– Мало ли тут хлопок, – равнодушно отвечал пан Данило, – почем я знаю, какую он себе выбрал!

– О-о! В том-то и дело, кабы была хлопка! – продолжал Дачевский. – Не хлопка то была, а панночка, сама панна Катря…

– Что-о? – грозно завопил Чаплинский, подскакивая к своему гостю. –Смеяться что ли ты вздумал надо мной? Чтобы Катря пошла к казаку?.. Да ты во сне все это видел…

– Не горячись пан Данило! – удержал его Дачевский. – Я бы и сам подумал, что вижу это во сне, если бы не слышал их разговора. Оказалось, что они давным-давно друг друга знают; панна Катря рассчитывает сделаться женой казака и нисколько не заботится о благославении пана подстаросты. Но это все бы еще ничего; самое важное то, что казак велел панне Катре за паном присматривать и не только ей, но ее мамке. Вот ты теперь и видишь, пан подстароста, важную ли я весть принес. Ведь, если б пана в его собственном доме окружили шпионы Хмельницкого, пан очутился бы у него совсем в руках.

Пан Чаплинский, как стоял в угрожающей позе перед Дачевским, так и замер. Лицо его побагровело, жилы надулись, глаза, казалось, хотели выскочить из орбит. Несколько минут он ничего не мог сказать, только тяжело дышал, сжимая рукоять сабли.

– Это, это… – пробормотал он, наконец, – это совсем невозможно!

Дачевский даже испугался; он подумал, что с паном Данилом делается удар. Он налил ему в стакан меду, и пан выпил одним духом.

– Ты вполне уверен, – проговорил он тогда, – что тебе все это не пригрезилось, и над тобою не пошутили ведьмы?

– Пану легко в этом убедиться, – отвечал Дачевский. – Пусть он пригрозит хорошенько девушке, она все и скажет.

– Да, правда, – проговорил пан Данило упавшим голосом, – я могу все узнать… А теперь, пан Дачевский, прошу извинения, я чувствую себя дурно и хочу отдохнуть.

Дачевский уехал, а пан Данило, выпроводив гостя, тотчас же послал за Катрей.

– Панночка спит, – доложил воротившийся слуга.

– Поднять с постели! – грозно прокричал пан.

Слуга быстро убрался, предчувствуя грозу.

Через четверть часа Катря с распущенными, вьющимися волосами, которые не успела собрать в косу, стояла перед паном и удивленно смотрела на него своими большими черными глазами. Она видела, что опекун гневен, чуяла, что ей сейчас за что-то достанется, но никак не ожидала заданного ей вопроса: – С каким казаком ты сегодня виделась и что ты с ним говорила?

У Катри замерло сердце, она побледнела и должна была ухватиться за стоявшее подле нее кресло. С секунду они молча смотрели друг на друга, как два бойца, измеряющие свои силы перед поединком. Чаплинский знал, что эта девочка всегда его ненавидела; ходили темные слухи о том, что он присвоил себе ее хутор при помощи разных кляуз, и что девушка ничего из его лап назад не получит. Слухи эти дошли и до Катри. Но у нее были еще и воспоминания детства. Она помнила своего отца, дальнего родственника Данила, помнила, как тот говаривал, что пан Данило в конец разорил его, оттягал все, что можно, а теперь хочет присвоить себе и последнее.

Катря была не робкого десятка. Через минуту она уже овладела своим смущением, взглянула прямо в глаза пану и, гордо подняв голову, отвечала: – Не скажу.

Пан Данило немного опешил. Он никак не ожидал, что девушка нисколько не попытается вывернуться, солгать. Но, сообразив с минуту, он принял иную тактику.

– Ты не скажешь, так я тебе скажу. Ты собиралась вместе с этим казаком шпионить за мною, ты собиралась предать меня в руки моего врага, ты решила выйти замуж без моего согласия, ты, ты, которую я призрел, поил и кормил… Да знаешь ли ты, что тебя за это мало убить?.. – с бешенством окончил он, подступая к ней.

Катря гордо, как-то сверху вниз, оглядела его с головы до ног и не двинулась с места.

