Мутасаррыф прибыл действительно с таким же сопровождением, но прежде Али-бей разузнал через своих разведчиков, что между Шейх-ханом и Расул-Айни стянуты значительные воинские силы, которые уже в тот же самый день должны были проследовать в Шейх-Ади. Получив такие вести, он просто окружил мутасаррыфа и взял его в плен. Чтобы снова добиться свободы, тот вынужден был отказаться от всех коварных планов и пойти на мирные предложения Али-бея.

Вследствие этого возобновился прерванный езидский праздник. Его встречали с невиданным ликованием.

После окончания праздников я хотел было отправиться в Амадию, но узнал, что Мохаммед Эмин подвернул себе ногу в горах, и поэтому мне пришлось ждать три недели его выздоровления. Это время не пропало даром и позволило мне поближе познакомиться с курдским языком.

Наконец Хаддедин прислал гонца, сообщившего, что он готов к отправлению, и я поднялся с раннего утра, чтобы забрать его от предводителя курдов-бадинан. Сердечно попрощавшись с езидами, я пообещал на обратном пути заехать к ним на несколько дней. И хотя я протестовал против сопровождения, Али-бей не преминул доставить меня хотя бы до курдов-бадинан, чтобы лично попрощаться с Мохаммедом Эмином.

Так что теперь мы находились на холме восточнее Шейх-Ади и предавались размышлениям. Перед нашим мысленным взором протекали события последних недель. Что принесут нам последующие дни? Ведь чем дальше к северо-востоку, тем более дикими окажутся горные народы, не знающие земледелия и живущие лишь грабежами и животноводством.

Али-бей, должно быть, прочитал эту мысль на моем лице.

– Эмир, тебе предстоит тяжелый и опасный путь, – сказал он. – Как далеко ты хочешь подняться в горы?

– Пока лишь до Амадии.

– Тебе придется ехать дальше.

– Почему?

– Получится или нет у тебя попасть в Амадию – в любом случае тебе придется спасаться бегством. Та дорога, которую должен выбрать сын Мохаммеда Эмина, чтобы попасть к своим хаддединам, известна, и поэтому ее наверняка закроют. Как ты поскачешь дальше?

– Соображу по обстоятельствам. Мы можем ехать на юг и по реке Большой Заб или уйти от преследования на лошадях вдоль течения Акры. Можно также поехать на север, переправиться через горы Тиджари и Мара-нан-даг, а потом через реки Хабур и Тигр, чтобы через соляную пустыню попасть в Синджар.

– Тогда мы тебя больше никогда не увидим!

– Господь управляет мыслями и деяниями человека, все предоставлено его воле!

Мы поскакали дальше. За нами следовали Халеф с башибузуком. Мой вороной прекрасно отдохнул. Раньше он ел лишь финики и должен был привыкать к другому корму, но мне показалось, что он стал даже немного крупнее и сильнее, так что мне пришлось грубее давать ему шенкеля. Мне было даже интересно – как он покажет себя, если потребуется преодолевать снежные курдистанские горы?

Уже вскоре мы прибыли в Бадинан к курдам, которые приняли нас с гостеприимной беззаботностью. Мохаммед Эмин уже собрался в дорогу, и после беседы, курения и роскошной еды мы снялись с места. Напоследок Али-бей подал нам всем руку, в глазах у него стояли слезы.

– Эмир, ты веришь, что я тебя люблю? – спросил он, растроганный таким отношением к себе.

– Я знаю это и тоже с грустью расстаюсь с тобою.

– Ты уходишь, а я остаюсь, но мои мысли будут тебя сопровождать, мои желания будут пребывать в следах твоих ног. Ты попрощался с Мир Шейх-ханом, а он дал благословение мне, с тем, чтобы в момент расставания я передал его тебе. Да будет Господь с тобой, и пусть он останется с тобой во все времена и на всех дорогах! Пусть его гнев падет на твоих врагов, а его милость озарит твоих друзей! Ты ступаешь навстречу великим опасностям. Мир Шейх-хан обещает тебе свою защиту. Он шлет тебе этого мелика-тауза[25], чтобы он послужил тебе талисманом. Это знак, по которому тебя будут узнавать как нашего друга. Любой езид, которому ты покажешь этот талисман, пожертвует для тебя своим добром и даже жизнью. Возьми этот дар, но не доверяй его никому больше, он предназначен только для тебя одного! А теперь прощай и никогда не забывай любящих тебя!

