Пол, ранее всегда такой чистый, теперь был покрыт грязью и сухими листьями. Она оглядела комнату, каждый камень стен, лежащую на полу разбитую фарфоровую чашу для умывания, маленький молитвенник матери в кожаном переплете, страницы которого были вырваны и раскиданы по всей комнате.

Внутри огромного каменного камина все еще чернелась кучка углей, оставшихся от огня, согревавшего мать в ее последнюю ночь. Мара подошла к камину и прикоснулась к холодным камням облицовки, повторяя про себя слова матери.

«Начни от угла и отсчитай три камня направо…»

Мара пробежала пальцами по грубой поверхности.

Ее рука остановилась на третьем камне.

«Потом два камня вверх и еще два направо…»

Она последовала указаниям.

«Это и будет нужный тебе камень…»

Ее рука остановилась на нем.

«Чтобы открыть дверцу, нажми на левую сторону».

Мара нажала на камень, который повернулся, открыв маленькую полость, спрятанную в кладке камина.

Мара осторожно просунула руку в тайник, пытаясь на ощупь найти то, что искала. У дальней стенки она нащупала что-то маленькое и квадратное, с гладкой поверхностью полированного дерева и медленно вытащила наружу.

Когда она села на маленький кривоногий стул и положила резную шкатулку себе на колени, сердце ее отчаянно забилось. Шкатулка была изготовлена из освященного феями дерева – так по крайней мере говорила ей мать, – которое было очень темного цвета, почти черного. Мара провела пальцами по полированной крышке, стирая осевший сверху толстый слой пыли.

Под пылью скрывалась тщательно вырезанная эмблема. Две буквы. Переплетенные между собой Э и Ч, окруженные орнаментом из роз, которые должны были символизировать соединение в браке ее родителей, Эданы и Чарльза. Отец рассказывал ей, что купил эту шкатулку у одной старой мудрой женщины и подарил своей жене в день свадьбы. Мать держала в ней только самые ценные для себя вещи. Письма отца, полные заверений в вечной любви, написанные матери задолго до их свадьбы. Локон детских волос ее старшего брата Колина, перевязанный голубой шелковой лентой. Бутон розы, высохший и хрупкий, когда-то красные лепестки которого давным-давно почернели, подаренный отцом матери после того, как они в первый раз вместе танцевали.

И кулхевенский гобелен.

Все эти вещи бережно хранились в шкатулке, которая должна была перейти к Маре по наследству. Это начинание матери должно было превратиться в традицию, такую, же, как и передача кулхевенского гобелена от хозяйки замка к следующей за ней.

Мара осторожно открыла потускневший бронзовый замочек. Там, внутри, лежало все, что осталось от ее семьи, – последние доказательства самого ее существования. Там она найдет то, что Кромвель и вся его армия не смогли у нее отнять, маленькие, дорогие ей сувениры, счастливые напоминания о минувшем.

Медленно она приподняла крышку.

Сердце как будто провалилось куда-то вниз.

Шкатулка была пуста.

Все эти бережно хранимые предметы, которые должны были перейти от матери к ней, исчезли. Сокровища, которые большинство людей посчитали бы ничего не стоящими, а для нее были гораздо более ценными, чем все эти картины и серебряные канделябры, пропали все до единого.

И кулхевенский гобелен вместе с ними.

Мара смотрела внутрь пустой шкатулки матери, и от понимания того, что гобелена, как и всего остального, там нет, горькое чувство неудачи наполнило ее душу.

Как же они нашли шкатулку? Кто ее нашел? Тайник был совершенно незаметен. Он был изготовлен двести лет тому назад, и до сих пор никто не обнаружил его.

Никто даже не мог и подозревать о его существовании, если, конечно, солдаты не наткнулись на него случайно.

Но если даже это и так, если в поисках добычи они и наткнулись случайно на тайник, то почему положили шкатулку на место? Во всем этом не было никакого смысла.

Внезапно Мара услышала позади себя какой-то звук, как будто кто-то шаркнул ногой по каменному полу наружного коридора. Она захлопнула шкатулку, засунула ее обратно в тайник и, повернув камень, закрыла его. Потом, затаив дыхание, прислушалась, ожидая звуков из-за двери.

