Разгоряченная погоня с разбегу врезалась в пылающую веселым безумием площадь – и завязла. Попасть в толпу, может, и не всегда легко, но уж выбраться из нее положительно невозможно. Иллари сверху видел их отчаянные попытки прорваться. Будто мухи в киселе тонут и дрыгаются. Командир поднял вверх бледное от ярости лицо, уже перемазанное пирожным и осыпанное конфетти. Иллари показал ему нос, повернулся и побежал по крышам к городской стене. Другого пути наружу сегодня не было. Городской голова велел закрыть все ворота и не выпускать никого в течение суток, пока не отгремела свадьба. Ему не хотелось, чтоб хоть кто-то улизнул от оплаченного им веселья. Благословен будь городской голова, его долговязая дочка и ее богатое приданое!

Иллари спрыгнул со стены в мягкий мох, даже не ушибившись. Стена была высокой, но в таком возбуждении он, пожалуй, и с крыши императорского дворца спрыгнул бы без вреда для себя. Он с сожалением посмотрел на оставленный им город. Вот же незадача: все было необыкновенно хорошо, и приходится так быстро удирать, оставляя столько неиспробованных удовольствий. Что ж, по крайней мере напоследок он неплохо развлекся.

Приятное возбуждение не покидало его несколько ближайших суток. В городе оно выручило его, но в пути сыграло с Иллари очень дурную шутку. Он уже привык было к тому, что ничего не понимает и не умеет, и продвигался со смиренной осторожностью, помогающей ему сохранить свою жизнь в целости. Теперь же, удачно поводив за нос погоню, Иллари воспрял духом. Всю его осторожность словно смыло волной самонадеянности. Окрыленный успехом Иллари вновь решил сменить тактику и вернуться в лес. Конечно, идти дорогой быстрее и легче, но гвардейцы в конце концов выберутся из города. Зная, что он ловок и увертлив не в лесу, а среди людей, вряд ли они заподозрят его в намерении вернуться туда, где он чувствует себя неуверенно. И Иллари с отвагой мертвецки пьяного углубился в лес, посмеиваясь при воспоминании о грохочущих под ногами крышах. Он не замечал, что деревья растут все реже, и стволы их причудливо искривляются, что травы и кустарники мало – помалу уступают место вереску и мху. А даже если бы и заметил – значение этих примет не было ему известно. Лишь когда почва под ногами начала чавкать все сильнее, Иллари понял, что угодил в болото.

Тут бы ему и вернуться. Но болото вовсе не выглядело опасным. Приветливые кочки и ягоды, усыпавшие его поверхность, вселяли уверенность, что пробраться через болото не так уж трудно. К тому же Иллари слишком хорошо помнил карту: путь через болото на два дня короче, чем в обход. Иллари нашел себе подходящую палку для ощупывания дороги и, небрежно помахивая походной сумкой двинулся через болото.

К несчастью, Иллари не знал, как именно следует проверять дорогу, и какую палку надо для этого выбирать. Палка была слишком короткой, и налегал на нее Иллари слишком сильно. Вскоре он поскользнулся, потерял равновесие, взмахнул левой рукой, держащей сумку, а правой оперся о палку. Сумка, вертясь и кувыркаясь, взлетела в воздух, описала дугу и приземлилась на кочку, а Иллари всей тяжестью своего тела ухнул в трясину. Он инстинктивно попытался сделать хоть что-нибудь – и незамедлительно оказался по пояс в болоте.

