Дениятос продолжил концентрироваться, и на поверхность всплыли более сложные мысли. Самые свежие воспоминания были самыми неповрежденными, поэтому удалось воспринять только их. Великая злость потерпевшего неудачу, обида при поимке. Перед Дениятосом проплыла картина горящего ударного крейсера Астартес, корпус которого был истерзан многочисленными орудиями космического скитальца Асцениана. Все это он видел через иллюминатор спасательной капсулы, на которой спасся Гвардеец Ворона, и которую, скорее всего, потом захватил Асцениан.

Гвардеец Ворона сражался. Асцениан отправил по его душу боевых сервиторов — машин из плоти и стали. Большинство было повержено, но, в конечном счете, их просто было слишком много.

Теперь Дениятос видел глазами прикованного к стене лаборатории Гвардейца Ворона. Асцениан стоял перед ним, образ искажался гневом и досадой, переполнявшими разум пойманного космодесантника.

Потом пришла боль. Асцениан препарировал Гвардейца Ворона с ликованием вивисектора, смакуя страдания своей жертвы также сильно, как и радость от новых открытий в физиологии Астартес. Пилы вскрывали ребра Гвардейца Ворона. Лезвия зондировали живые органы, в разуме Гвардейца Ворона выгорали тысячи болевых рецепторов. Омофагия приглушала ощущения, но Дениятосу приходилось прикладывать усилия, чтобы не отшатнуться и не отбросить прочь мысли погибавшего Гвардейца Ворона.

«Скажи мне! — раздался искаженный и усиленный голос Асцениана. — Скажи мне! Как они изменяют тебя? Что они делают? Что ты такое, служитель Императора? Механикусы не могут создать тебя. Ни один из магосов Марса не способен создать Астартес! Что ты такое»?

И вот пришла смерть. Через омофагию Дениятос попробовал смерти тысяч поверженных врагов, и все они были одинаковы — наполнены холодом, страхом и чувством одиночества. Он отпустил мысли Гвардейца Ворона до наступления этого момента. Погибший Астартес заслужил хотя бы это небольшое уважение.

Дениятос свесил голову так, словно был обессилен.

Асцениан не знал. Он не знал о геносемени.

Дениятос поднял глаза на ухмылявшегося перед ним Асцениана.

— Ну и? — спросил еретик.

— Будь ты проклят, — ответил Дениятос. Он позволил своему голосу звучать слабо. Он представил себе, будто разум его ошеломлен перепроживанием мучений другого Астартес, и что теперь он весь во власти милосердия Асцениана. Ничто не порадовало бы Асцениана больше, чем Астартес, одно из лучших творений самого Императора, сломленный и податливый.

— Что еще за секреты ты прячешь в своих органах? — продолжил допрос Асцениан. — Или мне убедить тебя еще разок?

— Нет, — торопливо ответил Дениятос. — Нет. Я… я покажу тебе. Умоляю. Я покажу.

Асцениан подошел ближе.

— Ну так показывай, Испивающий Души.

Дениятос посмотрел на Асцениана, с трудом пряча ненависть в глазах.

— Тебе нужно геносемя.

Асцениан поднял бровь:

— Геносемя?

— Каждый Астартес несет в себе генетический отпечаток своего примарха. Именно он регулирует наши изменения, — мысли Дениятоса полетели птицей. Он на ходу сочинял басню, чтобы быстро и полностью завладеть вниманием Асцениана.

— Император создал примархов, — начал Дениятос, — по Своему образу и подобию. Но самостоятельно завоевать целую галактику они не могли. Всего было двадцать примархов, но двое из их числа были презираемы остальными.

— Хорошо, — отозвался Асцениан увлеченно, — когда моя история будет написана, часть, посвященная тебе, будет самой большой. Продолжай Астартес. Продолжай!

— Примархи, — разглагольствовал дальше Дениятос, — убили тех двоих и разрезали на тысячи кусков. Каждый кусок был имплантирован в воина, в результате чего появились первые космодесантники. Когда один из наших братьев погибает, другие, рискуя жизнями, забирают тело, ибо геносемя внутри каждого из нас — частичка убитых сыновей Императора.

Лицо Асцениана почти раскололось от восторга. Лицевые пластины едва удерживались на местах:

— Кровь самого Императора! Плоть потерянных примархов! Это содержится в каждом Астартес?