– Пан Данило Чаплинский, – сказала она, – забывает, что если он меня поил и кормил, то не даром. Он взял у отца моего и у меня все, что мог взять; я ему ничем не обязана.

Подстароста немного смутился, но сейчас оправился и возразил:

– Я не тебе обязан отчетом; ты в этих делах ничего не понимаешь. Но знай, что я имею над тобой власть, и что из моей воли ты выйти не можешь.

А чтобы отнять у тебя возможность шпионить, я тебя и мамку твою запру. Прочь с глаз моих! – крикнул он.

Девушка не двинулась с места и порывалась еще что-то сказать.

– Гей, кто там? – крикнул пан.

Прибежало несколько слуг.

– Посадить ее под замок! – проговорил пан, указывая на Катрю.

Слуги в нерешительности смотрели на них обоих.

Катря подняла голову и сказала:

– Не троньте меня, я сама пойду, куда мне прикажут.

Тогда пан Данило подозвал одного из слуг и вполголоса отдал ему приказание.

– Панночка, следуйте за мною! – почтительно сказал слуга и пошел вперед.

Катря тихо вышла из комнаты. Ее поместили в одной из верхних каморок с маленьким узким окном и тяжелой массивной дверью.

– А мамка? – спросила она.

– Ее велено запереть особо, – коротко отвечал слуга.

Чаплинский долго еще ходил по комнате, заложив руки за спину, обдумывая способы избавиться от своей воспитанницы. Ему даже раза два приходило в голову, не отдать ли ее замуж за этого казака, уйдут – и концы в воду.

"А если казак окажется смышленым", задал он себе вопрос, "да потребует ее имение, потащит в суд, отыщет документы? Нет, нет и тысячу раз нет; ее надо спровадить так, чтобы она ни в чем не мешала".

Чигиринский староста пан Александр Конецпольский только что вернулся из чужих краев и спокойно жил в своем роскошном доме в Чигирине: задавал пиры, устраивал охоты или сидел дома, окруженный бесчисленною мелкопоместною шляхтою. Подстаросте своему он доверял во всех делах и охотно следовал его советам.

Было позднее утро, когда пан староста вышел из своей опочивальни и велел подать закуску. Слуги засуетились и, перегоняя друг друга, пустились исполнять приказание пана, а он важно уселся в спокойное кресло с золочеными ручками и потребовал трубку. Медленно потягивая дым и выпуская его белыми прозрачными колечками, он бесцельно смотрел, как они таяли в воздухе, и предавался приятному покою, соображая, чем бы наполнить сегодняшний день.

Вошел слуга и доложил, что ясновельможного пана желает видеть какой-то шляхтич.– А как его зовут? – спросил пан староста.

– Вержбицкий!

– Не знаю такого, – заметил Конецпольский, – впрочем проси.

Молодой стройный шляхтич с полудетским лицом, с большими голубыми глазами вошел в комнату, ловко и почтительно раскланялся и остановился у порога.

– Прошу покорно! – указал пан староста на один из стульев. – Что угодно пану?

– Ясновельможный пан простит мне мою смелость, – скромно проговорил молодой человек. – У меня небольшое имение верстах в двадцати отсюда, совсем в степи, неподалеку от "Золотых вод". Три дня тому назад татары сделали набег на деревню, выжгли все дотла, похватали пленных и опять скрылись в степи. Людей у меня немного, я не решился преследовать татар, но подумал, что может быть пан староста найдет возможным прогнать их. Пока появился только один загон, и люди мои имеют довольно верные сведения, где он расположился.

– Очень благодарен пану, – сказал Конецпольский, подавая руку шляхтичу. – Я подумаю, посоветуюсь с подстаростой и, если окажется возможным, пошлю казаков в степь.

Проговорив это, староста поднялся с кресла, давая этим понять, что аудиенция кончена. Шляхтич поспешно встал, отвесил низкий поклон и торопливо удалился.

Конецпольский перешел в соседнюю комнату завтракать. Здесь его уже ждал Чаплинский с кипой бумаг, приготовленных к подписи. Староста добродушно с ним поздоровался, усадив его против себя.