Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.

— Не похоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах наверняка нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.

Я внимательно смотрю на её костюм. Он тонкий, почти чёрный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблёскивают в нём. Я гляжу на её ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я ещё ни разу не видел такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. И на них нет никаких застёжек. Непонятно, как снимают и надевают эту обувь.

— Посмотри на её боты, — отвернувшись, говорю я Витьке. Таких бот я тоже не видел в наших магазинах.

Витька смотрит, И кивает.

— Тут всё не так просто, — произносит он. — Если сопоставить её слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред...

— Ты думаешь, она прилетела?

— А почему бы и нет?

— Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!

— На Земле не было, — уточняет Витька. — А где-то, может, и были.

— Думаешь, она прилетала на Землю раньше?

— Аллах её знает... Может, прилетала... А может, и не она, а её предки... И язык, может, они изучили... Тут сразу не сообразишь...

— Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?

— А может, у них матриархат?

Витька улыбается.

Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку, Она понимает, что мы говорим о ней. Она, видимо, хочет понять, что мы говорим. Но ей, конечно, трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она из всех земных языков знает одну латынь.

— Слушай, Витька! — Меня вдруг осеняет. — В Симферополе наверняка отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском... Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдём и выспросим у Корнелии всё, что можно. Лады?

— Это единственный выход. — Витька пожимает плечами. Если только она до завтра не сбежит от нас.

— Её нужно покормить, — говорю я. — И уложить спать в машине. От заботливых не сбегают.

Витька послушно лезет в рюкзак, достаёт кружку, ложку, пачку печенья и сахар.

— Может, что-нибудь посолиднее? — спрашиваю я.

— Вряд ли она сейчас очень хочет есть, — возражает Витька. — Поставь себя на её место... Сейчас важен, так сказать, символ.

— Доставай и для нас кружки, — говорю я. — Она не будет одна.

— Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник...

Через пять минут во всех трёх кружках уже налит чай — тёплый и сладкий.

Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински «пейте». Я протягиваю её молча.

Витька так же молча протягивает ей печенье. Она берёт и то и другое и благодарит нас взглядом. Мы пьём чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьёт его молча и неторопливо. И мне кажется, что она не просто пьёт его, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток. Кончив пить, она опускает кружку и говорит:

— Grato.[13]

Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь до сих пор в Италии говорят; «Грацио, синьор».

Витька подносит к её кружке чайник, чтобы налить ещё, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.

«Нужно спросить её, что она собирается делать дальше, думаю я. — В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У неё могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris... — что будешь ты... Делать... Как же это по латыни «делать»? Ага: facio, feci, factum... A вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом! Не на экзамене... Спрошу так!»

— Quod fueris feci? — говорю я Корнелии.

Она еле заметно улыбается. Видно, я всё-таки ошибся. Но она поняла вопрос. Это главное.

— Vivere, — отвечает она.

«Vivere», — медленно соображаю я. — «Vivo» — живу. «Жить!» Что ж, это очень даже неплохая программа!

— Какие истины она тебе ещё открыла? — интересуется Витька.

— Я спросил, что она собирается делать, — объясняю я. Она ответила, что собирается жить.

— Спроси ещё её — где?

— Попытаюсь...

Слово «где» я уже употреблял — ubi. Значит: Ubi fueris... где будешь ты...

— Ubi fueris vivere? — спрашиваю я.

И немедленно получаю ответ:

— Inter hominum vivere.

— Среди людей, — вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.

— Она неглупая девчонка. — Витька усмехается. — И не болтлива... Лаконизм у неё истинно древнеримский.

Витька медленно поднимается, идёт к машине и, открыв заднюю дверку, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла. На сей раз нам придётся спать на земле...

А Корнелия следит за Витькой. Она смотрит на него любопытно и насторожённо. И на голубую машину, которую Корнелия, видимо, только сейчас заметила, она тоже смотрит насторожённо.

Наконец Витька выкидывает на траву два одеяла, подушку и старый ватник, который должен сегодня служить подушкой кому-то из нас. Выбравшись из машины, Витька говорит мне:

— Тащи её сюда.

Я встаю и жестом приглашаю Корнелию к машине. Девушка поднимается и идёт рядом со мной. Она идёт вроде спокойно. Но я чувствую, что вся она напряжена и чего-то боится. Она почему-то не верит нам, хотя, видимо, и хочет и старается верить. Несмотря на то, что она с самого начала назвала нас друзьями, мне кажется, она всё время ждёт от нас какого-то подвоха, какого-то коварства. Но она явно не хочет показывать нам это своё недоверие. Видимо, понимает, что оно не заслужено и потому — обидно.

Мы подходим к машине. Витька уже откинул переднее сиденье, и в машине сейчас широкая, удобная кровать. Сзади, в углу, лежит подушка. Витька показывает Корнелии на эту кровать, объясняет жестами, как открываются и закрываются дверцы.

Корнелия забирается в машину, открывает и закрывает дверцы сама. Она всё поняла и благодарит нас улыбкой и коротким, звучным словом «grato».

Мы с Витькой отходим от машины, и Корнелия сама захлопывает дверцу. Мы расстилаем одеяла возле покрывающихся пеплом головешек костра, и я сворачиваю себе под голову стёганку. Затем мы долго лежим молча и курим. И стараемся не смотреть в сторону машины. Мы смотрим на звёзды, и я снова вижу, как одна из них неторопливо и прямо движется среди других. Конечно, это может быть наш или американский спутник. Но это может быть и корабль, на котором остались друзья Корнелии, Кто они? Откуда? Почему они не спустились вместе с ней на Землю? Неужели завтра мы узнаем всё это?