БОЛЬШАЯ МА: Ты шутишь, дорогой! Я уверена.

БОЛЬШОЙ ПА: Почему ты решила, что я шучу?

С балкона кто – то подает Гуперу знаки, он уходит.

БОЛЬШАЯ МА: Я знаю, что ты шутишь.

БОЛЬШОЙ ПА: Ни черта ты не знаешь и никогда ничего не знала! Ничего я не шучу. Я мирился со всем этим дерьмом, потому что думал, что скоро умру. И ты думала, что я умираю, и тут же начала хозяйничать, прибирать все к рукам. Так вот, Ида, ничего у тебя не выйдет. Потому что я не умираю! И не тебе здесь хозяйкой быть, потому что я умирать не собираюсь. Ничего у меня, оказывается, нет. Это ты решила, что мне крышка. (В спальне остались только супруги Поллиты. Все ушли на балкон. Большая Мама тяжело дышит, зажав рот кулаком.) Что, неправда? Не шевелилась мысль, что скоро ты станешь полновластной хозяйкой в доме и на плантации? Только и слышу: уже где – то командуешь, только и вижу, что твою старую спину то там то сям.

БОЛЬШАЯ МА: Потише, пожалуйста, здесь проповедник.

БОЛЬШОЙ ПА: Проклятый проповедник! Плевал я на него! Слышишь, что я сказал? Плевал я на него!

Кто – то закрывает дверь галереи и в тот же момент – взрыв фейерверка и возбужденные вопли детворы.

БОЛЬШАЯ МА: Я никогда не видела, чтобы ты так себя вел. С чего это ты разошелся?

БОЛЬШОЙ ПА: Теперь, когда все анализы и страх позади, я хочу выяснить кое – что? Кто здесь хозяин – ты или я? Выходит все – таки я. Я – а не ты! И день рождения мой. И пирог мой. И шампанское тоже мое. И все тут мое! Не торопись, я еще здесь покомандую! Да я все тут своими руками сделал. Школу бросил в десять лет: пошел работать! Работал, как негр, как раб! Потом стал надсмотрщиком на плантации старого Стро и Очелло. А когда старина Стро умер, стал партнером Очелло, и плантация начала расти, расти, расти, расти! Всего своим горбом добился! А ты теперь решила все к рукам прибрать! Ни черта тебе здесь не достанется. Поняла? Все ясно? Меня обскоблили с головы до ног и ничего серьезного не нашли, кроме нервных спазмов. А спазмы эти – будь они прокляты! – я получил, наверное, от отвращения! От мерзкой грязной лжи, с которой приходилось мириться! От лицемерия, с которым прожил все сорок лет с тобой! Давай, Ида! Надуй щеки, вдохни поглубже и задуй эти чертовы свечи на моем пироге.

БОЛЬШАЯ МА: Ох, Большой Па! Ох, Большой Па! Ну и ну!

БОЛЬШОЙ ПА: Что такое?

БОЛЬШАЯ МА: И все эти годы, что мы прожили вместе, ты так и не верил, что я действительно люблю тебя?

БОЛЬШОЙ ПА: Что?

БОЛЬШАЯ МА: А я ведь так любила! Так любила! Любила даже твою ненависть и твою грубость, Большой Па! (Рыдает и неуклюже выбегает на галерею.)

БОЛЬШОЙ ПА: А смешно, если это действительно так.

За паузой следует взрыв фейерверка в небе, яркий свет в комнате. Входит Брик, опираясь на костыль, со стаканом в руке, и Маргарет с веселой и тревожной улыбкой.

БОЛЬШОЙ ПА: Тебя я не звал, Мэгги. Только Брика.

МАРГАРЕТ: А я его только доставила. (Целует Брика в губы, он незаметно вытирает их рукой. Она резво, как девочка, выскакивает из комнаты. Брик и отец остаются вдвоем.)

БОЛЬШОЙ ПА: Твоя баба, конечно, лучше, чем у Гупера, и лицом, и фигурой. Но есть в них что – то общее.

БРИК: Бесятся, как кошки на раскаленной крыше?

БОЛЬШОЙ ПА: Верно, мой мальчик. Странно, вы такие разные с Гупером, а в жены выбрали женщин одного типа, почти…

БРИК: Просто мы женились на женщинах из высшего общества, отец.

БОЛЬШОЙ ПА: Чушь… Странно, что у них общего?

БРИК: Объясню. Они уселись посреди огромного куска земли, среди твоих двадцати восьми тысяч акров, и каждая намерена оторвать себе у другой кусок побольше, как только ты выпустишь эту землю из рук.

БОЛЬШОЙ ПА: У меня есть для них сюрприз – я еще долго не буду выпускать ее из рук, так что им не дождаться.

БРИК: Ну и молодец, папа.

БОЛЬШОЙ ПА: Будь уверен. Но жена Гупера только и делает, что рожает. Плодовита, как свинья. Сегодня ее выводку даже места за столом не хватило, пришлось стол раздвигать. Пять уже у них, что ли, и шестой на подходе.

БРИК: И шестой на подходе…

БОЛЬШОЙ ПА: Знаешь, Брик, клянусь Богом, не могу понять, как это все получается? Добываешь себе кусок земли всеми правдами и неправдами, потом земля приносит плоды. Сколачивается хозяйство, богатство, и в один прекрасный день видишь, как все уплывает из рук.

БРИК: Говорят, природа не терпит пустоты.

БОЛЬШОЙ ПА: Да, так говорят, но иногда я думаю, черт возьми, что пустота лучше той мрази, что природа подсовывает вместо нее. Кто – то стоит под дверью. Кто? (Повышает голос.)

