Когда мой поток ругани и чистосердечных возмущений иссяк, как пересыхающий в жару ручей, из трубки раздался нервный шепот: – «Мне очень срочно нужна твоя помощь! Дело крайней важности… Я не шучу! Приедешь, все объясню. Извини… Буду на работе.»

На работе?.. Ночью?.. Приехать сейчас?.. Нужен?.. Очень?.. – мелькает в голове сумасшедший калейдоскоп мыслей. – Спасибо, хоть извинился.

На него это совсем не похоже. Шурик довольно культурный и вежливый парень. Как на меня иногда даже чересчур. В процессе длительного общения со мной в студенческие годы культуры у Шурика малость поубавилось, и он стал немного ближе к образу среднестатистического студента, но и того, что осталось было более чем достаточно.

Шурика я знаю уже восемь лет, он относится к той немногочисленной группе людей, которых я называю друзьями. Это я, конечно, преувеличил насчет группы… Друзей у меня всего двое: Шурик и Артем. Обстоятельства сложились так, что все мы живем достаточно далеко друг от друга, но это не мешает нам оставаться друзьями, ведь настоящая мужская дружба неподвластна ни времени, ни пространству. Единственное, что, по моему мнению, может нарушить подобный союз – женщина.

Так вот, о Шурике. Мы вместе проучились шесть лет в университете в одной группе и по окончании учебы продолжали поддерживать дружеские отношения. Любимым занятием всегда было поглощение пива на лоне природы сопровождающееся умными беседами, в основном в моем исполнении. Молчаливый Шурик чаще всего выступает в роли свободных ушей, в которые я, и изливаюсь. А поговорить я люблю, есть за мной такой грешок, особенно при наличии благодарных слушателей, умеющих кивнуть в нужный момент и помолчать, выслушивая очередную порцию моего трепа.

В Шурике смешался букет разномастных кровей: мать татарка, отец русский. Взглянув на него сразу можно заметить, что доминирует кровь уроженки татарских степей. В комбинации с курчавым темным волосом это дает весьма оригинальный коктейль, наводящий на мысли о тесной дружбе народов. Все это дополняется невысоким ростом, худощавым телосложением и непривычно белой, почти молочной, кожей.

Его характер вошел в наш студенческий фольклор. Есть поговорка «Спокойный как дерево». Мы же говорили «Спокойный как Шурик». Его невозмутимость и спокойствие часто приближались к абсолюту. Он мог прийти к нам в общежитие в гости, и просидеть на стуле, пару часов практически не двигаясь, и не произнеся ни одного слова. При этом он соблюдал выражение лица как у мумифицированного фараона, на котором сочетались абсолютный пофигизм, мысли о бренности бытия и сдаче сопромата в ближайшую сессию. А если учесть, что в это время обычно в комнате вертелось пару, а иногда и больше, симпатичных девчонок, то его невозмутимость можно приравнять к героизму.

И вот этот человек поднимает меня среди ночи и, не смотря на многоэтажные комплименты полученные вместо положенного «здрасте» или хотя бы «добрый вечер», хотя какой он к черту добрый после такой побудки, просит приехать к нему… И не просто приехать, а немедленно приехать как минимум. Причем, чтобы добраться к нему, мне придется преодолеть семьдесят с хвостиком километров ночной трассы и дикое нежелание покидать нагретую постель.

Моему удивлению нет предела, и сколько я не выражаю его, глядя на свое сонное, помятое отражение в зеркале его не становится меньше, а мне не становится легче.

Повыражавшись еще пару минут, и, не почуяв облегчения, я плюнул в свое отражение, стукнул кулаком по телефону, на что тот в ответ жалобно звякнул, и обречено поплелся умываться, надеясь, что может хоть холодная вода придаст ясность все еще затуманенному сном сознанию.

Моя однокомнатная квартирка на верхнем этаже пятиэтажного панельного скворечника на окраине провинциального города всегда ассоциировалась у меня с тюремной камерой повышенной комфортности. Два шага от входной двери и уже кухня с патрулирующей у пустой миски белоснежной кошкой, еще два шага диван в комнате с телевизором напротив, еще два – сортир типа компакт: сидя на унитазе можно мыть ноги в ванной, а руки в раковине. Воистину квартира со всеми удобствами.

