– Стоять! Кто вы? – спросил он меня.

Я указал на болюка-эмини.

– Ты что, не видишь, что вместе с нами солдат падишаха? Он даст тебе ответ.

– Я спросил не его, а тебя!

– Прочь, в сторону!

Я вздыбил лошадь, она сделала прыжок, и мужчина упал на землю. Мохаммед последовал моему примеру, и мы поскакали дальше. Вслед нам сыпали проклятиями арнауты, а башибузук вступил с ними в спор. Нам встретился человек в длинном кафтане и старом платке, обмотанном вокруг головы.

– Ты кто, человек?

– Господин, я ехуди, еврей. Жду твоих приказаний.

– Ты не знаешь, где живет мутеселлим[38], комендант?

– Знаю, господин.

– Тогда веди нас к его сералю[39].

Чем увереннее держишься с людьми на Востоке, тем дружественнее обхождение. Нас провели сквозь целый ряд переулков и базаров, которые произвели на меня впечатление полной заброшенности.

К этой важной пограничной крепости, как оказалось, власти относились очень небрежно. На улицах и в лавках не ощущалось жизни. Нам встречалось очень мало людей, а те, кого мы видели, имели удрученный, болезненный вид.

Сераль явно не заслуживал по своему виду такого названия, а скорее походил на подлаженные руины. Перед входом не было даже стражей. Мы спешились, передали наших лошадей догнавшим нас курду, Халефу и болюку-эмини. Еврей получил подарок. Мы вошли во дворец.

Пройдя по нескольким коридорам, мы наконец заметили человека, который, увидев нас, сменил свою размеренную походку на быстрый бег.

– Кто вы? Чего вам надо? – подбежав к нам, спросил он гневным голосом.

– Приятель, говори со мною иным тоном, иначе я тебе покажу, что такое вежливость. Ты кто такой?

– Я смотритель сераля.

– Можно мне встретиться и поговорить с мутеселлимом?

– Нет.

– Почему? Где он?

– Он выехал.

– Вы хотите мне сказать, что он дома и у него кейф!

– Кто ты такой, что можешь приказать ему, что можно, а чего нельзя делать?

– Никто. Но я хочу посоветовать тебе говорить правду.

– Ты позволяешь себе со мной так говорить? Ты, неверный, как ты смеешь входить в сераль коменданта с собакой?

Он был прав, рядом со мною действительно стояла борзая и наблюдала за нами, всем своим видом давая понять, что она ждет лишь моего кивка, чтобы броситься на турка.

– Поставь стражу у ворот, – ответил я ему, – тогда никто, кому не разрешено входить, не попадет в сераль. Так все-таки когда я могу поговорить с мутеселлимом?

– Ближе к концу дня.

– Хорошо, тогда скажи ему, что я приду к вечеру!

– А если комендант спросит, кто ты?

– Скажи, что я друг мосульского мутасаррыфа.

Он явно смутился.

Мы вышли из дворца, вскочили на лошадей и отправились искать себе какое-либо жилище. Собственно, это не составляло особого труда – как мы заметили, многие дома стояли пустыми, но я не намеревался тайно селиться в одном из заброшенных домов.

Когда мы, рассматривая здания, скакали по деревне, навстречу нам появилась огромная, устрашающая человеческая фигура. Его бархатная куртка и такие же штаны были украшены золотой вышивкой; его оружие было весьма внушительно; с его чубука, который он курил с очень большой уверенностью на ходу, свешивались, как я позже сосчитал, четырнадцать шерстяных кисточек. Он остановился возле меня и стал рассматривать моего вороного с важным видом знатока. Я также остановился и поздоровался:

– Салам.

– Алейкум! – ответил он и гордо кивнул.

– Я нездешний и не хочу говорить со всякими биркадни – простыми людьми, позволь мне лучше расспросить тебя, – сказал я с тем же гордым видом.

– По твоей речи видно, что ты эфенди. Я отвечу на твой вопрос.

– Кто ты?

– Я Селим-ага, командующий албанцами, защищающими эту знаменитую крепость.

– А я Кара бен Немси, протеже падишаха и посланник мутасаррыфа Мосула. Мне нужен дом в Амадии, чтобы несколько дней там пожить. Ты можешь указать хотя бы один?

