Торик повернулся и побрел к выходу, что-то бормоча о женской хитрости, неблагодарности и опасностях — «которые эти бабы даже не могут вообразить!»

Рамала улыбнулась и добавила свой мешок к снаряжению Шарры, сваленному грудой в углу зала.

— Возьмем три лодки, десять добровольцев и, если поторопимся, успеем отплыть с приливом, — сказала она. — Надо же, наконец, отдохнуть от домашних дел… пусть поскучает один!

Шарра расхохоталась. Ее невестка была спокойной женщиной, мудрой и одаренной всеми талантами, которых Шарре, по собственному ее мнению, не хватало. Никто не назвал бы ее легким человеком, но она испускала некую непреодолимую ауру, заставлявшую людей прислушиваться к ее советам. Шарра знала немногое о прошлом невестки; кажется, она проходила подготовку в мастерской целителей в Нерате. Рамала была из числа первых поселенцев Южного, и Торик, убедившись в ее полезности, вскоре предложил ей руку и сердце. Она никогда не откровенничала насчет своих отношений с мужем, но, как чувствовала Шарра, резкая перемена в жизни пришлась Рамале по душе. У нее вполне хватало терпения выносить и последствия неиссякаемой энергии Торика, и его непомерное честолюбие. Четверо их ребятишек были уже достаточно взрослыми, чтобы тоже отправиться в путь; для них походы в лес служили лучшим развлечением.

Шарра закончила сборы, засунув в мешок вторую пару высоких сапог из шкуры дикого стража — незаменимую обувь, в которой она странствовала по болотам и ручьям Южного. За сапогами последовали два мотка прочной веревки, водонепроницаемый тент, длинный кинжал и рабочий нож; еще один клинок, совсем короткий, она сунула за отворот сапога.

Три баркаса ушли, как и намечалось, с приливом. Свежий западный ветер надул красные паруса, и суденышки стрелой полетели вдоль побережья. Люди запели; младшие ребятишки, обожавшие морские путешествия, забросили за борт жилки с крючками — каждый рассчитывал на рекордную добычу. Рыбки-лоцманы всплывали из глубины и, разогнавшись, пролетали ярд-другой над самой поверхностью воды, словно хотели потешить пассажиров. Их появление было признаком хорошей погоды, и у Шарры стало спокойно на душе. Но тут тени береговых утесов, за которыми лежал Вейр, упали на лодки, заставив ее нахмуриться. Ох уж эти Древние, с их глупыми придирками и непомерным аппетитом! Чтоб им всем уйти в Промежуток!

Она быстро оглянулась, словно боясь, что кто-то подслушает ее мысли. Мийр и Талла, ее файры, нежно пересвистывались, устроившись на крыше рубки. Спокойно, приказала себе Шарра; никто не должен желать зла всадникам — даже таким, как эти. К тому же, большинство северных всадников совсем не похожи на Древних, отравляющих жизнь Южному.

Они обогнули мыс, и Шарру прижало к борту, когда шкипер резко повернул руль, опасаясь близко подходить к прибрежным рифам. Баркасы шли ходко, и на следующее утро они были уже в Большой Лагуне, обычном месте, откуда начинались лесные экспедиции Шарры.

Когда лодки разгрузили и вытащили на пляж, Рамала сказала ей, что можно отправляться в путь. Десять дней, не больше, повторила она, окидывая девушку строгим любящим взглядом. Кивнув, Шарра взвалила на спину свой мешок, позвала файров, суматошно метавшихся в теплом воздухе, и поспешила воспользоваться предоставленной ей свободой.

Она уже почти добралась до опушки, когда Мийр, лениво круживший над ее головой, испустил полное надежды чириканье. Он был из самых крикливых в Южном и не пропускал ни одну золотую. Затем его трели сменились недоуменным молчанием, и бронзовый вернулся на плечо Шарры. Талла устроилась на другом; обе ящерки выглядели встревоженными. Скоро девушка услыхала бранчливый голосок золотого файра и треск, словно кто-то проламывался сквозь подлесок. Нежданная встреча не пугала ее; скорее, Шарре не хотелось, чтобы незнакомец испортил ей праздник десятидневной свободы.

