Выйдя из гробницы, Мэриел нашла отца Дернинга у себя дома. И показала ему кожаный пергамент из сейфа, дневник, миниатюрный портрет и замысловатый ключ.

Они связались по телефону с Ретигом Бернсайдом. Он заверил, что в записях отца Грейстоука ясно сказано, что содержимое склепа является собственностью Джейм-сона Вудза. После недолгих переговоров священник вернулся с ней в склеп, осторожно поднял сейф со своего привычного пыльного места и отнес его в ожидавшее такси.

В эту ночь в отеле Мэриел первым делом рассмотрела лицо на миниатюре, потом несколько часов посвятила чтению дневника Элизабет Вудз. Этой грустной, странной и трагической истории семьи ее прадеда.

«Мое сердце и душа мертвы. Мой сын ушел. Погас огонь моей жизни и я не знаю, как мне пережить это. Пусть она сгорит в аду, за то, что заставила пойти отца против сына, которому едва исполнилось семнадцать лет. Прошлой ночью они устроили из-за нее драку и я боюсь, что никогда больше не увижу Бойса. Если гак случится, я клянусь своей жизнью, никогда не прощу этого Джеймсону. Никогда».

Этот отрывок был написан шестого апреля 1895 года. На следующих страницах она обвиняла какую-то женщину по имени Лилия Фоксвози. Как только она прочитала это имя, что-то заставило ее остановиться. Было какое-то странное совпадение" ведь в ее имени тоже есть Лилия.

Она продолжала чтение дневника. Редкие дни надежды, перемешивались с отчаянием. Элизабет искала сына. Наконец, из Америки пришло письмо. И согласно записям в дневнике, Бойс отказывался, несмотря на ее письменные уговоры, вернуться домой. О Маргарет почти не упоминалось в дневнике, как будто дочери Элизабет не существовало.

С огромными перерывами в несколько месяцев, а иногда и лет, Элизабет, страница за страницей описывала свои гневные подозрения, что Джеймсон все еще продолжает «встречаться с этой шлюхой», что она не верит его оправданиям. И вот в апреле 1908 года радостная Элизабет писала «Шлюха ушла. Мои молитвы услышаны и она ушла и? моей жизни. Маргарет понимает, почему мне пришлось отдать ей свои деньги. Наконец-то я обрету покой».

Дневник заканчивался трагической записью, датированной тридцатого декабря того же года: «Он женился на этой шлюхе. Выродок моего мужа носит его имя. У меня нет сына. У меня нет жизни».

Мэриел пыталась отнести слова из дневника к лицу, изображенному на портрете, но так и не смогла. Наконец она отложила все в Сторону и заснула.

Следующим утром, боясь опоздать на самолет, Мэриел спешно уложила сейф в картонную коробку и добилась разрешения взять ее с собой в самолет. Но как только она оказалась на борту лайнера, ее уже ничто не могло удержать от воспоминаний о Томасе и об их прекрасной ночи. И о ребенке, которого она так хочет…

Мэриел смотрела вниз, на тень самолета, пролетавшего над огромными сверкающими ледяными глыбами острова Баффин. Он приближался к Калифорнии и к нему. «Я хочу услышать это от тебя, Томас, — сказала она про себя. — Если ты любишь ее, я хочу услышать это от тебя. И тогда я примирюсь со своей жизнью».

Все было решено и она заснула.

После утомительной поездки мисс Мак Клири прекрасно выспалась и на следующий же вечер пригласила своих подруг на обед. Она хотела уверить их, что ее жизнь вернулась в прежнее русло. Мэриел делала это так убедительно, что ддже Шарли почувствовала облегчение.

Так что она вела легкую и непринужденную беседу и услаждала их слух подробностями своего путешествия.

— Склеп? Ты просто настоящий Шерлок Холмс, — Роза по своей привычке сразу перешла к существу дела. — Не могу поверить, что ты не заглянула в гроб. Может быть, там еще что-нибудь осталось, откуда ты знаешь.

— Я привезла фотографии, — Мэриел достала целую стопку снимков и разложила их на коленях. — Крышка была заколочена. Я посмотрела, когда мы вернулись за сейфом, — призналась она смущенно.

— С трудом верится, — сказала Ширли. — После войны он, наверно, хранил свое богатство в надежном месте. Если было, что хранить.

Мэриел вспомнила о своем решении и подумала, что пора поговорить с Томасом Сексоном.