– Эй? Есть там кто-нибудь?

Молчание.

Мара подбежала к двери и выглянула в коридор.

Там было совершенно темно и тихо, только где-то у нее над головой, проникая в какую-то трещину в стене, посвистывал ветер. Но кто-то тут был. Она была уверена в этом. Шаги ей не почудились. Кто-то действительно стоял здесь и наблюдал за ней.

Опасаясь того, что Сент-Обин может вернуться рано, Мара поспешила покинуть спальню матери и, торопливо пройдя по коридору, тщательно закрыла за собой толстую дубовую дверь, соединяющую старую и новую части Кулхевена.

В огромном холле и на лестнице ей никто не встретился, и она заторопилась дальше, оглядываясь назад на каждом повороте. Мара не останавливалась, пока не достигла двери своей комнаты.

– Ух, детка, – сказала Сайма, когда она закрыла за собой дверь, – ты как сквозь землю провалилась, и никто не знал, где ты. А так как Сент-Обина тоже не было, я испугалась, что он, может быть, узнал правду и увез тебя куда-нибудь. Чуть не умерла от страха за тебя.

Мара перевела дыхание.

– Все в порядке, Сайма. Я не видела Сент-Обина Он уехал рано утром, и его не ждут до вечера. А я просто ходила в спальню матери в старую часть Кулхевена, чтобы проверить, на месте ли гобелен.

– Ты нашла его? Гобелен был там, где сказала твоя мать?.

– Нет. Он исчез, Сайма. Не понимаю, каким образом кто-то мог найти его, но, очевидно, что все-таки его нашли. Там ничего нет.

Сайма в изумлении открыла рот – Исчез? Нет, этого не может быть. Как солдаты могли отыскать его в этом тайнике?

Мара прошлась по комнате, нервно потирая руки.

– Не знаю. Я не верю, что его нашли солдаты.

Шкатулка, в которой, по словам матери, он должен был быть, все еще там, пустая, но там. Исчезли также все ее сувениры. Но шкатулка осталась. И это очень странно. Если солдаты взяли гобелен и все остальное, то почему оставили шкатулку? Это какая-то бессмыслица.

Прежде чем Сайма успела ответить, Мара продолжила:

– Нет, солдаты не могли найти гобелена. Это должен быть кто-то другой. Тот, кто знал о тайнике. Но кто это мог быть?

– Не думаешь ли ты, что это Сент-Обин?

Мара перестала ходить и, нахмурив брови, уставилась в пол.

– Не знаю. Он, вероятно, мог бы его найти, но я так не думаю. Во всяком случае, если бы он и нашел тайник, то гобелен должен быть где-то здесь. Сент-Обин сохранил все более-менее ценное, что осталось от моей семьи. И никогда бы не продал гобелен. Просто не смог бы – он стоит дороже, чем тысяча золотых.

Мама сказала, что, прежде чем спрятать гобелен в шкатулку, она аккуратно свернула его и положила в мешочек из вельвета. Нет, он должен быть где-то в Кулхевене.

Сент-Обин, очевидно, где-то спрятал его. Но где?

Она задумалась на минуту.

– Наверное, сейчас самое время воспользоваться любезным разрешением его светлости на осмотр замка.

Если гобелен у него, то он где-то здесь, а если он здесь, я его найду.

Остаток дня Мара провела, осматривая комнаты западного крыла в поисках кулхевенского гобелена, но безуспешно. И весь этот день, пока она осматривала каждый ящик и заглядывала под каждую кровать, ее не покидало смутное ощущение того, что за ней следят – такое же ощущение, какое появилось у нее в спальне матери. Ей казалась, что кто-то или что-то все время следует за ней, но, оглядываясь, он никого не обнаруживала. В конце концов она решила отнести это на счет нервов.

Однако Мара почувствовала большое облегчение, когда позднее, вечером, готовясь спуститься к ужину, убедилась в том, что шаги, которые она слышала в коридоре за дверью спальни матери, все-таки не принадлежали Сент-Обину. Он вернулся уже после заката – весь день объезжал владения и навещал соседа-землевладельца.