— Более того, — сказал Бакка, преимущественно для Глабрио, — авантюристы, преуспевшие в победе над Грациллонием, вовсе не обязательно будут теми людьми, которых мы хотим видеть в Исе. Что мы о нем будем знать заранее, как его удерживать? Какие награды можем пообещать за его сотрудничество, превышающие те, что он найдет там себе сам?

— К тому же, — беспокоился губернатор, — если мы пошлем верного человека, как мы узнаем, что он победит?

— Ряд людей, — сказал Бакка. — я заглядывал в исанский закон. Он не похож на древнее правило на озере Неми в Италии. Наш гость оказался тем более полезным в прояснении некоторых тонкостей. Король обязан встречать каждого, кто бросит вызов. Если он слаб или сильно ранен, то бой откладывается до тех пор, пока ему не станет лучше. А если противник появляется каждый день, без остановки, сильные и натренированные люди, без страха перед смертью, — день за днем, день за днем, до тех пор, пока его меньшие ранения и усталость не накопятся, — тогда с ним будет покончено.

Глабрио хрюкнул.

— Прекрасная идея. Скажите, где мы найдем столько сговорчивых воинов?

— Я могу! — крикнул Нагон. — Я знаю!

— В самом деле? Что же, подумай, прежде чем их назвать. Люди в Исе не тупые. За исключением присутствующих, они кажутся довольно преданными королю Грациллонию. Такой наплыв натренированных вояк, как вы предлагаете, — нет, будет слишком очевидно, что это подстрекательство Рима. Эффект будет такой же, как если убить его в его же городе. Или хуже, так как победитель, наш человек, столкнется с конституционным кризисом, как Брут после того, как встретил Цезаря на мартовских идах. Последствии не предугадать.

— Маневр не обязательно должен быть столь очевидным, — хладнокровно ответил Бакка. — У Нагона была блестящая идея.

Стоя перед ними, исанец поднял палец. Мстительность превратила его глаза в льдинки.

— Сначала вы можете кого-нибудь потерять, — признал он. — Но задолго до этого у вас будет победитель, которого мы — вы — Рим может использовать, и все будет выглядеть абсолютно естественно. Слушайте…

В конюшне, Грациллоний подошел к своему жеребцу. Затем он оседлал Фавония и помчался во весь опор по направлению к монастырю. Он хотел воззвать к Мартину. Безо всякого сомнения ему придется подождать, пока пройдут религиозные обряды, но по крайней мере потом он насладится обществом честного человека.

Ya Am-Ishar, ya Baalim, ga'a vi khuwa —

Зубр поднял голову. От его рогов отражалось солнце и жаром сбегало по крупным плечам. Коровы и телята под его опекой продолжали щипать траву на поляне.

Aus-t ur-t-Mut-Resi, am'm user-t —

Юное лето наполняло лес зеленью и благоуханием. Жужжали пчелы, нарушая полуденную тишь не более, чем шепот теней. Бык сощурился, склонил голову, расположился отдохнуть.

Белисама, Мать Снов, навей на него сон, пошли своего слепого сына затуманить его ум и свою дочь, ступни которой, это кошачьи лапы, которые поведут вперед его дух.

Голова быка поникла. Он спал.

За порослью скрывавших ее молодых деревьев Дахут опустила руку, которой указывала на зверя при произнесении заклинания.

«Я это сделала, — дышала она, наполовину не веря. — Сила проникла в меня, сквозь меня, и … и в то пространство, где я была не я, или я была выше самой себя».

Форсквилис кивнула.

— Ты обладаешь даром в полной мере, настолько, насколько мы тебя учили, — довольно сообщила королева. — Когда я впервые пыталась накинуть сеть дремоты, мне это не удалось, и во второй раз так же. Но ты…

Она остановилась, потому что девушка помчалась, огибая маленькие деревца, промеж двух исполинов, на полянку и в солнечный свет. Там, ликуя и радостно смеясь, Дахут вскочила на спину быку, схватила его за рога,

Раскачиваясь, она словно ехала на нем верхом. Ее распущенные волосы ниспадали так, что накрывали ее до кончиков сандалий. Коровы сонно ее разглядывали, затем одна встревожилась и неуклюже пошла по направлению к девушке. Она соскочила с быка и стремглав понеслась назад под сень леса. Корова вернулась к своему теленку.