— Я хочу его увидеть, — сказала она Ширли. — У меня сейчас достаточно сил для этого.

— Он спрашивает о тебе каждый раз. Я разговаривала с ним. На следующей неделе он будет в городе. Я знаю, Томас хочет тебя видеть, — Ширли замолчала. Ее облегчение теперь смешалось с чувством беспокойства.

— Но как? Мне придется встретиться с ним раньше или позже. Прятки ничего не решили. Сексон имеет право делать в своей жизни все, что угодно. И я тоже, — Мэриел поймала на себе вопрошающий взгляд Ширли и поняла, что напустила на себя гораздо больше смелости, чем чувствовала на самом деле. Но ее решение было непоколебимо. — Кроме того, возможно, встреча с ним удержит меня от еще большей ошибки. Так что, в каком-то смысле мы на равных, — оправдывалась Мэриел.

— Я не могу дождаться, когда увижу этот склеп, — нетерпеливая Роза прервала разговор о Сексоне.

В первых трех пакетах лежали снимки с великолепными видами Лондона. Роза внимательно рассматривала каждую фотографию и передавала их Ширли.

— Ox, — Мэриел тяжело вздохнула над небольшим пакетом с полудюжиной снимков. — Нет, это не из Стоунхенджа. По-моему я не додержала их в закрепителе. Или это из-за ренгеновских лучей в аэропорту, — она внимательно рассматривала испорченные снимки.

Единственное, что можно было разглядеть на всех этих фотографиях — обычный прикроватный светильник и луч солнечного света, пробивающийся через открытое окно. Неожиданно ее память восстановила все детали гостиничного номера — и кровать, и лежащего мужчину. Мэриел напряглась, почувствовала смущение от забытого эпизода. Каким-то образом, пленка, сделанная в Палм Дезерт, смешалась с теми, которые она отсняла во время поездки. И сейчас мисс Мак Клири смотрела на обнаженное тело Томаса Сексона.

— Кто это? — вопрос Ширли напугал ее и она виновато покраснела.

— Похоже на железнодорожный вокзал. Это профессор Мак Кафферти? — гадала Роза.

— Да, это он, — Мэриел быстро убрала компрометирующие снимки. — Где-то лежат фотографии склепа Мак Кафферти. Вспомнила, они на пленке со снимками Стоунхенджа.

Обед закончился разговором о сейфе и его содержимом. И только вечером Мэриел смогла добраться домой и получше рассмотреть фотографии Сексона. Пленка была не только недодержана. Было видно, что эти снимки Мэриел делала дрожащими руками и что-либо различить на них было трудно. Длинная лента негатива заканчивалась тремя кадрами, напоминавшими плотный непрозрачный пластик. Не сохранилось ни одной детали, чтобы воскресить ее воображение. Она вздохнула в растерянности, не зная, что это — облегчение или скорбь.

Мэриел летела в Сан-Франциско на встречу с Мил-фордом Хейгудом. Перед этим она потратила несколько часов на то, чтобы достать из сейфа часть деловых бумаг о продаже и уложить их в чистый пластиковый пакет.

Опытный юрист и мисс Мак Клири тщательно исследовали каждый документ. Полученные результаты подтвердили мнение Мэриел, что все золотые предметы проданы по одному, чтобы помочь семье Джеймсона Вудза выжить во время второй мировой войны. Золота Билли Мак Кафферти — независимо от того, кому оно принадлежало — больше не существовало.

— Замечательно, что у меня есть еще дневник и портрет-миниатюра. Не знаю, как бы я распорядилась богатством, — призналась Мэриел. — Наверно, мне бы пришлось продать его. Не думаю, что оно сделало счастливым хоть одного человека. Женитьба Джеймсона стала кошмаром, отношения с дочерью были ужасны. И даже бедняга Билли Мак Кафферти умирал, зная это.

Остаток недели прошел без событий и Мэриел была спокойна до той минуты, пока он не постучался в дверь. От этого звука сердце ее с болью сжалось и заколотилось, готовое выскочить из груди. Она поняла, что все это время неосознанно ждала этого звука. Недели. Пять недель.

Мэриел открыла дверь и увидела его лицо. Его лицо… Лицо, которое она еще недавно целовала. Лицо, которым можно любоваться часами. Боже, неужели она никогда больше не сможет прижаться своими губами к его губам… Волна неподвластных чувств захлестнула Мэриел. Но это длилось недолго — молодой женщине хватило самообладания, чтобы взять себя в руки и сосредоточиться.