Эмма покраснела от обиды.

— Ты не можешь говорить это всерьез.

— Почему бы нет? Я вполне серьезна. Графиня хоть и стара, но она вовсе не дряхлая и сохранила полную ясность ума. Она знает о пристрастии своего внука к женскому полу, а особенно, когда это подается «на тарелочке», то есть без всяких усилий с его стороны… — Селеста жестоко улыбнулась. — Что ж — он мужчина и всего лишь человек! Бедная маленькая Эмма, — насмешливо вздохнула Селеста. — Неужели ты всерьез подумала, что такой мужчина, как граф Чезаре, может заинтересоваться тобой?

— Я никогда не думала, что ты такая подлая, — воскликнула Эмма. Ее всю трясло. — Я не могу понять, что мог увидеть в тебе мой отец, как он мог тебя полюбить?

— А какое это имеет значение? — безразличным тоном сказала Селеста. — Он был одинокий человек, а если человек одинок, он, как правило, открыт для любых предложений. Я ведь умею быть очень убедительной. Ты-то это хорошо знаешь!

— Да, — кивнула Эмма. — К сожалению, я это знаю.

Казалось, Селеста наслаждалась, испытывала удовольствие, издеваясь над падчерицей.

— А теперь иди! — сказала Селеста. — Я больше ни кого не желаю видеть. Твое присутствие начинает утомлять меня. И учти, что если эта Анна вздумает тебе подыгрывать, я от нее мокрого места не оставлю!

Эмма вышла из спальни Селесты, чувствуя себя больной и униженной. Неужели она так явно проявляла свои чувства к графу, что это бросилось в глаза не только Селесте, но и старой графине? Ведь она сама еще никак не могла понять, что с ней происходит. Как после этого унизительного разговора с Селестой она сможет посмотреть в лицо графу Чезаре?

Жизнь показалась Эмме настолько сложной и запутанной, что она прокляла день, когда согласилась сопровождать мачеху в Венецию. Она прекрасно представляла себе, что Селеста за одну ночь не изменится, и что она никогда в жизни ничего не сделает исключительно из добрых побуждений.

У себя в спальне Эмма забралась снова в постель, когда на горизонте забрезжил слабый рассвет. Она думала о том, что же случилось с графом Чезаре, действительно ли Джулио удалось помочь ему, или пришлось вызывать врача. Если доктор приезжал, то это произошло как-то совсем бесшумно.

Хотя в спальню Селесты не проникали никакие звуки, какое-то шестое чувство говорило ей о том, что существуют причины, по которым об этом событии должно знать как можно меньше людей.

Все было загадочно, у Эммы не было сил разбираться в этом. Она так устала, что едва ее голова коснулась подушки, как она погрузилась в глубокий без всяких сновидений сон. И проснулась она только в полдень.

На следующий день Эмма вообще не видела графа Чезаре. В первой половине дня он оставался в своей комнате, а затем они с Селестой куда-то ушли. Старая графиня сообщила, что они обедают сегодня с друзьями, но ни словом не обмолвилась о травме на руке внука. Поскольку Эмма уже привыкла к тому, что графиня многое не договаривает, она не стала задавать ей лишних вопросов. В результате обед прошел тихо, после чего графиня сообщила, что ей надо кое-кому написать письма и, извинившись, удалилась к себе.

На следующее утро Эмма отправилась с Анной по магазинам. Немолодая продавщица приветливо встретила их, помогла выбрать продукты и загрузить магазинную коляску. Воспользовавшись случаем, Эмма купила себе еще два платья на случай, если ей удастся увидеть Антонио Венкаре, и он куда-нибудь ее пригласит. Ей было приятно думать о том, что молодой итальянец проявил к ней определенный интерес. Впрочем, она была вполне готова бродить по Венеции и любоваться ее красотами и в одиночестве и обходиться в таких случаях без компании Селесты и графа Чезаре.

Время их пребывания в Италии приближалось к концу, и если Селесте удастся выполнить свои намерения, то Эмме будет разрешено вернуться в Англию, и она снова начнет свою спокойную и размеренную жизнь в лондонском госпитале. У нее там было много друзей, многие писали ей письма, интересовались тем, как она проводит свои каникулы.

