– Действительно, Женя, бери! – стала упрашивать меня Наташа. – И мы поедем сено косить. У нас есть и ордер на луга.

Она сбегала в соседнюю комнату и положила передо мной розовую бумажку.

– Вот! Оля принесла. Сейчас самое время корм для коровы запасти.

Я все еще не мог понять толком, что к чему, и спросил:

– Да вы это серьезно?

– А что нам шутить! – весело сказала теща. – И дело нужное сделаем, и приятно на лугах-то молодым порезвиться.

– Вот чудаки! Да кто же меня отпустит с завода на сенокос. И как отпрашиваться? Совестно ведь!

– Ах, какой ты непонятливый! – с раздражением сказала Наташа. – Ты и не просись на сенокос. Ты проси отгул по семейным трудностям. Ну, там жена, что ли, заболела или мать. Мы можем достать справку. Или еще какое несчастье выдумай. Мало ли что!

Тут только до меня все дошло: и водка, и беляши, и драчены. Это я-то, главстаршина минзага, пойду канючить и вилять? Я посмотрел на Наташу как можно серьезнее и сказал внушительно:

– Нет, Наташа, так не пойдет. Ну, сама подумай: такой лоб и просит отгул – теща заболела. Смешно! Врать я не буду. И оставьте эту затею.

– А чем корову кормить? – спросила она.

– Ну, как-то выходили из положения.

– Нанимали косарей в лесхозе, – сказала теща.

– Ладно, я по вечерам буду ездить. Выкошу!

– На чем ты станешь ездить за сорок верст? Будет уж болтать-то.

– Ну, наймите косарей – я, оплачу.

– Они просят тысячу рублей. Где ты ее возьмешь? – не сдавалась теща.

– Что вы от меня хотите?

– Подскажи, где выход? Может, корову продать? – спросила теща.

– Ну и продавайте!

– Так, так, умно рассудил, – заговорила теща, растягивая слова и качая головой. – Ну а на что же мы жить будем? Может, на твою зарплату? И оденемся, обуемся на твои гроши?

Надо сказать, что зарабатывал я в первые месяцы что-то около восьмисот рублей. Такой ехидный вопрос тещи застал меня врасплох, и я сказал первое, что пришло в голову:

– Наташа тоже будет работать. Все-таки она десятилетку окончила.

Теща даже вязанье отложила, услыхав такое.

– Хорош муженек, – сказала она с презрением. – Не успел еще и пожить с молодой женой, как на работу ее гонишь. А что она заработает? Каких-нибудь четыре сотни. Да я на молоке да на картошке больше возьму вдвое! Нет уж, пусть лучше дома сидит да мне помогает.

– Ну, а я врать да выкручиваться из-за этой торговли молоком не буду! – сказал я в сердцах, вставая из-за стола.

– Спасибо, зятек, на добром слове! – Теща тоже встала.

– Женя, ты думаешь, что говоришь? – набросилась на меня Наташа. – Зима подходит, а у меня даже шубы нет. Или ты хочешь, чтобы твоя жена в драном пальто ходила?

Я тоже распалился, водка заиграла во мне.

– А ты что хочешь?! – крикнул я, озлясь. – Чтоб я за шубу совесть свою продал!

Наташа вдруг расплакалась, упала мне на грудь и стала просить прощения. Зато теща разгневалась еще пуще.

– Ах, вот оно что! – сказала она, прищуриваясь. – Ну, голубки, милуйтесь как вам вздумается. Но с нынешнего дня садитесь на свой харч и живите как хотите. Вы честные, а мы нет. Гусь свинье не товарищ.

Она не вышла, а выплыла из кухни, даже не обернувшись.

– Пусть, пусть, – всхлипывала Наташа. – Я все равно тебя люблю… Правильно делаешь, так надо.

Потом она вытерла, как маленькая, кулаком слезы и сказала, улыбаясь:

– Похожу и без шубы. Наплевать!

Это была моя первая победа над тещей и над самой Наташей. Да какое там победа! Теща объявила мне открытую войну. Она со мной не здоровалась, не разговаривала; если я заставал ее в кухне, она тотчас уходила. Каждый месяц она высчитывала с меня за молоко и за картошку. А заработки у меня в это время, как назло, были низкие. Заказы шли разнокалиберные, мелочь всякая, восемьсот рублей было моим пределом. Жить можно, конечно, но не жирно. А Наташе и горюшка мало. Она ничего не просила, но зато как у нее разгорались глаза, когда мы заходили в универмаг в отдел платья или обуви. В такие минуты я про себя клял свою слесарную профессию и завидовал хорошо зарабатывающим токарям. Впору хоть переучиваться.

