- Я ще с весны ему говорила: "Галько! Поидымо на Украину, в Тетеревку... Там тоби и рыбалка, и кавуны, и шо твоей душеньке требуется... А мамо таки вареники з вышней зробит, шо твоему плову не дотягнуться!" А вин мне каже: "Шо я там не бачив, в цей Украине? Айда, - каже, - в Прибалтику. От-то отпуск будэ!" Поихалы, дурни, а там така холодрыга, таки дожди, боженьки ж ты мой!.. Шоб она сказылась, тая Прибалтика! Шоб я ее в упор не бачила!..

Хамраев накрывал на стол.

Кожамкулов сидел на тахте рядом с Волковым, прислушивался к голосу Ксаны и виновато морщился.

Волков все заправлял под воротник концы широкой черной косынки, в которой покоилась левая рука, и пытался увидеть свое отражение в зеркале было непривычно и радостно, что на нем не полосатая пижама и байковый халат, а старые вельветовые брюки и привезенный Стасиком свитер. Но между зеркалом и тахтой мотался Хамраев то с тарелками, то с рюмками, и Волков так и не разглядел себя толком.

- Ты меня прости, что тогда так получилось, - сказал он Гали Кожамкулову. - Я потом все ждал, что ты зайдешь...

Кожамкулов вытащил сигареты и протянул Волкову. Волков взял сигарету, размял ее и сунул в рот. Правой рукой он переложил поудобней левую в черной косынке и достал из кармана брюк спички.

- Давай помогу, - предложил Кожамкулов.

- А я и сам с усам, - Волков положил коробок на колено и одной рукой зажег спичку. Он дал прикурить Кожамкулову, прикурил сам и положил спички в карман.

- Я в отпуске был, - сказал Кожамкулов.

- Это я слышу, - улыбнулся Волков.

В коридоре мрачный Стасик говорил Гервасию Васильевичу:

- Он не хочет ехать... Он вообще собирается уйти из цирка! Он говорит, что останется здесь и будет работать в спортивной школе. Гервасий Васильевич!.. Вы ему скажите... Он вас послушает. Он мне про вас знаете что писал? Вы, может, даже и не знаете, что вы для него значите!..

- Не знаю, - грустно согласился Гервасий Васильевич.

- Вы ему скажите, что так нельзя... Мне в главке прямо заявили: если у Волкова к марту с рукой все будет в порядке, дадим месяц репетиционного и оформим поездку за рубеж. На полгода, представляете? Индия, Индонезия и Бирма!

- Вы ему говорили об этом? - спросил Гервасий Васильевич.

- А как же!

- И что?

- Смеется! Говорит, что ему очень нравится Советский Союз... В частности, Средняя Азия.

Гервасий Васильевич посмотрел на Стасика, помолчал немного и спросил:

- А вам никогда не приходило в голову, что у него могут быть причины для ухода из цирка?

Стасик даже руками замахал:

- Что вы, Гервасий Васильевич! Какие причины?.. Из-за границы не вылезал, ставка персональная... В любой программе только и слышно: "Волков! Волков!.." Вы знаете, как к нему относятся? Нет у него никаких причин!

- Стасик! - крикнул из комнаты Хамраев.

- Я здесь, Сарвар Искандерович! Я с Гервасием Васильевичем!..

- Помогите мне со столом управиться, - попросил Хамраев.

- Иду! - крикнул Стасик. Он повернулся к Гервасию Васильевичу и сказал: - Поговорите с ним... Он только вас и послушает.

- Мужики! - закричала из кухни Ксана. - Ну-ка бегите до ванной руки мыть! Швыдче, швыдче!..

Волков с удовольствием демонстрировал умение обходиться одной рукой и однажды провозгласил тост за нового руководителя номера "Акробаты-вольтижеры" - за Стасика и пожелал ему хорошего нового партнера...

Часам к двум ночи Ксана и Робия Абдурахмановна стали убирать со стола, а Хамраев приготовил кофе и заявил, что жизнь только начинается.

- Как в лучших домах Лондона! - сказал он и поставил на стол большую красивую бутылку французского коньяка "Наполеон". - Дима! - кричал Хамраев. - Вы оценили мое мужество? Мою стойкость? Этот волшебный напиток ждал вас в течение двух недель... Разливайте же его, черт возьми!..

И Волков разливал коньяк по рюмкам, и впервые за много-много дней, может быть и лет, на душе у него было хорошо и спокойно.

В кухне Ксана негромко пела какую-то украинскую песню и помогала Робии Абдурахмановне мыть посуду. Волков рассказывал Гервасию Васильевичу про Володю Гречинского, а Кожамкулов и Хамраев показывали друг другу карточные фокусы. Хамраев все время кричал Волкову:

- Вы посмотрите, какая у меня техника! Какое мастерство!.. Я мог бы работать в цирке?..

- Ты шулером мог бы работать, - говорил Кожамкулов, отбирал у Хамраева колоду и начинал бубнить: - Я тебе такой фокус покажу, что ахнешь... Задумай карту!..

Из кухни выглянула Ксана и, широко улыбнувшись, сказала:

- Галю! Лапушка!.. Та ты же не позорься. Вин же у тэбе никогда не получався!.. А надымили-то, батюшки!..

Она оглядела комнату и всплеснула руками:

- Стасик-то спит, дитятко! А вы, здоровенные, орете, як кочета! Гервасий Васильевич, будьте ласки, хоть вы их приструните... Они вас обое боятся.

Стасик спал. Бессонная ночь в самолете, волнение, обида и три полных бокала сухого вина сморили его еще час назад.

Кожамкулов и Хамраев перетащили Стасика в маленькую комнатку Робии Абдурахмановны, раздели его и уложили на высокую кровать. Было решено, что Волков тоже останется ночевать у Хамраева. Они только проводят Гервасия Васильевича домой и вернутся. А уже завтра будут думать, что делать дальше...

Все стояли в передней. Кожамкуловы прощались с Робией Абдурахмановной, а Гервасий Васильевич помогал Волкову застегнуть куртку.

- Пошли? - спросил Хамраев и открыл входную дверь.

- Сейчас, - сказал Волков. - Я догоню вас. Только гляну, как там Стас.

Он прошел в маленькую комнатку. Оберегая в темноте левую руку, Волков на что-то наткнулся и уронил стул. Тут же, у дверного косяка, Волков нащупал выключатель и зажег свет. Он поднял стул, повесил на его спинку брюки Стасика и только хотел выйти из комнаты, как Стасик поднял сонную голову от подушки и сказал:

- Это ты, Дим?

- Я, - ответил Волков. - Спи.

Стасик почмокал губами и пьяненько забормотал:

- Знаешь, я тебе забыл сказать...

- Завтра скажешь. Спи.- И Волков потянулся к выключателю.

- Меня Мила Болдырева провожала...

- Что?.. - Волков резко повернулся к Стасику.

- Она сказала, что будет ждать тебя в Москве... Я тебе завтра все расскажу...