освободителя России князя Дмитрия Пожарского (после его подвига) унизили наказанием, как последнего холопа…

Так неужто мы опустились ниже тех жестоких времен? Когда ни о какой демократии, даже социалистической, не слыхивали, а вели себя вполне по-человечески. И норму в отношениях друг к другу соблюдали, как-то догадавшись, что иначе им не прожить.

Сейчас много говорят о дедовщине, пытаются понять истоки жестокостей, поразивших нашу армию. Я же лично думаю, что жестокость и должна была проявиться в первую очередь здесь, ведь армия — это часть нашего общества, как и тюрьмы, и лагеря, и некоторые другие закрытые от гласности области.

В мои времена существовала в армии формула: приказ начальника — закон для подчинен-ных, что означало полное беззаконие. Мы хлебнули его сполна. Я тогда попал в госпиталь, а один мой приятель застрелился, ночью, стоя под знаменем полка на часах. Впрочем, потом и на гражданке в упомянутой мной Сибири, я слыхивал, говорили: закон — тайга, медведь — хозяин… Это означало примерно то же самое. В нас прямо-таки внедрялась мысль о невозмож-ности противостоять насилию, если мы не станем такими же. Общество всеми силами, начиная от школы, от букварей, создавало культ непримиримого к человеческим слабостям стойкого борца пионера или комсомольца, типа Павла Морозова, Павла Корчагина, Павла Власова…

В школах висели цитаты из Крупской, утверждавшие, что подрастающее поколение должно быть сильным, смелым, ловким. Но при этом не говорилось, что оно должно быть добрым, милосердным?

Это уже на языке толкователей марксизма именовалось «абстрактным гуманизмом» и сурово порицалось. И наказывалось. Не отсюда ли на известную пропагандистскую формулу, что человек человеку при капитализме волк, в народе негромко добавлялось: а при социализме человек человеку товарищ волк…

Вот, в личном письме писатель из Иваново Владимир Мазурик пишет: «…Ощущение общей беды становится в последнее время непреходящим. И дело тут не в личных трудностях — тяжело сознавать, что прахом пошло все, чему когда-то свято верили и поклонялись. Ну, ладно, может быть, когда-нибудь наладим экономику. Возможно, появятся сдвиги сейчас в социальной сфере. Допускаю даже, что пойдут на улучшение дела с экологией, хотя трудно сейчас в это поверить: слишком много здесь невосполнимых потерь. Но вот что ничем уже не восстановить — убита душа народа. Удалось наконец-то то, что не удавалось раньше никому — ни внешним завоевателям, ни крутым жестокосердным правителям России. По-моему, это одно из самых тяжких преступлений большевизма. Вот и спрашиваешь себя обескураженно: за что же нам такая кара Господня?..»

Существует в Германии, а может, и в других странах, такая странная страховка, дословно я не помню, как называется, но суть такая: «от нанесения неприятностей и убытков другому лицу». Ну, скажем, пролили вам суп на платье или машина обрызгала вас с головы до ног, вам через фирму возместят ваши потери.

И это не крохоборство, это желание окружающих, а, значит, общества, сохранить вам во всяких несложных моментах вашей жизни спокойное состояние души. Не унизив при этом вашего достоинства.

Как, к сожалению, мы далеки от таких желаний!

Вот, случилось у меня недавно, на ходу машины упал на дорогу «дворник», я затормозил, встал, но шла следом грузовая машина, она специально свернула и проехала по «дворнику», расплющив его на моих глазах, я всего-то несколько метров не добежал… И махал шоферу, просил его не наезжать…

Как это назвать?

Вот недавно в одной компании вспомнили по случаю шуточные слова поэта Светлова, что нравственный человек тот, кто не получает удовольствия от своей подлости. Мой дружок Жуховицкий делает поправку на наше время: нравственный человек теперь тот, который все-таки получает удовольствие от своей подлости, но — не очень большое.

А впрочем, может быть, я и вправду говорю о мелочах, если жестокость, поселенная в наших душах, способна в одночасье вырваться на волю, как радиоактивность Чернобыля, и породить такие чудовищные эксцессы, как Сумгаит, как Ош, как Тбилиси, как Баку, Осетия, Армения…

А ныне Вильнюс и Рига.

Кто следующий?

И это не при Сталине, и не в войну, а сегодня, сейчас, когда я пишу эти слова (во времена так называемой перестройки), убивают детей, сжигают в домах стариков! Давят танками женщин и стреляют из автоматов теми самыми специальными пулями — со смещенным центром тяжести — в детей.

И делают это люди, внешне не отличающиеся ничем от других, наверное, в обычных условиях они выглядят как порядочные семьянины и добросовестные работники. Даже у омоновцев есть семьи.

Hу правда, для успокоения обывателей произносится привычное: это-де не у нас, это далеко, а там (там!) восточные нравы…

Правда, про Балтию так достоверно уже не звучит, ибо придется говорить: «Западные нравы»… Или… Какие там еще… Но так ли это далеко, вот и до Подмосковья добрались: зверски убит священник Мень, а люди из общества «Память» прямо в Союзе писателей могут вслух бросить писателю Адамовичу: «Подождите, мы скоро вас на фонарях будем вешать!»

Молоденький парнишка, голубоглазый, с простоватым лицом пэтэушника и в черной рубашке, он сказал: «Подождите», и в общем-то можно понять, что они ЖДУТ. Ждут кризиса перестройки (и он наступил), ждут, пока выйдут из терпения люди: ну, водка, ну, табак, ну, хлеб… Обмен денег… Повышение цен, да такое, что в изумление приходишь, способны ли они там (там!) понять, что это за пределами существования простого человека, который не умеет воровать.