— Так и есть, — подтвердил Дениятос. — В прогеноидах. Внутри каждого из нас.

— Неужели… здесь, в существе, висящем передо мной, находится плоть самого Императора?

— Примархи были рождены от плоти Императора, — пояснил Дениятос. — Они Его братья в той же степени, что и сыновья.

Асцениан вперился взглядом в исполосованного Дениятоса, размышляя над тем, где же он проглядел этот священный орган.

— Где, — спросил еретик. Дениятос помолчал чуть дольше, чем требовалось. — Где оно? — Асцениан начал терять терпение. Вожделение полностью поглотило его.

— В моем горле, — ответил Дениятос. — За гортанью. В позвоночнике, в окружении позвонков.

— Что ж, посмотрим на божественную искру, — произнес Асцениан, подступая ближе к Дениятосу. Из механодендритов развернулся целый веер тонких инструментов. Ножи, пилы, клещи, шприцы.

Дениятос поднял голову, обнажая горло.

Первое лезвие коснулось его глотки. Точка боли выросла в линию, затем скользнула внутрь вместе с лезвием. Дениятос сжал зубы. Это была не боль. Это было ничто. Просто доказательство того, что он еще был жив. Ни один враг не способен причинить истинную боль космодесантнику. Именно это твердил себе Дениятос, когда через вскрытое горло хлынули потоки свежего воздуха и обволокли обнаженные мышцы шеи.

Асцениан слегка отстранился, вглядываясь в горло Дениятоса, пара щипчиков удерживала края плоти вокруг надреза.

— Он очень хрупкий, — прохрипел Дениятос. — Его легко повредить.

Асцениан вытянулся вперед, чтобы лучше разглядеть объект. За беловатыми хрящиками гортани, позади стержней из мышц Астартес виднелся темный, багровый перекрученный кусок плоти. Это была не мышца и не кость. Не являлся этот комок также частью трахеи или пищевода. У него не было аналогов в человеческом теле.

— Чудесно, — мягко пролепетал Асцениан, — Дар Императора человечеству. Видеть это… держать в руках… словно самому быть богом…

Асцениан придвинулся еще чуть ближе.

Дениятос сделал выпад.

Зубы Дениятоса сомкнулись на шее Асцениана где-то под мантией одеяния еретика. Цепи яростно зазвенели, когда застигнутый врасплох Кройвас затрепыхался взад-вперед, но Дениятос не выпустил добычу. Асцениан пытался вырваться, но реклюзиарх вцепился в него так, как мог только Астартес, из этой хватки еретику было не выбраться.

Дениятос почувствовал, как его зубы сломали искусственную речевую коробку. Он почувствовал, как скрежещут кости и рвется плоть. Рот космодесантника наполнился горячей влагой, жирной и вонючей, чем бы Асцениан ни заменил себе кровь, ее все еще можно было пролить.

Возможно, Асцениан не нуждался в дыхании. Возможно, в его глотке находилось лишь то, что позволяло ему говорить. На самом деле, это не имело значения. Пока Дениятос был способен наполнить последние мгновения жизни чувством долга, он имел право называть себя Астартес.

Клинки вонзились в реклюзиарха. Циркулярная пила погрузилась в его спину. Бешено вращавшийся диск перерубил позвоночник воина, вся нижняя часть тела моментально отнялась. Челюсть продолжала сжиматься, сокрушая позвонки.

Асцениан, при всех своих улучшениях, был живым организмом. В нем было немало того, что можно было убить. Фонтан крови брызнул из разорванной артерии. Асцениан обмяк, когда его позвоночник перерубили осколки костей и куски позвонков. Дениятос помотал головой из стороны в сторону, обрывая сухожилия в шее еретика.

Во рту Дениятоса было полно крови. Она заполняла его горло и вытекала из носа. Он не отпускал врага. Космодесантник мог не дышать дольше, чем Асцениан обходиться без крови. Шея Кройваса была человеческой, насколько мог судить Дениятос. Он нуждался в дыхании, в снабжении мозга насыщенной кислородом кровью. Вполне вероятно, что в нечестивом искусственном теле Асцениана не было других уязвимых точек. Но Дениятос отыскал ту, которая делала еретика человеком.