Однако особого желания отвечать на эти вопросы у Эммы не было, положение, в котором она находилась, было весьма затруднительным и с каждым днем становилось все сложнее. Врать же она не умела и не любила.

Перед ланчем в баре Эмма увидела графа Чезаре. Он наливал себе из бутылки в стакан виски.

Эмме показалось неудобным, что она оказалась свидетелем этого, и она повернулась, чтобы уйти, но граф заметил ее. Выпив полстакана, он сказал:

— Хелло, Эмма! Вы что, встревожились, что я в такое время употребляю этот «стимулятор»? — И он кивнул головой в сторону бутылки.

Эмма поглядела на него, ей показалось, что даже темный загар не скрывает бледности его худого лица. В то же время его левая рука по-прежнему находилась в неподвижном положении. Но в своем элегантном костюме он выглядел превосходно.

При воспоминании об их последней встрече вдвоем у Эммы заалели щеки. Она подумала, что все-таки в мужчине женщину привлекает не столько его внешний вид, сколько тот магнетизм, который излучает его личность, и делает женщину неспособной сопротивляться прикосновению его рук к телу и губ к устам.

— То, что вы делаете, не имеет ко мне ни малейшего отношения, — заявила Эмма. Она покопалась в сумочке в поисках сигареты, но граф быстро протянул ей свою пачку.

Эмма нервным движением выдернула сигарету и прикурила от предложенной им зажигалки, после чего через открытую дверь прошла в портик.

День стоял замечательный. Было солнечно, и приятный легкий ветерок надувал паруса небольших судов, плывущих внизу по каналу. Эмма не видела и не слышала, как граф подошел к ней и остановился невдалеке за ее спиной.

— Я чувствую, — проговорил он, — что я должен просить вас простить меня за мое поведение… Не сегодняшнее, а другое… Пополудни…

— Это совсем не обязательно, — холодно заметила Эмма… — Я… Я обо всем этом уже позабыла. Это не первый случай, когда кто-то проходит мимо меня.

— Возможно, что и не первый, — граф беззаботно пожал плечами. — Но мне не нравится, что вы по отношению ко мне ведете себя как школьница. У вас всегда такой вид, словно я готов наброситься на вас.

Эмма постаралась принять равнодушный вид и сказала:

— Вы много воображаете о себе, граф. Если моя манера поведения кажется вам несколько напряженной, то причина в том, что мое присутствие здесь просто лишнее и было бы хорошо, если бы вы не вмешивались в эти дела.

Граф что-то искал в своем кармане, и прежде, чем он достал сигарету, Эмма увидела, что он вздрогнул от боли в руке. Он сунул сигарету в рот, правой рукой щелкнул зажигалкой и взглянул на Эмму. Его голубые глаза холодно глядели на нее.

— Вы правы, — заметил он после некоторого молчания. — Я тоже хотел, чтобы вы имели возможность покинуть палаццо, но по иной причине.

Эмма слегка побледнела:

— Я сожалею, что не смогла вам все толком объяснить.

Граф задумчиво глядел на тлеющий кончик сигары.

— Я думаю о вашем благополучии, — мягко сказал он.

— Вот как? — с сомнением воскликнула Эмма.

— Это именно так, Эмма, поверьте мне, пожалуйста.

— Нет уж, спасибо, — прервала его девушка, отвернувшись. — Вы забыли о нашем соглашении. Мы с вами договорились, что наши с вами отношения ограничиваются лишь формальными приветствиями.

Его взгляд помрачнел, он шагнул к ней, повернул лицом к себе, но, видимо, его больную руку пронзила острая боль. Граф отодвинулся от Эммы и прижал к себе раненую руку сжатым кулаком другой. Эмме стало жаль его.

— Ах, Чезаре! — воскликнула она. — Раненую руку нужно держать на подвязке.

— Что ты понимаешь в этом? — пробормотал граф сквозь зубы.

— Гораздо больше, чем вы думаете, — сказала она. Эмма быстро наклонилась над больной рукой, потом подняла голову:

— Вы что, были ранены? — спросила она. — Вы хоть принимаете какие-нибудь лекарства?

Граф рассердился.

— Пожалуйста, не практикуй на мне свои познания по уходу за ранеными, — пробормотал он, вытирая тыльной стороной ладони здоровой руки сильно вспотевший лоб.