Процедура умывания принесла некоторое облегчение и светлость в мыслях. Вот только непонятно, почему после чистки зубов во рту остался мерзкий привкус мыла.

Взгляд падает на незакрытый тюбик крема для бритья, лежащий рядом с зубной щеткой.

– Мдя! – глубокомысленно сказало мое отражение и скорчило брезгливую мину. – Уже третий раз… Грустно… Надо в будущем обязательно покупать тюбики разных цветов… Хорошо хоть гуталина под рукой не оказалось…

Все еще раздумывая о словах друга, я шатаюсь по квартире, собирая одежду, разбросанную вечером.

Порядок я не люблю и он меня тоже. Уборку я делаю крайне редко и неохотно, считая ее напрасной тратой времени и сил. Поэтому квартира, точнее ее содержимое, находится в постоянном броуновском движении.

– Ага, вот он! – Наконец-то нашелся второй носок. Синий. Опустив глаза на ноги, я с удивлением обнаружил там одинокий черный носок.

– Странно, однако, – задумчиво чешу затылок, вспоминая увиденный накануне фильм о полтергейсте.

До сих пор я был полностью уверен, что носков синего цвета в моем гардеробе не имеется. Может, сосед позавчера спьяну забыл или оставил на память как сувенир?

Не помню…

Мы тогда столько выпили его фирменного зелья настоянного на травах, что на каком-то моменте я полностью потерял связь с реальностью попытавшись выйти на балкон покурить через дверь холодильника. Попытка не удалась. Реальность ко мне вернулась лишь к обеду следующего дня в виде мутного донышка унитаза перед самым носом. Оказалось, что зелье имело страшный откат, проще говоря дикое похмелье. Благодаря этому откату я оставшуюся часть дня провел в месте обретения реальности, пугая соседей страшными звуками эхом разносящимися по фановому стояку. Соседи снизу несколько раз стучались в дверь и орали, что если я не перестану мучить собаку, то они милицию вызовут и натравят на меня зеленых писовцев. Насчет собаки я тогда не понял, возможно потому, что пришла пора спеть в унитаз новую похмельную арию. После моего душевного исполнения, соседи стоящие за дверью, пришли к выводу, что собак у меня здесь как минимум две…

– Черт! Может и так сойдет? – говорю сам себе, задумчиво поглядывая на находку чужеродного происхождения. – Снизу ботинки, сверху брюки. Между ними разносортность носков никто и не заметит. Да и вообще, кого мои носки интересуют…

Мой монолог прервала Клеопатра, играющая в коридоре черным носком. Я взял ее на руки, ласково погладил и отобрал игрушку. Сейчас она мне нужней. Кошка недовольно заурчала.

– Не шумите, киса. Меняю носок на Вискас. Идет?

Клеопатра, услышав любимое вкусное слово, спрыгнула с рук и побежала на кухню занимать очередь у миски.

Покормив кошку, и отыскав за креслом светлые джинсы и кожаную куртку, я вышел из квартиры и замер в раздумье перед дверью соседей.

Предстояла процедура упрашивания соседки присмотреть за квартирой и кошкой, ведь неизвестно на сколько я уеду. Ненавижу просить, особенно ночью, без четверти три. В такое время люди обычно не особо расположены к переговорам и порой проявляют агрессивность.

Общение с соседкой прошло на удивление легко. Когда открылась стальная дверь, рассчитанная на применение тяжелых осадных орудий, и меня накрыла волна перегара от уже знакомого зелья на травках, в которую очень гармонично вплетается гул пьяного трепа, я, не смотря на полу дремлющее состояние, догадался, что соседи точно не спят.

Выслушав мою просьбу, соседка икнула, утвердительно мотнув головой. Обещание выставить по возвращении бутылку за заботы вызвало у нее на лице радостную улыбку и желание чмокнуть меня куда-то в районе лица.

Ее желания совсем не совпали с моими. Я человек не брезгливый, но все имеет определенные рамки.

Уклонившись от слюнявых губ и отрыжки массового уничтожения, даже не знаю сколько тонн в тротиловом эквиваленте, я вежливо откланялся и почти бегом начал спускаться по лестнице сопровождаемый стеклянными совиными глазами соседки, и появившегося в дверях ее собутыльника.