Он обнял меня, потом быстро вскочил на коня и ускакал без оглядки. Мне показалось, что вместе с ним я лишился частицы сердца. Большой, очень большой подарок сделал мне через Али-бея Мир Шейх-хан!

Сколько копий сломали востоковеды по поводу существования мелика-тауза! И вот этот загадочный знак лежит у меня в руке. То был знак безграничного доверия, которого удостоил меня хан, и, само собой разумеется, я должен был воспользоваться этой фигуркой лишь в крайнем случае.

Она была из меди и представляла собой птицу, расправляющую крылья, чтобы взлететь. На нижней части было на языке курманджи выгравировано «хем-джер», то есть «друг» или «спутник». А шелковый шнурок служил для того, чтобы вешать талисман на шею.

Бадинаны хотели поехать с нами, хотя бы ненамного. Мне пришлось позволить им это, с одним, правда, условием: у деревни Калахони, которая лежит на расстоянии четырех часов езды от Шейх-Ади, они повернут обратно. Дома в ней были почти полностью из камня и висели, как громадные птичьи гнезда между виноградниками, высоко над руслом реки Гомель. Они выглядели очень прочными благодаря огромным каменным блокам, служащим порогами и уголками зданий.

Вскоре мы попрощались с бадинанами и поскакали дальше вчетвером.

По крутой дороге, уготовившей нашим верховым животным немало препятствий, мы достигли деревеньки Бебози, лежащей на вершине довольно высокого холма. В ней мы увидели католическую церковь – ее жители принадлежат к обращенным халдеям. Приняли нас очень радушно, и мы получили бесплатную еду и питье. Они предложили мне проводника, но я от него отказался, и мне описали дорогу до следующей деревни так подробно, что мы просто не могли заблудиться.

Дорога вела нас сперва вдоль холма через лес из карликовых дубов и потом опускалась вниз в долину, где лежит деревушка Хелоки. Здесь мы сделали короткую остановку, и я принялся за башибузука.

– Болюк-эмини, послушай, что я тебе скажу.

– Я слушаю, эмир!

– Мутасаррыф из Мосула дал тебе приказ позаботиться обо всем, что мне может понадобиться. До сих пор ты не принес мне никакой пользы; отныне ты приступаешь к исполнению своих обязанностей.

– Что мне делать, эфенди?

– Мы останемся на эту ночь в Спандаре. Ты поскачешь вперед и позаботишься, чтобы к моему прибытию все было готово. Ты понял?

– Сделаю все как скажешь, эмир! – отвечал он мне с достоинством. – Я поспешу вперед, и вся деревня будет встречать тебя с ликованием. – Он пнул пятками в бока своему ослу и затрусил прочь.

От Хелоки до Спандаре недалеко, но, когда мы подъезжали к курдскому селу, уже начиналась ночь. Название села произошло из-за большого числа тополей, которые там стоят, – ведь «спидар», «спиндер» и «спандер» на языке курманджи означают «серебристый тополь». Мы спрашивали, где находится жилище киаджа, но ответом нам были лишь свирепые взгляды.

Дело в том, что я спрашивал это по-турецки; когда же я повторил вопрос по-курдски, люди моментально сменили гнев на милость. Нас привели к большому дому; мы спешились и вошли в него. В одной из комнат мы услышали громкий разговор. Я остановился и прислушался.

– А кто ты есть? Ты пес, ты трус! – орал кто-то гневно. – Ты башибузук, скачущий на осле. Если для тебя это честь, то для осла – позор: он ведь везет парня глупее, чем он сам. И ты еще пришел, чтобы меня отсюда прогнать?

– А кто же ты, э-э? – отвечал мой храбрый Ифра. – Ты головорез, мошенник. Твой рот – рот лягушки, твои глаза – глаза жабы. Твой нос похож на огурец, а голос у тебя как у перепелки! Я болюк-эмини, а кто ты?

– Парень, сверну тебе шею, если ты не замолчишь. Какое тебе дело до моего носа? У тебя его вообще нет! Ты говоришь, твой повелитель – великий эфенди, эмир, шейх с Запада. Стоит только взглянуть на тебя, как сразу узнаешь, кто же он. И ты собираешься меня отсюда гнать?