– Так переведите, пожалуйста, что он говорит, – просит дама.

Я перевожу. Она звонко смеется, а ее молчаливый спутник воинственно поводит глазами в сторону продолжающего расхваливать свой товар продавца.

– Я немедленно же запишу эту превосходную фразу, – смеясь говорит дама и, достав маленькую записную книжку, что-то пишет, потом небрежно кладет книжку в боковой карманчик своего тонкого шелкового плаща-накидки.

Мы с трудом выбираемся к одному из выходов на площадь. Здесь дама и ее кавалер благодарят меня, прощаясь со мной. В стороне, у фонтана, стоит небольшой автомобиль. При виде моих спутников шофер дает сигнал и медленно едет навстречу.

– Еще раз благодарю вас, сэр, и уверена, что встретимся вскоре, ведь Тегеран невелик, а европейцев в нем не так уж много. Во всяком случае в четверг от трех до четырех часов дня я дома и буду рада видеть вас у себя, – и она протягивает мне маленькую изящную визитную карточку с приписанным ниже от руки адресом.

Мои неожиданные знакомые уехали. Я иду обратно к базару. Неожиданное исчезновение Сеоева удивляет меня. Всегда такой точный и исполнительный, он непонятно как затерялся в толпе именно в тот момент, когда был особенно нужен мне.

Я снова вхожу в крытый рынок. Ко мне, запыхавшись, подбегает с радостными, сияющими глазами иранец. Он низко кланяется и, вытаскивая из-под полы своего аба изящную с золотым обрезом и перламутровым тиснением маленькую записную книжку, говорит:

– Саиб серхенг (господин полковник). По милости аллаха я нашел утерянную ханум вещь и поспешил за вами. Другие люди спрятали бы находку, но я, ага, честный человек и как можно скорее побежал искать вас. – Он улыбается жалкой, просящей улыбкой.

Я беру книжку и, достав пять риалов, отдаю их иранцу.

– Да не уменьшится тень ваша на земле, дорогой саиб, раб ваш всегда будет помнить о щедрости господина, – витиевато, старинной фразой отвечает бедняк и, еще раз поклонившись, исчезает в толпе ротозеев, окруживших и слушающих нас.

Спрятав находку в карман, я иду дальше, и в ту же секунду вижу Сеоева, энергично шагающего навстречу. Великан продирается сквозь толпу пешеходов, словно по дремучему кустарнику. Люди отодвигаются, сторонятся и отступают, пропуская сержанта.

– Куда вы исчезли, Сеоев, я прямо не пойму, как это случилось? – спрашиваю я.

– Надо было, товарищ полковник, – оглядывая прохожих, вполголоса говорит он. – Пойдемте к выходу, мне надо поговорить с вами.

По его тону, быстрым наблюдающим взглядам и строгому, деловому тону голоса я понимаю, что сержант чем-то взволнован.

Первым попавшим переулком мы выходим из-под сводов базара на воздух. Сеоев оглядывается и потом тихо говорит:

– Товарищ полковник, вы знали раньше эту женщину, которая заговорила с вами?

– Нет, а что?

– Почему она обратилась к вам по-английски? О чем она просила вас? – все тем же тоном продолжает сержант.

– Она хотела купить тигровую шкуру у охотников и, не зная персидского языка, случайно обратилась ко мне.

– »Случайно», – повторяет Сеоев. – Товарищ полковник, она лучше меня знает по-фарсидски, и, кроме того, она говорит по-русски не хуже вас.

– Как… и по-русски?

– Точно! Я ее встречал еще три года назад в Багдаде и Мохаммере, а в Тегеране она жила несколько месяцев перед самой войной с немцами. Я ведь работал здесь шофером и отлично знаю всех европейцев, проживавших подолгу в Иране, особенно же красивых женщин…

– Почему особенно?

– Шоферы, товарищ полковник, народ общительный и любопытный. Мы всегда знаем о тех или иных сплетнях, семейных делах, тайнах любого тегеранского купца, вельможи или европейца больше, чем знает он сам, и уж, конечно, больше, чем тегеранская полиция.

– Ну, и что же вы можете сказать об этой даме?

