Удивительной красавицей стала! А люди говорили, что она еще и умница, и сердце у нее было доброе. Вода и зверье любила, и домашнюю скотину — в крестьянской жизни это не последнее дело. Нада была веселая, смешливая девушка. Но вместе с тем, хоть и редко я в то время мог ее видеть, однако змечал, что порой на нее вроде бы без причины вдруг находит печальная задумчивость, и тогда Нада становилась замкнутой и молчаливой. Причина, наверное, заключалась в том, что не было у Нады ухажеров. Парни-то, конечно, и потанцевать, пошутить с ней любили, когда она бывала в веселом настроении, но отец не мог дать за Надой хорошего приданого. Да и очень уж она была хрупкая — как такой былиночке рожать детей чуть ли не каждый год, да еще и по хозяйству хлопотать и в поле гнуть спину? Надо полагать, отцы неженатых парней, заботясь об их благе, подыскивали им более подходящих невест.

Иван отпил вина, поставил кубок на стол и поглядел на дрожавшие от ветра ставни, словно ему хотелось вырваться наружу и скрыться за серой пеленой дождя.

— Ну вот, я подошел к тому, о чем мне тяжелее всего говорить Позволь рассказать об этом коротко. Нада расцвела как раз к тому времени, когда Михайло, мой старший, ненадолго приехал домой. Они с Надой повстречались в Скрадине, и Михайло сразу же начал за ней ухаживать.

Через лес скакал на коне в задругу, а уж Томислав, конечно же, не мог отказать в гостеприимстве сыну жупана. Михайло устроил так, чтобы Нада приезжала в Скрадин на разные праздники. В их отношениях не было ничего предосудительного. Но Михайло желал ее и, вероятно, своего добился. Михайло был… да и сейчас он обаятельный юноша. Сестра и двое братьев Нады улетели из отцовского гнезда, и сама Нада, уж конечно, много услышала рассказов на нашем обширном королевстве, где она могла бы, пожалуй, найти для себя нечто лучшее, чем тяжкая доля крестьянки или монашеское одеяние. Не знаю, не знаю… Знаю только, что Томислав однажды пришел ко мне и спросил напрямик, намерен ли Михайло жениться на его дочери. Что я мог ответить? Я знал своего сына. Если бы речь пошла о женитьбе, то ему надлежало бы взять невесту с хорошим приданым. Да и рано такому молодому парню было заводить семью. Выслушав меня, Томислав поблагодарил за искренний ответ и сказал, мол, коли так дело обстоит, нельзя, чтобы Михайло продолжал встречаться с Надой. Я обещал поговорить с сыном, потому что не желал зла Томиславу и его дочери. Михайло сперва заупрямился, но в конце концов дал слово больше с Надой не видеться. К тому времени он уже остыл.

— А она — нет… — как бы про себя сказал Ванимен. — Ее отец… Она ведь и отца любила, наверное. Она осталась в одиночестве, и тогда меланхолия ее одолела…

— Ее тело нашли в озере, — резко перебил Иван. — С тех пор, по-видимому, призрак Нады обитает на его берегах. Вам, жителям морских глубин, она совершенно не опасна. Короткая и печальная повесть. Давай выпьем с горя, Ванимен, — Иван поднял кубок.

Томислав вернулся домой на рассвете. Ванимен ожидал его прихода, чтобы попрощаться.

Занималась утренняя заря, омытое ночным дождем небо сияло чистотой.

Томислав и Ванимен стояли на опушке леса. Небо на востоке было светло-серым, в вышине — голубым, и темно-синим — на западе, где мерцала над заходящей луной последняя звезда. Лес пестрел осенними красками, охрой, бронзой и пурпуром, под ногами шуршала опавшая листва. Впереди в туманной дымке лежали опустевшие после жатвы поля, где-то вдалеке заливались петухи, и больше ни звука не доносилось в утренней прохладе.

Томислав прислонил свой посох к стволу дерева и обеими руками крепко сжал руку Ванимена.

— Мы еще увидимся, не раз, — сказал он.

— Да, мне бы этого хотелось, — ответил морской царь. — Будь уверен, я обязательно встречусь с тобой, если когда-нибудь снова окажусь в ваших краях.

Томислав вздохнул.