Он с неохотой отдал мне воинские почести и сказал:

– Да освятит Аллах твое величие, эфенди! Ты большой господин и должен быть принят во дворце мутеселлима.

– Но хранитель дворца указал мне на дверь, и я…

– О Аллах, погуби это создание! – прервал он меня. – Я пойду и разорву его на кусочки.

Он закатил глаза и замахал обеими руками. Этот человек был, пожалуй, обычный брамарбас.

– Оставь этого человека! Он не удостоится чести видеть у себя гостей, которые принесли бы ему бакшиш!

– Бакшиш? – спросил храбрец. – Ты дашь бакшиш?

– У меня нет привычки скупиться.

– О, тогда я знаю дом, где ты можешь жить и раскуривать как шахиншах в Персии. Мне тебя проводить?

– Покажи мне этот дом!

Мы пошли за ним. Он провел нас по нескольким пустым переулкам вокруг базара, пока мы не очутились перед небольшим открытым местом.

– Это Мейдан юджеликюн! Верхняя площадь! – торжественно провозгласил он.

Может, у площади и были всевозможные качества, но величием она явно не могла похвастаться. Наверное, именно поэтому ей дали столь напыщенное имя. Стоя на этой площади, я ощущал себя в турецком городе – на этом мейдане слонялись кругом порядка двадцати бездомных паршивых собак. Увидев моего пса, они подняли яростный вой. Доян, как истинный паша, не обратил на него ровным счетом никакого внимания.

– А вот дом, который я имел в виду, – сообщил ага, показывая мне на здание, которое занимало целую сторону площади и выглядело совсем недурно. Спереди у него были несколько зарешеченных окон, по краю крыши стояли защитные перила, что являлось несомненным знаком роскоши в этой стране.

– Кто же живет в этом доме? – спросил я.

– Я сам, эфенди.

– А чей он?

– Мой.

– Ты его купил или снял?

– Ни то ни другое. Он принадлежал знаменитому Исмаил-паше и оставался без хозяина, пока я его не занял. Идем, я тебе все покажу.

Этот добрый и честный командующий арнаутов проникся, очевидно, большой симпатией к моему бакшишу. Но все же его предупредительность была мне весьма приятна и весьма своевременна. Мы спешились перед домом и вошли в него. В прихожей скрючилась старуха, она чистила лук, подбирая и жуя при этом падающие на пол кусочки. По ее виду я решил, что она прабабушка мутеселлима.

– Послушай, моя сладкая Мерсина, я привел мужчин, – почтительно заговорил с нею ага.

Из-за слез она нас совершенно не видела; к тому же она протерла «луковыми» руками глаза, и слезы посыпались еще больше.

– Мужчин? – переспросила она голосом, приглушенно исходящим из ее беззубого рта, как стуки полтергейста.

– Да, эти мужчины будут жить в доме…

Она с необычайной быстротой отбросила от себя лук и вскочила с пола.

– Жить? Здесь, в этом доме? Да в своем ли ты уме, Селим-ага?

– Да, моя милая Мерсина, они будут жить в этом доме, а ты будешь хозяйкой и будешь их обслуживать.

– Хозяйкой? Обслуживать? Аллах керим! Ты действительно сошел с ума! Разве я и так не работаю день и ночь, чтобы справиться лишь с одним тобой! Гони их прочь, немедленно! Я приказываю тебе!

По лицу аги было видно, что он немного смутился. Сладкая и милая Мерсина, похоже, держала все в доме в своих руках. И еще как!

– Тебе не придется больше работать день и ночь. Я найму им служанку.

– Служанку? – переспросила она.

Ее голос не был больше приглушенным, наоборот, стал визгливым и срывающимся, как будто ротик милой голубицы обернулся «клювом кларнета».

– Служанку? Небось молодую и симпатичную, э-э?

– Это зависит от мужчин, Мерсина.

Она уперла руки в бедра, что на Востоке имеет то же значение, что и на Западе, и глубоко вздохнула.

– От этих мужчин? Я все здесь решаю! Я приказываю! Здесь только я госпожа! Я здесь определяю, что будет и что не будет. И я приказываю тебе гнать прочь этих мужчин. Ты слышишь, Селим-ага? Прочь, и немедленно!