– Пока только то, что она великолепно говорит по-русски. Я потому и спрятался, как только увидел, что она подошла к вам.

– Так вот что, товарищ Сеоев, мы сейчас отправимся домой разными путями. Я поеду на фаэтоне, а вы возвращайтесь немедленно, и мы дома как следует обсудим это открытие.

Сеоев кивнул головой и, отстав от меня, затерялся в шумной толпе. Наняв первого попавшегося «дрожке», я вернулся домой.

Не заходя к генералу, я занялся ознакомлением с так неожиданно попавшей в мои руки записной книжкой.

Обронила ли она ее случайно или все подстроено нарочно? Но для чего? Для того, чтобы я обязательно явился к ней в четверг, привезя эту книжку?

В то же самое время, если Сеоев не ошибается, то эта дама уже не раз бывала в Иране, знает персидский язык и, конечно, не нуждалась в моем посредничестве.

Дальше – она говорит по-русски. Тогда зачем она дважды разыграла комедию со мной, и случаен ли приезд вместе с нами на «Тургеневе»?

Это была красивая изящная книжка с вложенным в нее крохотным карандашиком, отделанным слоновой костью. От книжки исходил запах пудры и дорогих французских духов. Я открыл ее и… остолбенел.

На первой странице тонким женским почерком было написано:

ГЕНРИЭТТА ЯНКОВЕЦКАЯ

Итак, иностранная журналистка, представившаяся мне как «мистрис Эвелина Барк», носила при себе записную книжку, на заглавной странице которой написана почему-то польская фамилия владелицы, Генриэтты Янковецкой, так удивительно похожая на фамилию таинственной Гертруды Янковиц, действующего лица из «дома с привидениями».

Было от чего остолбенеть и, как говорят иранцы, «положив в рот пальцы удивления, сесть на ковер раздумия».

Я снова погрузился в чтение записной книжки госпожи Янковецкой, но так и не нашел ничего, что могло бы разъяснить или же хоть направить на дальнейшие выводы мой ум. Кроме фамилии владелицы на первой странице, все остальные записи (а их там было немало) и даже последняя были сделаны другим почерком на безукоризненном английском языке.

Ничего особенного не было в записной книжке… Несколько телефонов, несколько английских имен, два арабских изречения и персидская пословица, но они были написаны латинскими буквами и тут же сделан их перевод.

На одиннадцатой странице книжки я нашел коротенькую запись, вероятно, для памяти, сделанную в Москве.

«Посещение Большого театра. «Сусанин», прекрасная опера, чудный ансамбль».

Возможно, что это было в тот самый вечер, когда и я был там.

Две-три чисто женские строчки о притираниях, мазях и кремах, о каком-то ширазском шелке, адрес тегеранской конторы и стихи, любовная лирика Гете на английском языке завершили записную книжку.

Я выписал в свою деловую тетрадь все найденные в книжке записи в той же последовательности, какая была у владелицы.

Легкий стук вывел меня из раздумья. В комнату вошел генерал, одетый в пижаму, широкие домашние брюки и легкую матерчатую персидскую обувь «геве», очень удобную для ног.

– Где гуляли, Александр Петрович? Я даже позавидовал вам, ведь эти господа просидели у меня около часа и, пока не выпили достаточного количества сода-виски и не рассказали кучу банальных тегеранских сплетен, не удалились. Американец очень сожалел, что вы ушли так быстро, по его словам, у вас «симпатичное лицо» и с вами приятно чокнуться. Ну, что же вы нашли хорошего на знаменитом тегеранском базаре? Ведь этот базар уступает только багдадскому, да еще, может быть, кумскому, хотя кумский меньше, но ввиду окружающих его святынь, духовных школ, старинных мечетей и обилия духовенства более мрачен и специфичен… Вероятно, купили новенький сарух[6] или фальшивую монету времен Дария Гистаспа, ловко сфабрикованную в Керманшахе? Обычно так поступают все новички, впервые попадающие на тегеранский базар.

– Ни то ни другое! Я нашел более интересное, но может быть не менее фальшивое, чем хамаданские монеты жуликов-нумизматов, – и я протянул ему записную книжку «Генриэтты Янковецкой».