БРИК: Тот, кого интересует, о чем мы с тобой говорим.

БОЛЬШОЙ ПА: Гупер!.. Гупер!..

Выждав для приличия минуту, Мэй появляется в двери на галерею.

МЕЙ: Вы звали Гупера, Большой Па?

БОЛЬШОЙ ПА: Ах, это ты?

МЕЙ: Вы хотите видеть Гупера?

БОЛЬШОЙ ПА: Нет. Ни Гупера, ни тебя не хочу видеть. Я хочу, чтобы никто не совал сюда нос, ясно? Ненавижу, когда подслушивают. Терпеть не могу шпионов и соглядатаев.

МЕЙ: Что с вами? Большой Па…

БОЛЬШОЙ ПА: Ты стояла в лунном свете, и тень выдала тебя!

МЕЙ: Я только…

БОЛЬШОЙ ПА: Да, ты только шпионила за нами!

МЕЙ (плачет): Ох, Большой Папа, как вы несправедливы к тем, кто вас действительно любит!

БОЛЬШОЙ ПА: Замолчи! Замолчи! Замолчи! Я переведу вас с Гупером из соседней комнаты в другую. Не ваше собачье дело, сто происходит между Бриком и Мэгги. Устроили за ними слежку по ночам, а потом докладываете матери, а та приносит все мне. Черт возьми, я заболеваю от этого наушничества и сплетен.

Мэй закатывает глаза, протягивая вперед руки, как бы взывая к небесам по поводу несправедливых обвинений; затем вытирает нос платком и выскакивает из комнаты.

БРИК (стоя у бара): Они действительно следят за нами?

БОЛЬШОЙ ПА: Да, следят и докладывают обо всем Большой Ма. Она говорит… (Останавливается в смущении.) …что ты…не хочешь спать с Мэгги и спишь один на тахте. Это правда или нет? Если ты не любишь Мэгги, избавься от нее!.. Что ты там делаешь?

БРИК: Подливаю виски.

БОЛЬШОЙ ПА: Я вижу, виски для тебя стал серьезной проблемой?

БРИК: Да. Это так.

БОЛЬШОЙ ПА: Из – за этого ты бросил работу спортивного комментатора?

БРИК: Это точно. Думаю, да. (Выпивает виски и любезно улыбается отцу.)

БОЛЬШОЙ ПА: Нечего думать… Послушай, что я тебе скажу. Да не смотри ты на эту проклятую люстру. (Пауза. Голос Большого Папы становится хриплым.) Мы купили ее еще с каким – то хламом на распродаже в Европе. (Пауза.) Самая важная штука на свете, поверь – это жизнь. Все остальное не имеет смысла. А человек, который пьет, пускает свою жизнь на ветер. Не делай этого. Держись за жизнь. Все остальное не имеет смысла. Сядь поближе, чтобы можно было говорить спокойно. Здесь стены имеют уши.

БРИК (идет, опираясь на костыль, и садится на тахту): Хорошо.

БОЛЬШОЙ ПА: Перестань пить!.. Отчего это началось? Ты что, разочаровался в чем – то?

БРИК: Не знаю. А ты знаешь?

БОЛЬШОЙ ПА: Брось кривляться!

БРИК (любезно): Хорошо, бросил.

БОЛЬШОЙ ПА: Брик!

БРИК: Что?

БОЛЬШОЙ ПА (глубоко затянувшись сигарой, вдруг испытывает страшную боль. Подымает руки ко лбу): Тьфу!.. Ха! Ха! Слишком сильно затянулся, и вдруг голова закружилась. (Раздается мелодичный бой часов на камине.) Почему, черт возьми, людям так трудно говорить друг с другом, особенно близким людям?

БРИК: Да… (Вновь раздается бой каминных часов. Бьет десять): Красивый звон. Мирный. Люблю слушать его по ночам. (Уютно разваливается на тахте.)

Большой Папа садится прямо и твердо с невысказанной тревогой; напряженно разговаривает с сыном, украдкой поглядывая время от времени слегка смущенно.

БОЛЬШОЙ ПА: Эти часы мы купили с мамой, когда однажды летом поехали в Европу по идиотскому туру Кука. Отвратительное было путешествие. Кругом одни проходимцы, и все куда – то мчатся… А мать, куда бы мы ни приехали, всюду бегала по магазинам и покупала, покупала, покупала. Половина всего хлама, что она накупила, до сих пор валяется в ящиках по подвалам, которые залило прошлой весной. (Смеется.) Европа – это огромный аукцион, вот что такое. Дешевая распродажа антиквариата. К счастью, я богатый человек. И мне плевать, что половина купленного там барахла гниет по подвалам. Да, я богатый человек, я действительно очень богатый человек, Брик. (Его глаза зажигаются на мгновение.) Знаешь, сколько я стою, Брик? Угадай! (Брик неопределенно улыбается и пьет виски.) Около десяти миллионов наличными, золотые слитки и двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли! (Шум и треск. Ночное небо озаряется сверхъестественным зеленоватым светом. Это фейерверк. Дети пронзительно вопят на галерее.) Но купить себе жизнь на это нельзя. Ее не продлить, когда она подходит к концу, не выкупить. Ее нельзя купить ни на одной распродаже, ни в Европе, ни в Америке. Это трезвая мысль, очень трезвая. Я без конца ее прокручивал последнее время… Я стал мудрее и печальнее, Брик, после того, как пережил свою собственную смерть и вернулся к жизни. Знаешь, что я запомнил в Европе?