– Он был еще здесь в прошлую пятницу, – повторила она. – В прошлую пятницу мы обедали с ним на этой террасе. Он украсил весь стол венецианскими фонариками. А прислуживал нам лакей из «Цесарки» вместе с Рыжкой. Как это было славно, наш последний обед…

Она вся съежилась.

– Теперь я совсем одна, и лакей из «Цесарки» не придет сюда больше. Рыжка ничего не умеет, не может сварить даже яйца всмятку. Не то чтобы Доре была не права… Но не всем так везет, как ей. И так трудно устроить свой дом, когда нет никого, кто бы помог тебе в этом.

И быстрыми шагами она вошла в дом. Лампа еще горела в спальне – остальные комнаты были погружены в глубокий мрак, – а черный коридор производил унылое впечатление покинутого жилья. Только из кузни пробивался свет сквозь дверную щель: Рыжка доканчивала оставшееся после чая печенье при свете какого-то огарка.

– Ты, я вижу, не стесняешься!

– А что ж! Ведь вы все равно уходите! Не лежать же им до завтрашнего дня.

Она говорила с полным ртом и даже не поднялась с табуретки. И Селия ничего не возразила, поддавшись ее наивно-дерзкому тону. Конечно, нужно бы браниться, кричать, а лучше спокойно, не сердясь, взяться за девчонку, обучить ее, «обтесать», как говорила маркиза, объяснив ей толком, что с хозяйкой не спорят, что ее выслушивают стоя, а вечером, при наступлении темноты, зажигают лампы. Конечно, нужно было бы сказать ей все это. Но это слишком длинно. И у Селии не хватило храбрости начать такую долгую речь.

– Посвети мне, – сказала она, – я ухожу. Рыжка проводила ее со своим огарком, держа его между двумя пальцами; она считала подсвечники ненужной роскошью – они мгновенно покрываются ржавчиной, едва к ним прикоснешься, а кому охота чистить лишнюю вещь…

Дверь заскрипела на ржавых петлях, и Селия очутилась на улице.

Была темная ночь. Только один дрожащий и тусклый фонарь светил желтым пятном в этой тьме, которая сливала в одно деревья, дома, стены и землю. Море было совсем близко; его не было видно за кустарниками, выросшими на краю скал, но глухо слышалась его спокойная ночная песнь. Она доносилась слабым, но явственным гулом, который говорил о вечности.

Селия пошла по дороге и отдалилась от моря. Пройдя короткую улицу Сент-Роз, по Авеню де ля Митр она повернула на бульвар Кунео. Мимо нее стрелой промчался трамвай, оставляя за собой широкую полосу белого света. Он исчез за артиллерийскими казармами, и Селия, проводив глазами его ослепительный бег, наткнулась на тротуар, не видный ей из-за наступившей густой тьмы.

Кое-где в домах окна были освещены. Но ставни были закрыты повсюду. Все лавочки затянули свои витрины. Только одна дверь матового стекла пропускала наружу свет из нижнего этажа. Бульвар казался улицей в мертвом городе.

Селия подошла к стеклянной двери, повернула дверную ручку и вошла. Весь нижний этаж был занят рестораном, именовавшимся семейным пансионом. Со времени отъезда своего любовника Селия привыкла проводить здесь почти все вечера. Нельзя же каждый день обедать в «Цесарке»: слишком дорого, да и слишком далеко – из Мурильона до города нужно ехать трамваем по меньшей мере полчаса. Как быть в те вялые дни, когда встаешь при наступлении сумерек, часами сидишь в сандалиях на босу ногу около умывальника и чувствуешь такую усталость во всем теле, что не в силах ни налить горячей воды, ни даже губку поднять? А уж обедать дома и вовсе немыслимо! Это хорошо только для тех, кто поселился вместе со своим другом. Тогда можно играть в замужнюю женщину и обустраиваться. А когда живешь одна, ремесло предъявляет свои требования: нужно выезжать, одеваться, раздеваться, бегать по портнихам, показываться на людях в любое время дня и ночи; да и весь дом – одна большая спальня. Ну и устраиваешься как-нибудь – проглотишь рагу и бобы из соседней харчевни за тридцать пять су с вином, перед тем как отправиться в Казино, в литерную ложу, и сидишь там, надев на себя на двадцать луидоров атласа и перьев и блесток на пятнадцать.

При входе гостей встречала радушная хозяйка. – Здравствуй, Селия! Как живешь, красавица? Это была огромная женщина родом из Марселя. Казалось, ее жирная кожа была насквозь пропитана провансальским маслом. Ее звали матушка Агассен. У нее была настолько прочно установившаяся репутация славной женщины, что она могла без всякого риска запятнать ее, оказывая самые разнообразные услуги своим клиентам и пристраивая свободных дам к господам, находящим вкус в коротких связях, – она заранее получала свою долю из гонораров, которые вышеупомянутые господа выплачивали вышеупомянутым дамам по окончании такой связи. Все клиентки относились к ней с глубоким уважением и очень возмущались, когда какой-нибудь скептически настроенный друг, посмеиваясь над их наивностью, восклицал: «Да она вас стрижет, как овечек». – «Все это клевета и зависть – матушка Агассен вне подозрений и оказывает нам совершенно незаменимые услуги». И Селия первая была убеждена в этом. Матушка Агассен и в самом деле очень хорошо относилась к ней, так как с первого взгляда угадала в ней выгодное приобретение для своего дела, с которым можно «повозиться».

– Ты, красавица, приходишь как раз вовремя! Я дожариваю для тебя бифштекс!

Всем своим клиенткам матушка Агассен говорила ты. У нее их было двенадцать – главным образом женщины Мурильона, обслуживающие исключительно офицеров колониальных войск. Колониальные офицеры живут особняком от офицеров флота – их любовницы не такого высокого полета, но более хозяйственны и более верны своим друзьям (или, по крайней мере, лучше изображают верность). Когда человек возвращается во Францию, проведя перед этим три-четыре года на Лаосской или Суданской земле в самом черном, в самом нечеловеческом одиночестве, ему так хочется поселиться спокойно вдвоем, у своего очага! И он стремится – все равно как – немедленно удовлетворить эту тоску по дому. Многие офицеры-колонисты, вернувшись издалека, сразу же отправляются к матушке Агассен, зная, что найдут у нее большой выбор свободных невест. И семейный ресторан служил брачной конторой.

– Что ж ты не остаешься у нас сегодня вечером? После обеда лейтенанты устраивают пирушку в задней комнате. Оставайся, красавица! Что? Свидание в твоем Казино? Ну брось! Все эти свидания – сущие пустяки.

Матушка Агассен не одобряла путешествий в город. Зачем искать счастья так далеко – тайного и даже постыдного, так как оно ускользало от ее финансового контроля, – когда в самом Мурильоне женщины с «деловым темпераментом» никогда не оставались без работы?

Несмотря на увещевания хозяйки и на красноречивые взгляды длинного лейтенанта, по-видимому только что вернувшегося из какого-нибудь Сенегала, Селия все-таки отправилась в путь. Конечно, матушка Агассен всегда давала полезные советы. Но в баре Казино ровно в десять вечера – самое шикарное время! – маркиза Доре должна была торжественно представить свою младшую подругу.

Поэтому Селия отправилась в путь, и залитый белым электрическим светом трамвай понес ее в город, прорезая сонное предместье.