— Но почему же вы нас покидаете? Здесь вас любят, и тебя, и всех остальных.

— Любят, но так, как любят собак. В нашем Лири мы были свободными. Не все ли равно, добрые или злые будут у нас хозяева, если мы превратимся в домашних животных?

— О нет, вы не будете рабами — если ты этого боишься. Вы обладаете такими удивительными умениями, что сможете добиться лучшей доли. — Томислав помолчал. — Конечно, было бы лучше, если бы вы приняли христианство.

И вдруг он преобразился — лицо священника преисполнилось торжественности.

— Ванимен! — воскликнул он с жаром. — Прими крещение! И Всевышний дарует тебе душу бессмертную, которая во славу Господа пребудет на небесах долее звезд!

Правитель лири отрицательно покачал головой:

— Нет, мой добрый друг. В течение долгих столетий я набирался мудрости и знаю, какова судьба выходцев из нашего народа, которые осмелились совершить подобный шаг.

— Какова же их судьба? — снова помолчав, спросил священник.

— Я полагаю, они обрели то, к чему стремились — бессмертие на небесах.

Но они утратили память о своей жизни, как будто никогда ее и не было.

Кануло во тьму все их прошлое, все, что составляло их жизнь: мечты, радости, странствия в морских глубинах. Бесследно исчезло все, что было их сущностью. Они стали кроткими смертными существами, у которых только и осталось своего, что необычные ступни и цвет волос. — Ванимен вздохнул.

Глаза священника светились решимостью, седая борода чуть колыхалась под легким утренним ветром.

— Ванимен, — проникновенно сказал он, — я много размышлял об этих вещах, подолгу, упорно размышлял. — Томислав на секунду поджал губы. — И пришел к убеждению, что Бог ничего не делает напрасно. Все, что сотворено Господом, не погибнет до скончания века. Может быть, то, что я говорю, ересь. И все-таки я верю, что в последний день Творения мы вновь обретем все, с чем когда-либо расстались.

— Возможно, ты прав. Но возможно, и нет. Если ты прав, я все равно этого не приемлю. Как я охотился на нарвалов под толщей арктических льдов! Как прекрасны были мои возлюбленные, прекрасней, чем северное сияние… И Агнета, моя Агнета… — Голос Ванимена дрогнул. Он высвободил руку, которую держал Томислав. — Нет, я не отдам этого в обмен на вашу жалкую вечность.

— Ты меня не понял, — возразил отец Томислав. — Ванимен, я читал разные легенды, предания, я знаю, что случалось обычно с теми жителями Волшебного царства, которые приняли христианство. Я уверен, что то, что с ними случилось, только послужило им на благо. Но ведь это произошло отнюдь не со всеми, бывали исключения. В старинных хрониках описано, что иные сверхъестественные существа, приняв крещение, полностью сохраняли память. Я буду молить Господа, чтобы он послал нам свое знамение. Пусть Господь даст нам знак, что по Его беспредельному милосердию у вас сохранится память о прошлом.

И Томислав обнял морского царя.

Епископ Йохан Кваг часто совершал поездки в Копенгаген, ибо этот город входил в епархию, центром которой был Роскильде. В Копенгагене у роскильдского епископа был собственный дом. Здесь, в одном из жилых покоев, уже довольно долго сидел и о чем-то размышлял епископ. Он удобно устроился на высоком кресле, украшенном резными изображениями двенадцати апостолов. Перед ним на простом табурете сидел молодой человек. Его скромное платье и ютландский выговор никак не вязались с тем, что он пожелал сделать огромные пожертвования на нужды церкви.

Узнав о столь необычной щедрости, епископ и повелел секретарю пригласить молодого человека для аудиенции.

— Ты не все поведал мне, сын мой, — сказал наконец епископ, прервав затянувшееся молчание.

Нильс Йонсен опустил голову в знак согласия. Самообладание и чувство собственного достоинства этого юноши, отметил про себя епископ, были столь же необычайны, как его богатство.

— Да, святой отец, — сказал Нильс. — Если я расскажу вам все до конца, то от этого могут пострадать некоторые лица. Но, клянусь вам Господом Богом, я не сказал ни одного слова не правды. Сокровище не было захвачено мною преступным путем.