Через три дня объявился траулер. Это было обычное рыболовецкое судно, тралившее подводное плато, на котором стоял Роколл, и действительно ловившее рыбу. Когда оно после путины возвращалось в Северную Ирландию, трюмы его наполняла самая настоящая добыча. Никто ни о чем не подозревал и никто не спрашивал, куда подевался груз, который судно, уходя, забирало с собой. И команда судна ровным счетом ничего об этом не думала, уподобляясь техникам с острова. Члены команды считали себя рыбаками. А стоило при них упомянуть о чем-то ином, как глаза их приобретали все то же лошадиное выражение. Они и не ведали о своей причастности к какойлибо тайне.

У Никки, когда он понял это, отлегло от сердца. Он целую ночь провел в размышлениях об участи итальянцев, выдолбивших остров изнутри (Джуди их судьбу обсуждать отказалась).

Ему доводилось слышать о том, как люди, прятавшие всякие ценности в потайных комнатах, устраиваемых с помощью каменщиков и плотников, после предавали своих помощников смерти из опасения, что они проболтаются. Он знал, что этот обычай был в ходу у восточных властелинов, у нечестивых средневековых баронов и у всех до единого Борджиа, каким только удалось дорваться до власти, — ну и у пиратов тоже. Никки не разделял с сестрой и малой доли почтения к Хозяину, — кстати сказать, складывалось впечатление, что его разделяют все, за вычетом доктора Мак-Турка и, может быть, еще Пинки, — и лежа в томительной тьме ночной больничной палаты, он очень тревожился о тех пятидесяти мужчинах. У Никки сложилось впечатление, что Хозяину ничего не стоило отправить на тот свет целую уйму народа, — да и возможность у него такая имелась, ибо он явно обладал некой силой.

Поэтому мысль о том, что работников, скорее всего, отослали обратно в Италию, предварительно вычистив им мозги так же, как техникам и рыбакам, — это мысль была для Никки большим облегчением.

После прихода траулера детям оставалось познакомиться еще лишь с одним человеком. Он появился из грозового шторма, производя жуткий шум, какой только вертолеты и способны производить, и машину, на которой он прилетел, втянули с помощью крана в гараж наверху, оказавшийся на самом деле ангаром. Вертолет был снабжен цилиндрическими поплавками наподобие надувных пляжных буйков, но только металлическими. Перед подъемом в ангар винты его приходилось снимать. В мокром котелке и обычном дождевике, с которого он отряхнул капли дождя, майор авиации Фринтон руководил работой.

Майор оказался крепким, широкоплечим мужчиной среднего роста и с плотной черной бородкой, совсем такой как у Ленина. Лет ему было около тридцати пяти, но он уже начал лысеть. Сняв, в конце концов, котелок, он немедленно заменил его вязаной шапочкой, чтобы не застудить головы. Красногубое лицо его, почему-то принимавшее, когда застывало в покое, свирепое выражение, становилось, стоило ему улыбнуться, удивительно мягким, таким же, как голос Хозяина. Улыбнулся он Пинки, вышедшему встретить его, — улыбнулся и даже в ладоши прихлопнул от удовольствия.

— Привет, Пинки! Ну, как ты, старый арап? — сказал он.

И с техниками, которые возились с вертолетом, он также обходился любезно. Его отличала властная вежливость, распространенная некогда в Королевских военно-воздушных силах. Близнецов он оглядел с удивлением, хоть и без всякого недружелюбия, и кивком отодвинул в сторону, поскольку был занят — или, может быть, озадачен. Покончив с установкой вертолета, он спустился на лифте вниз, поглощенный какими-то своими мыслями. Он оставлял впечатление человека энергичного и озабоченного. Никки невзлюбил его с первого взгляда.

Тем и исчерпывались обитатели Роколла, равно как и вся полнота сведений, доступных его узникам, пусть Джуди и не желала числить себя таковой.

Сведения эти составляли условия задачи, — и задачи явно опасной, если вспомнить про обрыв и про пистолет. Ее-то мальчику и предстояло решить.

В тот вечер Никки лежал на больничной койке, уставясь на голую электрическую лампочку. К ночи в палате оставляли светиться лампочку синюю и тусклую, а в двенадцать часов и ее выключали. Детей больше не запирали.

Он лежал на спине под призрачным светом, обдумывая все, что узнал, и рассеянно посасывая пуговицу, оторвавшуюся от ночной рубахи. Досадно все-таки, что кроме этой рубахи надеть совершенно нечего, а еще досаднее, что и обуви у них нет. Своей обувки дети лишились при падении в воду, вот и приходилось теперь разгуливать босиком. Летом-то оно еще куда ни шло, но что если их продержат тут до наступления холодов? На острове не было ничего подходящего им по размеру. Может, вертолетом что-нибудь привезут? Хорошо хоть на складе обнаружилась целая куча зубных щеток и расчесок. Надо бы попросить, чтобы для него укоротили какие-нибудь джинсы. Может быть, Джуди сумеет их перешить. Может быть.

В холодном свете лампы светлые волосы Никки отливали зеленью, а тонкие загорелые руки, казавшиеся теперь серыми, все теребили и теребили рубаху в том месте, откуда оторвалась пуговица.

Тем временем, прочие островитяне были погружены в свои таинственные заботы.

Шестерка техников распределилась между машинным залом, комнатой отдыха и спальнями. Двое оставшихся на дежурстве расхаживали по залу, вслушиваясь в тихое подвывание генераторов, безотчетно вытирая ладони промасленной ветошью и посматривая на стрелки манометров, время от времени начинавшие зримо подрагивать от наполнявшей их жизни, но большей частью спокойные, как глядящие в разные стороны крокодилы на песчаной отмели, — или, быть может, как пескари, дремлющие в тихом пруду, ибо стрелки отличались не меньшей пугливостью. Двое других в торжественном молчании играли наверху в шафлборд. Им, обладавшим строгими моральными принципами первоклассных игроков, и в голову бы не пришло предъявлять права на монету, пока она не попадет точно в центр поля. Даже если монета ложилась чуть ближе к одной линии, чем к другой, пусть и не касаясь ее, они надменно игнорировали такую позицию. Арбитра у них не имелось и друг за другом они подсчетов не вели. Сделав ход, игрок либо приплюсовывал себе очки, либо нет, что же до протестов или споров, то их попросту не возникало. Еще двое сидели в спальне, над кастрюлькой с клеем. Клей, который приходилось подогревать на спиртовке, служил для них связующим звеном, так что эти двое поневоле время от времени перебрасывались словами. Тот из них, который строил в бутылке корабль, устанавливал уже оснащенную мачту, а второй, возившийся с перьями, тщательно выкладывал мозаику из подобранных одно к одному перьев чистика, — темнокоричневых, как пятнышки на яйцах этой птицы. Он работал тонкими щипчиками вроде тех, какими пользуются электромонтеры.