… — Этот? — прогремел где-то сверху густой властный баритон.

— Этот, этот, товарищ лейтенант…

Виталик открыл глаза, очнувшись от предутреннего кошмарного тяжелого сна. Над ним возвышалась статная фигура в кожаной куртке. Непокрытая светловолосая голова, густые подстриженные усы, небесно-голубые глаза, пристально глядящие на него…

Сам он сидел на холодном бетонном полу, а уронив голову к нему на плечо, рядом посапывала размалеванная девица.

— Встать! — скомандовал мужчина в куртке.

Виталик встал, протер глаза.

Очнулась и девица, стала приподниматься.

— А это кто? — мрачно спросил у милиционера мужчина в куртке.

— Да это Люська, проститутка. Вчера напилась, к мужикам приставала…

— Пошла вон! — гаркнул мужчина в куртке.

Девица одернула юбку, встряхнула волосами, жалостливо поглядела на Виталика и вышла из обезьянника.

— Оперуполномоченный уголовного розыска города Огаркова лейтенант Юрасик, — чинно отрекомендовался мужчина в куртке. — Ты кто?

— Алешкин Виталий Сергеевич…

— Ах, еще и Сергеевич, — ухмыльнулся Юрасик и неожиданно справа ударил Виталика в челюсть. Тот упал на пол.

— Вы что делаете, изверги?! — закричала девица, еще не успевшая выйти из отделения. — За что вы его?!

— Дежурный, дай пинка этой курве, — спокойно произнес Юрасик. — Орет, работать не дает…

Дежурный приоткрыл дверь и буквально выполнил указание лейтенанта. Но Люська и оттуда продолжала кричать и возмущаться…

— Нет, здесь невозможно работать. Вокзал есть вокзал, — недовольно хмыкнул Юрасик. — Его надо в СИЗО…Скажи пока хоть одно, Алешкин, облегчи душу — кто организатор похищения Савченко…

— Я не знаю, я ничего не знаю, — чуть ли не стонал Виталик, вытирая кровь с разбитой губы.

— Нет, я вижу, ты не хочешь добра ни себе, ни похищенной женщине. Ты тупой, понимаешь, тупой, безмозглый мудак… Ты только что вышел из зоны, куда ты угодил опять же потому что ты мудак, но тебя жизнь не научила совершенно ничему… А таких олухов, как ты надо учить… И если некому, то придется уж мне взять это на себя…

И произнеся это, нанес Виталию резкий короткий удар в печень, от которого он застонал от боли и присел на корточки.

— Пошли, Алешкин, — окинув его презрительным взглядом, процедил Юрасик. — В СИЗО у нас с тобой разговор лучше получится, я тебя уверяю. Не хочешь по-хорошему, будет тебе по-другому. Встань! Не придуривайся. Пока тебя никто еще не бьет, пока тебя только гладят…

Он взял его за шиворот потрепанной курточки и легонько подтолкнул к выходу.

В предбаннике никого не было. Видимо, отчаявшиеся мама и Наташа поехали домой. Виталика вывели на улицу. Было довольно прохладно.

По перрону прогуливались равнодушные ко всему пассажиры, ожидая поезда.

Юрасик и дежурный повели Виталия за угол. Там стояла милицейская машина.

— Садись, — спокойно произнес Юрасик. — Ты тоже садись, сержант. Подержишь его…

— А как же здесь? — недовольно произнес дежурный.

— Не болтай, делай, что говорят… Кому ты здесь нужен? Шлюх ловить по перронам, да следить, чтобы лузгу на пол не сплевывали? Тут серьезное дело, а людей, как всегда нет… Работать совершенно некому, черт возьми…

Виталика втолкнули в воронок, и машина тронулась с места. Уже залезая в машину, Виталий заметил стоявшую поодаль Люську, с сожалением глядевшую на него.

… Доехали быстро. Городок Огарков был маленький, все было рядом. Путь их лежал через улицу Виноградную, где и находилась маленькая квартирка Алешкиных. Там сейчас мучалась от неопределенности и ужаса его несчастная мать Надежда Станиславовна. Подумав об этом, Виталик глухо застонал.

— Чего мычишь? — буркнул недовольный сержант. — Рассказал бы все, глядишь, и выпустили бы… А то строишь из себя…

— Я все рассказал, что знал, — тихо произнес Виталий. — Больше мне рассказывать нечего.

— Дело хозяйское. Не пожалел бы потом…

… Подъехали к отделению милиции. Облезлое унылое, ядовито желтого цвета здание… Перед ним загаженный птицами черный бюстик железного Феликса.

— Выходи, Алешкин, — буркнул Юрасик, вылезая из машины. Вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой, затянулся дымом.

— Погода что-то опять портится, — недовольно произнес он.

— Передавали, завтра сильно потеплеет, — обнадежил его рыжий сержант.

— Правда? — обрадовался Юрасик. — Вот это хорошо. Не люблю я такую погодку… Голова болит…

Виталия ввели в отделение, а уже через десять минут он был заперт в камере.

— Эй! — ощерился на него золотыми зубами лежавший на нарах здоровенный черноволосый мужик. — Компашка все прибавляется и прибавляется. — Вставай, Хорь! — крикнул он. — Привели какого-то фраерка…

На других нарах зашевелилась какая-то хилая фигура, закрякала, зафыркала…

— Кого еще? — прохрипел Хорь и поднял голову. Голова была светловолосая, засаленная, задорно смотрели злые зеленые глаза.

— Здорово, фраерок, — лыбился золотозубый. — За что тебя?

Виталик был не в состоянии говорить. Он как-то нелепо взмахнул руками, беззвучно открыл рот.

— Ты что, немой? — нахмурился Хорь. — Чего клешнями машешь?

— Я не немой, — наконец, произнес Виталий. — Я только что из зоны, год сидел по сто четырнадцатой…

— Да ты, видать, крутой, — усмехнулся золотозубый. — Кого изувечил, говори?

— Сына мэра города Ярыгина и сына бизнесмена Семиглазова, — решил похвастаться Виталий. В таких местах унывать и скулить было не принято, могло получиться еще хуже…

— Ну, крутой, — подивился золотозубый. — Какие люди с нами сидят, Хорь… Гордись…

— Горжусь, Зуб. Весело будет, чую, будет весело. А то с тоски сдохнуть можно в этом клоповнике… Скорее бы суд, да на зону… На зоне кайф… Весна…. — мечтательно потянулся он.

— Суда захотел? — усмехнулся золотозубый. — А еще попаришься в камере в Склянске с полгодика…

— Да не стану я там париться, мое дело ясное. Я во всем признался, чего меня держать…Статья моя сто пятьдесят восьмая, три в… Это тебя еще помурыжат, Зуб, тебе колоться не в кайф… Дороже обойдется…А со мной все ясно… Скоро на зону поеду…