Форсквилис схватила ее за плечи. От гнева лицо королевы побледнело больше обычного и углубились маленькие морщинки, в последнее время появившиеся вокруг глаз и рта.

— Ты с ума сошла? — задыхалась она. — Ты не знала, насколько крепко он заснул, ни как надолго. Он мог проснуться, и это стало бы для тебя концом, маленькая дурочка: подбросить, проколоть, растоптать всмятку.

— Но он не сделал этого, — ликовала Дахут. — Я не боялась, что он проснется. Ему бы не позволили боги.

Ярость Форсквилис сошла на нет.

— Ты и впрямь так тщеславна? Берегись. Они и прежде находили случай отречься от смертных, которых когда-то любили, и послать их на верную смерть, — она помедлила. — Моя вина, может, моя ошибка. Я должна была провести испытание на меньшем, возможно, на усыплении воробьев или полевок. Но я позволила тебе себя переубедить…

— Потому что я рождена для Силы, и ты это знаешь!

— Пойдем, — сказала Форсквилис, — нам лучше отправиться назад, чтобы вернуться в город еще засветло. — Они прошли несколько лье на восток, за пограничные камни, прямо на территорию озисмиев. В глубине земель Иса, в Нимфеуме, были леса, по те хранили в себе слишком много тайн, слишком странные у них были покровители, для того чтобы ученица ведьмы рискнула нарушить их покой.

Бок о бок королева и весталка шли к месту остановки их эскорта. Под деревьями раскинулись кусты, где паслись такие же животные, как тс, что им встретились. Под ногами шуршали прошлогодние листья. Иногда пропорхнет птичка по испещренной бликами тени, летящая к птенцам в гнезде или наоборот.

— Ты должна научиться быть осторожной, дорогая, — немного погодя вздохнула Форсквилис. — Да и поскромнее. Рядом с тобой даже рысь покажется осторожной и кроткой.

Дахут вспыхнула.

— Не тогда, когда она в клетке и страстно желает свободы. — Она вскинула яркую голову. — Знаешь ли ты, что я никогда не была дальше от отцовского дома, чем за это жалкое однодневное путешествие? Почему отец не возьмет меня с собой в Турон?

— Не вини его. Он бы с радостью это сделал, но мы, Девять, велели ему не уступать. Ты слишком долго отлынивала от обязанностей в храме. Он не раз показывал тебе Аудиарну.

— Этот тоскливый ночной горшок носит название города; нет, не города, деревни, обнесенной стеной, и кругом ни одного римлянина, кроме нескольких солдат, да и те местные жители.

— Ты преувеличиваешь. Ты часто так делаешь.

— Снаружи ждет целый мир! Ах, клянусь, это случится с наступлением новой эры.

— Всему свое время, — посоветовала Форсквилис. — Владей собой. Сегодня ты сидела верхом на зубре. Когда ты объездишь свое собственное сердце по мудро выбранным дорогам? Оно способно убежать от тебя.

— Нет, это я решаю, когда мчать во весь опор… Тихо! — Дахут схватила Форсквилис за руку и остановила. — Гляди.

Перед ними была еще одна полянка, где бил родник. Здесь тоже молодая поросль по краям прятала женщин, от посторонних взглядов. Лошади щипали травку, полдюжины мужчин лениво разгуливали. На них сиял металл. Это были легионеры Грациллония, охрана двоих королевских особ на этой прогулке. Они неохотно повиновались приказу королевы подождать, пока они с весталкой пойдут вперед пешком.

Во взгляде Дахут сверкнуло озорство.

— Слушай, — сказала она шепотом, — замечательной шуткой было бы произнести заклинание, чтобы они заснули. Потом можно было бы обсыпать их муравьями с того холма.

— Нет! — воскликнула изумленная Форсквилис. Она вынудила девочку смотреть прямо на нее. — Это еще хуже, чем сыграть неприятную шутку над теми, кто заслуживает нашей награды. Низменное применение Силы, насмешка над богами, которые ее даровали. О, Дахут, помни, что ты смертная.