Тамерлан, чтобы обелить память о себе, заявил: «Я этого не хотел». Что касается армии, то она озолотилась, сделавшись богатой, как никогда дотоле. Ни в какое сравнение не шли богатства Индии с богатствами Герата, Исфагана, Шираза и Багдада. Любой ратник мог похвастаться несколькими мешками золота, самоцветов, кубков из ценных металлов, изделий из яшмы и оникса; за некоторыми плелись до ста — ста пятидесяти рабов.

Проведя полмесяца в Дели, Тимур устремился к Гангу и добрался до него, не встретив на пути никакого войска, а лишь многочисленное население, которое можно было облагать оброком, убивать и обращать в рабство. То была уже не война, а обыкновенная бойня. Когда, утомленные поливанием земли кровью и спермой, трансоксианцы поворотили домой, по дорогам двинулось не войско, а некий кочующий народ, ведший за собой стада животных, женщин и мальчиков. Ратники, прославившиеся на весь Средний Восток быстротой переходов, теперь с трудом делали по семь километров за день. И какой ценой!

По пути им встретился Меерут; взяв его, они перебили всех горожан, несомненно, по привычке, но официально — из гуманных соображений; дело было в том, что брамины требовали от женщин, чтобы они заживо сжигали себя на кострах, на которых совершалась кремация их усопших мужей.

Трансоксианцы буквально смели две армии, которые с роковым опозданием потщились заступить им дорогу домой. Одну в поречье Хардвара, другую — в Сивалике. В провинции Джамму пленный раджа спас себе жизнь тем, что признал «красоту ислама». Дабы удостовериться в его правоверности, его принудили съесть говядину! 15 апреля 1399 года Тимур перешел Сырдарью под Термезом. В Кеше его встречали делегации, прибывшие из всех уголков империи. «Не кто иной, как Бог, дал мне эту победу», — объявил он народу. Скорее всего он этому верил, но мы не обязаны разделять его мнение, и нам позволительно считать, что она ему досталась по воле сатаны.

Настала пора цветения роз. Отдыхать в Самарканде было хорошо, но дела не позволяли: положение в Западном Иране ухудшилось, а Тимуров наместник, принц Мираншах, не только не попытался его исправить, но даже усугубил его. [105]

Хан-заде неожиданно прибыла в Самарканд и слухи подтвердила. Ее значимость в соотношении сил была велика. Не кто иной, как она, столь красивая когда-то, на какое-то время спасла Хорезм, взяв себе в мужья старшего Тамерланова сына, Джахангира; по кончине его она перебралась в постель его сводного брата, Мираншаха, исполняя тюрко-монгольский закон повторного замужества вдовы с сыном или братом мужа. Она приехала из Тебриза, чтобы предупредить тестя о странных поступках своего нового супруга. Мираншах несомненно обезумел, то ли упав с лошади, как говорили потом, то ли по другой причине. Он пьянствовал, играл, развратничал, безудержно проматывал свое состояние. Хуже было то, что, не обладая ничем из того, что позволило бы ему сравняться славой с отцом, он затеял прославиться злочинствами. В осуществление созревшего в его голове плана он дал целый ряд совершенно бредовых приказов, таких, как выкинуть из могил останки некоторых прославленных людей, в том числе визиря Рашидаддина, первого историографа Ирана, потому-де, что они являлись безбожниками; разрушить все памятники в городах, подчинявшихся его власти; казнить даже тех, кои пользовались покровительством Тимура, то есть кади, включая шерифа, являвшегося потомком пророка.

В то же самое время он совершенно не занимался государственными делами, между тем его безумие, произвол и преследования стали причиной нескольких восстаний, но, узнав о них, он лишь пожимал плечами. Хан-заде всегда умела произвести впечатление на Тимура. В тот раз она тоже была убедительна, прибыв в сопровождении свидетелей, тех нескольких приближенных, которых Великий эмир сам приставил к сыну и коих Мираншах отправил в отставку.

Тамерлан, найдя ситуацию достаточно опасной, летом 1399 года послал туда армию и, естественно, ее возглавил невзирая на жестокие страдания, доставлявшиеся ему язвами, открывшимися в ходе Индийской кампании. Он выступил из Самарканда 11 июля, взяв с собой Халиля, сына Мираншаха и Хан-заде, впоследствии также оказавшегося человеком весьма неуравновешенным. Что касается Хан-заде, то она осталась в Самарканде купаться в почестях и наслаждаться собственным авторитетом. Когда Великий эмир вступил в Тебриз, его сын предстал перед ним с веревкой на шее. Прием ему был оказан сдержанный.

Тимур, умевший властвовать над своим гневом, ожидал результатов расследования, проводившегося по его приказу. Все оказалось правдой. Наперсники Мираншаха, как те, что своекорыстно использовали его безумие, так и те, которые ничего не сделали для того, чтобы удержать его в рамках дозволенного разумом, были приговорены к смертной казни и преданы смерти. Принц остался жив только потому, что отец удостоверился в его безумии: сумасшедшие, согласно исламу, пользуются репутацией в некотором роде святых, и этот несчастный, действительно, не мог в полной мере отвечать за свои дела. [106]

Теперь оставалось пополнить потери, заново отстроить разрушенное, возвратить имущество тем, кто был его лишен, восстановить законность и правосудие и наконец — и прежде всего — покарать смутьянов: в первую очередь грузин, потом багдадского Ахмеда-Джалаирида и его людей — «братьев-владетелей черных овец» (кара-коюнлу).

Положение на шахматной доске успело значительно измениться с тех пор, как Тамерлан оставил Западный Иран, и это целое лето составляло предмет озабоченности Самарканда. Осман Баязид, расправившись со своими двумя главными врагами, караманским эмиром (1397) и сивасским кади Бурханеддином, упрочил свои позиции в Малой Азии и, кроме всего прочего, оккупировал провинцию Эрзинджан, принадлежавшую Тахиртену, коему Тимур в свое время обещал защиту и который теперь к нему явился с просьбой исполнить обязанности сюзерена.

Великий эмир колебался. Действия против Баязида Молниеносного требовали зрелого размышления, тем более что сирийско-египетские Мамлюки могли нанести удар с фланга. На всякий случай он направил в Адрианополь (Эдирне) с посольским заданием эмира Барласа, поручив ему попросить Османа соблюдать зоны влияния и подумать о том, как удовлетворить Тахиртеновы требования. Одновременно Барлас привел за собой корпус войск значительно более крупный, чем тот, который бывал необходим для подавления мятежей; фактически за ним шли все имевшиеся у него в наличии войска.

Вести, полученные Тимуром в Султании, куда он прибыл устанавливать справедливость, его обрадовали. Его тесть, Хизир-ходжа, правитель Моголистана, умер, и его четверо сыновей вступили в борьбу за трон, что позволило Джагатаидам их помирить, изгнав всех четырех из страны, и закрепиться в Хотане, на самых дальних восточных рубежах империи. В то же самое время в Египте скончался султан Баркук, он был одной из основных опор его врагов, в особенности Джалаиридов; его юному сыну, Фараджу, чтобы завладеть отцовским наследием, пришлось потрудиться. [107]