Близнецы, как бы очнувшись от секундного ступора, открыли огонь из пистолетов по убийце.

Она попыталась приблизиться, но огонь оказался слишком плотным.

Нас спасает то, что мы сидим под стенкой и не попадаем в зону огня. Ни черта не понимая в происходящем, мы дружно рухнули на пол. Теперь пули засвистели над головой.

Все в жизни кончается. Опустели и у близнецов обоймы. Хоть и перезарядили они их почти мгновенно, но это уже не играло абсолютно никакой роли. Она была рядом. Руки, выброшенные в стороны, с противным чваканьем одновременно пронзили грудные клетки братьям и вырвались обратно, сжимая какое-то кровавое месиво. Мои познания в анатомии подсказали, что это ошметки легких.

На все эти события ушло менее минуты.

Мы оказались невольными участниками жесточайшего побоища. Лежа в луже крови, которая вытекла из плеч стрелка в бронежилете, мы как кролики на удава смотрим на женщину, замершую в выжидательной позе посреди комнаты.

Она стоит как гладиатор-победитель в центре арены, в ожидании появления нового, более достойного противника.

Шурика звучно вырвало.

И не удивительно, такое количество крови, трупов и оторванных рук мы в жизни не вдели. Разве что по телевизору.

Мелодичные напевы Шурика привлекли внимание убийцы.

Только теперь лежа метрах в пяти от ее ног я смог подробно ее рассмотреть. На вид лет тридцать пять. Приятные черты лица выглядят спокойными и умиротворенными, как будто это не она только что уложила четверых наповал. И, похоже, эти жертвы были не первыми и не последними. Одежда, забрызганная кровью и пропитанная пылью, свисает лохмотьями, демонстрируя сквозь многочисленные дыры бледное тело.

На меня взглянули темные глаза женщины. В них промелькнуло что-то такое… Даже не знаю как это назвать… Может ласка… любовь. Этот ласкающий взгляд так не вяжется с ее агрессивными действиями.

По одежде, я узнал ее. Это же она была с нами в камере.

Женщина не спеша, двинулась в нашу сторону.

«Все! Аминь! Личное дело подопечного передается похоронной команде» – пропел мой ангел-хранитель и зажмурил глаза, не желая видеть кровавую развязку.

Ее неторопливое шествие было прервано рослым охранником в бронежилете, появившимся в проломе стены. Висящая в воздухе пыль не позволяет ему в полной мере оценить ситуацию.

Оружие у нового персонажа бойни оказалось посерьезнее, чем у уже умиротворенных бойцов.

Дробовик!

Моя догадка полностью подтвердилась хрустом передергиваемого затвора под стволом оружия.

«Хана тетке!» – одновременно радостно и огорченно подумал я. – «Сейчас нашинкует ее дробью как сало чесноком!»

Вкусовые пристрастия женщины радикально не совпали с моими. Она мгновенно развернулась на сто восемьдесят градусов и ринулась в сторону противника.

Охранник прицелился…

«В нас! Почему в нас?» – глядя на нешуточных размеров дуло я как затравленный зверь зажимаюсь в угол.

… и нажал на курок.

Женщина прыгнула вперед и в бок, принимая заряд дроби в грудь.

– Вот и все! – прошептал Шурик, отплевываясь и стирая пыль с лица.

– Все! Объект мертв! – рявкнул стрелок в микрофон рации.

Тот час же в комнату через двери и пролом в стене ворвалось шесть вооруженных человек.

– Молодец Стас! Метко ты ее! – произнес один из вошедших парней и дружески похлопал его по плечу.

– Она сама под выстрел подлезла… Я вообще-то в этих гавриков целился… Что-то с ними не так, не зря же она именно к ним прорывалась. Неспроста это. – Стрелок пренебрежительно отмахнулся от комплимента. Он уже потерял интерес к происходящему. Осмотрел оружие, протер ладонью запылившийся ствол и неторопливо вышел через пролом в стене.

Мавр сделал свое дело, мавр может гулять смело.

Женщина в нелепой позе лежит на полу. Вошедшие, несмотря на ее неподвижность, оружие не опускают. Их глаза настороженно осматривают труп.

– Что с ними? – спросил один из охранников, пренебрежительно кивая в нашу сторону.