Зеленовато-коричневая жижа призывно воняла. Иллари погружался все глубже и глубже. До ближайшей кочки достаточно далеко, чтобы сделать бессмысленной любую борьбу за жизнь. Если это вообще кочка, на которую можно выползти, а не островок плавучей травы среди всесветной хляби. Иллари все же еще раз попытался как-то выбраться – и зря. Засосало глубже и быстрее. Болотная мерзость живо добралась до плеч. Когда мокрый липкий холод противно коснулся подбородка, Иллари закричал. До сих пор он не издал ни звука: бессмысленно звать на помощь, если никого. На десять-пятнадцать лиг вокруг ни одной живой души. Вот разве чудо какое могло привести сюда императорскую погоню… но эти скорее утопят окончательно, чем вытащат. Звать на помощь некого. Иллари никого и не звал. Кричал он не для того, чтоб его услышали, и не от страха: он был слишком потрясен непоправимостью случившегося и неотвратимостью смерти, чтобы толково испугаться. Он сам не мог бы объяснить, зачем он заорал. Просто… так принято, вот и все. Умереть мучительно бессмысленной смертью, не исполнив своего долга, и даже не издать при этом предсмертного вопля, показалось Иллари неприличным. Орать надо. И надо сейчас, пока еще можно раскрыть рот, пока его не забило тухлой дрянью. Иллари раскрыл рот и весьма неуверенно заорал. Прозвучало на редкость глупо. Иллари вздохнул и закрыл глаза. Через несколько минут, когда жижа уже почти касалась губ, его что-то стукнуло по носу. Иллари вновь вздохнул и открыл глаза.

Чувствительный удар по носу ему нанесла веревка. За другой конец веревки держался джет. Глаза Иллари полезли из орбит куда быстрее, чем сам он – из болота. Вытянуть его наружу джет, ясное дело, не мог, но зато стоял, как вкопанный, покуда Иллари натужно лез из болота. В конце концов жижа отпустила его, сладострастно всхлюпнув напоследок. Иллари незамедлительно схватил джета за ухо.

– Ну, теперь, паршивец, мы точно поговорим! – живо сообщил он, пуская зеленые пузыри.

– Поговорим, – спокойно согласился джет. – Как только на твердую землю выберемся, так и поговорим. Теперь можно.

Он небрежно дернул головой, и Иллари чуть не упал: его мокрые перемазанные пальцы не удержали джетово ухо.

– Ты лучше за веревку держись, господин, – посоветовал джет.

Иллари послушно взялся за веревку.

– За мной, – скомандовал джет, поворачиваясь спиной к Иллари, – след в след.

Иллари послушно плелся за джетом, как песик на веревочке. Джет то и дело откидывал длинные волосы, и взору Иллари представало ухо. Ухо было розовенькое и чистенькое, с зеленовато-бурым пятном от болотной жижи там, где его схватил Иллари.

Выбравшись на твердую землю, джет разыскал ручеек. Иллари стыдливо опустил глаза: ручеек был тот самый, возле которого Иллари давеча ошибся дорогой и полез в болото. Сырой хворост, собранный Иллари, но так и не разожженный, громоздился по-прежнему, напоминая Иллари о позорной неудаче с костром. Иллари поморщился: за это время хворост отсырел еще сильнее. А больше всего на свете Иллари сейчас хотелось быть сухим и чистым. Даже больше, чем есть: желудок может и подождать, пока в нем переварится болотная гнусь. Даже, пожалуй, больше, чем добраться до Вейдо: мысль о необходимости дойти туда была слишком привычной. Даже больше, чем допросить, наконец, паршивца джета.

Паршивец джет меж тем подошел к груде хвороста и склонился над ней. Иллари показалось, что джет произнес что-то вполголоса, но сам он так громко стучал зубами, что не мог бы утверждать этого с уверенностью. Зато он мог бы поручиться, что огнива или какого иного зажигательного инструмента джет не вынимал. Но огонь полыхнул мгновенно – ну вот только что его не было, и разом выметнул вверх жаркий рыжий столб.

Джет ловко совлек с обалдевшего Иллари перепачканную одежду, достал из спасенной сумки сухие чистые штаны, спихнул Иллари в ручей, быстро вытащил, еще быстрее растер какой-то приятно пахнущей мазью, укутал своим плащом и впихал ноги и задницу своего господина в штаны. Замороченный Иллари не сопротивлялся. Проделав вышеозначенные процедуры с быстротой молнии, джет огляделся, зашагал к болоту, почти сразу же вернулся с какими-то клубнями, разделил костер, чтоб добыть углей, сунул в них клубни, присыпал золой и натаскал лапника, на котором и расположился возле костра.

– Вот теперь можно и поговорить, – напряженным голосом сообщил он.

– Можно, – кротко согласился Иллари, выходя из столбняка.

Но джет отнюдь не спешил воспользоваться разрешением. Он попытался что-то сказать, передумал, закусил прядь волос и умолк довольно надолго.

– Может, тебе вопросы позадавать? – поинтересовался Иллари.