Раздражение девушки исчезло при виде паренька, сидевшего на корточках в кустах и наблюдавшего за мореходами из Южного, которые разбивали на берегу лагерь. Одной рукой он обнимал косматую шею невысокого бегуна; на его плече примостился крохотный, недавно появившийся на свет золотой файр, обернувший хвостик вокруг загорелой шеи. Парень, казалось, был обескуражен, что маленькая королева не предупредила его о посторонних, но быстро справился со смущением, Людей он не видел давно и счел подарком судьбы возможность поболтать с девушкой. Звали его Пьемур; он пережил на Южном уже три Падения.

Шарра восхитилась его находчивости и удаче. Такого парня Торик мог бы использовать. К тому же, он был молод, одинок и умен — и он ей нравился. Сопротивляясь нечестивому желанию взъерошить гриву его выгоревших на солнце волос, Шарра невольно посочувствовала матери, потерявшей такого обаятельного отпрыска. Этот малый определенно был похитителем женских сердец! Найти бы кого-нибудь похожего, но Оборотов на десять постарше…

Она решила не отправлять его в лагерь; пусть ходит за ней, а она посмотрит, на что способен этот юный мошенник. Торик прислушивался к ее рекомендациям. Возможно, если б она заполучила способного ученика, брат стал бы отпускать их подальше…

Словно прочитав ее мысли, Пьемур предложил помощь в сборе трав. Благодарно кивнув, Шарра направилась в лес; парнишка последовал за ней.

К тому времени, когда они вернулись в лагерь, Шарра составила весьма высокое мнение о новом знакомце. Парень был прирожденным бродягой и, как она подозревала, изрядным обманщиком; если навести на севере осторожные справки, наверняка выяснится, что из какого-то Цеха пропал ученик, большой любитель приключений. Очевидно, он жил рядом с большим холдом, ибо его осведомленность в делах великих мира сего поражала. Ум у Пьемура был столь же быстрым, как и язык; к тому же, он обладал весьма своеобразным чувством юмора. Голос — глубокий баритон — свидетельствовал, что он был старше, чем казался на первый взгляд. Судьба одарила его великолепной памятью — он никогда не забывал уроков Шарры, касавшихся целебных трав и правил поведения в лесу. Инстинкт самосохранения не оставлял его ни на секунду — как и его файра, подтверждая старую истину — каков всадник, таков и дракон. И, определенно, он имел аналитический склад ума. Одним словом, этот парень был тем самым тестом, из которого выпекались нужные Южному холду люди.

Они прошли половину дороги к высоким снежным горам и, скрепя сердце, повернули назад — отпущенный Шарре срок истекал. Теперь Пьемур начал беспокоиться насчет своего скакуна — он Звал его Дуралеем, хотя тот оказался не меньшим хитрецом, чем сам хозяин, — влезет ли он в лодку. Шарра утешаю его, говоря, что двое дюжих моряков легко перенесут маленького бегуна в баркас. Однако, чем ближе они подходили к берегу, тем мрачней становился Пьемур. Что-то беспокоило его, а значит, как поняла Шарра, он скрыл половину правды. Вот только какую?

Когда палатки лагеря замаячили впереди, она сказала:

— Нас не интересует то, что человек оставил позади, если он готов работать здесь, с нами. Это чудесное место, Пьемур — целый материк, где можно начать все заново, — Шарра помахала рукой невестке, торопившейся навстречу, и добавила: — Если хочешь, можно даже отправить сообщение на север — кому-нибудь, кто беспокоится о твоей жизни и здоровье.

Странно, но Пьемур, вместо того, чтобы почувствовать облегчение, уставился на свои пыльные босые ноги. Потом он выдавил словно через силу:

— Спасибо, Шарра. Я подумаю насчет письма.

Выглядел он при этом весьма мрачным.

Шарра представила Пьемура как жертву кораблекрушения, извлеченную ею из диких чащоб, — добавив, что Торик оценит честного парня, выжившего в лесу наперекор злой судьбе. Рамала хмыкнула и вынесла вердикт:

— Ему нужны сапоги. Подошвы у него не такие прочные, как остальная шкура.

Шарра рассмеялась. Кожа Пьемура приобрела глубокий загар цвета дубленого ремня, что поддерживал его рваные штаны. Самые неприличные прорехи он залатал кусочками ткани, которые нашлись в мешке у Шарры. Насчет сапог он не горевал, но вот ее куртка была предметом его отчаянной зависти. Он тоже хотел такую же — «с гнездами, кармашками и карманами, куда любимая девушка могла бы сунуть что-нибудь полезное в дороге».