– Похоже, что только один из них заражен. Его в расход. Второго обколоть и поместить в психушку, – сказал отставник со сломанной шеей, вставая с пола.

Мы переглянулись округлившимися глазами. Шурик сделал удивленное лицо и смачно чихнул от витающей в воздухе пыли. Связных слов, чтобы выразить свои эмоции у него не нашлось, поэтому он лишь выдал глубокомысленное:

– Ба-а-а!

Меня оживление отставника удивило гораздо больше чем предстоящий вариант смерти или дурки до старости. И к тому же я не могу понять, о какой заразе они ведут речь. Причем здесь я и Шурик? И вообще, каким боком мы вплетаемся в этот хоровод душевнобольных?

Отставник, не смотря на недавние события, выглядит весьма прилично. Экстерьер портит только пыль, от разбитой стены скопившаяся на костюме и немного перекошенный галстук с золотой заколкой в виде жука-скарабея.

– Ребят в лабораторию. Женщину сжечь. Трупы убрать. – Он с сожалением посмотрел на лежащих близняшек и печально покачал головой. – И на этот раз, чтобы все без ошибок. Слишком уж большую цену нам приходится платить за подобные ошибки.

Нас подняли и потащили.

Уже стоя в дверях, я в полной мере оценил размах побоища.

Пролом в стене…

Трупы…

Липкие, припорошенные белой пылью лужи на полу…

Оторванные руки в дальнем углу все еще сжимающие пистолет…

Стены, испещренные оспинами пуль…

Тело женщины посреди комнаты…

Деловито обсуждающие последние события люди с оружием в руках…

Голова закружилась, и я с трудом подавил накативший приступ тошноты.

Ч-черт! Да кто они такие? А она?

Спрашивать в слух я не решился, так как косые взгляды в нашу сторону выглядят не особо дружелюбно Лучше уж молчать.

На пороге нас и наш эскорт почти сбила с ног невысокая девушка в коротенькой юбке и белоснежной блузке. Оглядев комнату, она с криком ринулась к безрукому трупу.

– Сенечка, любимый! – жалобно простонала она, обнимая окровавленное тело, и не обращая внимания, на появившиеся на белой блузке темные кляксы.

Абсурдность и нереальность происходящего конкретно давит на психику. Глянув на Шурика, перепачканного в крови и еще чем-то, понял, что ему не лучше. На его лице блуждает неуместная и немного дурковатая улыбка.

– Почему? Почему он? – рыдает девушка. Ее слезы оставляют чистые дорожки на покрытом вездесущей пылью лице охранника.

Окружающие молча отводят глаза.

Девушка обернулась и взглянула на нас. Не смотря на слезы горя глаза полны ненависти. Мне стало страшно. Женщина в таком состоянии сделает, что угодно и вряд ли ее кто-то остановит.

– Ненавижу! – простонала девушка и бросилась на нас.

На последнем метре ее перехватил отставник, но все же до моего лица ей удалось дотянуться. Щеку пересекли две пылающие полосы глубоких царапин.

– Все хватит, хватит, – поглаживая ее по голове, отеческим тоном успокаивает отставник.

Судя по всему кроме него больше никто оживать, не собирался. А жаль…

Совсем непонятно то, что наиболее сильное чувство жалости я испытываю не к охранникам, погибшим при исполнении какого-то своего долга, а к их убийце.

Сфокусировав расплывшееся от жжения царапин, зрение на женщине и слизнув с губы капельку набежавшей крови, я ощутил дикий прилив жалости.

«Она же мне никто, абсолютно никто!» – убеждаю себя и стараюсь подавить рвущуюся откуда-то изнутри волну чувств.

Но чувство боли утраты и отчаяния все сильней и сильней пульсирует в груди. Наверное, такое чувствует новорожденный в момент перерезания пуповины идущей к уже мертвой матери.

«Матери? Какая глупость!» – борется рассудок с реальностью.

Чувство потери частички себя становится невыносимым. Если бы не руки конвоиров я бы бросился к ее телу. Обнял. Прижался бы грудью к ее мертвой плоти, пытаясь отдать часть собственной жизненной силы. Все, все что угодно лишь бы она жила.

Не в силах бороться с обуявшими меня чувствами я ринулся, увлекая за собой охранников.