– Неужели из-за этой вспышки, из-за одного только скандала у вас так надолго разладилось с тещей? – спросил я Силаева.

– Дело не в скандале… Теща поняла, что они сделали ставку не на ту лошадь. Чесноков-то под боком был, повышение получил и все холостым оставался. Соблазн ходил за тещей по пятам и душу ей бередил. Да и не ей одной. А я был самоуверенный и глупый.

Он закурил и задумался, глядя за борт.

– Как это у нас все вразнотык получается? – встряхнулся он и требовательно посмотрел на меня. – Вот в ваших газетах и в книгах пишут, что главное – это успех на производстве. Значит, вкалывай без оглядки – и тебе обеспечен почет. – Он усмехнулся и головой покачал: – Забывают при этом сказать, что к полному счастью еще и приварок нужен. Так что у нас есть почет голый и почет с приварком.

– Что это за приварок?

– Сам, поди, знаешь. У начальства, кроме оклада, всякие привилегии, а у работяг – выгодные заказы, а там ордерок на квартиру, или путевочка на курорт, или товары какие… по твердой цене со скидкой за счет профкома. Ага! Другие не ждут милости божьей и сами себе приварок добывают, вроде моей тещи. А я на голом энтузиазме жил: ну как же! Я – почетный минер и слесарь-наладчик с довоенным стажем.

– И теще надо помогать… Ей же не легко доставались эти молочные рубли, – сказал я.

– Я помогал… И сено копнить ездил. И привез его, переметал на поветь. Дрова доставал, пилил, колол. Помогал… Да хрен ли толку в моей помощи? Я потерял в ее глазах уважение. Плевала она на мой рабочий почет без приварка. А главное – я перебежал дорогу более выгодному зятю – Чеснокову. Ей-то все равно было – на ком он хотел жениться, на Ольге или на Наташе, но из-за меня не женился ни на той, ни на другой. Вот досада…

Мы решили, что Наташа поступит на работу. И вот тут снова выплыл Чесноков. Впрочем, как я потом догадался, он ухаживал за Наташей и после свадьбы. Он стал начальником отдела и теперь часто проезжал на «Победе» мимо нашего дома, заговаривал с тещей, но к нам не заходил.

Однажды иду на работу и вижу, как теща вылезает из его машины возле рынка. О чем-то, думаю, все договариваются. И я узнал об этом вечером.

Принес я в тот вечер аванс, рублей триста пятьдесят, кажется. Наташа быстро пересчитала деньги и сказала, вздохнув:

– Маме надо за молоко заплатить.

Она отошла к окну и задумалась, глядя в сад. Вид у нее был очень грустный. Я подошел к ней, стал гладить ее по волосам и утешать.

– А ты не грусти, – говорю. – Вот в будущем году цех перейдет на новый поточный метод. Буду лучше зарабатывать.

– Глупый, я не об этом, – сказала она ласково. – У нас будет ребенок, я это давно чувствую.

И знаете, служба, во мне аж все зазвенело, как на палубе торпедного катера на полном ходу. Я поднял ее на руки, закружился, но в дверь постучали, и вошла Марфа Николаевна со свертком. Она села возле столика, мы на койке, напротив.

– Кажется, зарплату получили? – спросила теща, глядя на деньги.

– Да, мама, мы тебе должны, – сказала Наташа и, отсчитав, подала матери деньги.

Теща спрятала деньги в карман юбки и сказала:

– А я давеча иду на рынок. Вдруг нагоняет меня на улице в машине… И кто бы вы думали? Да Игорь Чесноков! Уж такой любезный молодой человек. Подвез меня.

– А я сегодня купаться ходила, – невпопад сказала Наташа и покраснела.

Но теща словно не замечала этого.

– А еще он просил меня передать тебе, что место машинистки у него свободное.

Я насторожился, а Наташа отвернулась.

– Меня это не касается, – сказала она.

– Как это не касается! – оживилась теща. – Ведь он же говорил с тобой в саду, ты обещала, а теперь…

Наташа крепится изо всех сил, вот-вот заплачет. Тут я и сорвался. Я понял, что Наташа виделась с Чесноковым, и все во мне закипело. Но ведь вот дело-то какое: злился я не на Наташу, а на тещу.