– Понимаю. Сейчас вы снова скажете, что можете приказать меня выпороть? Может, принести хлыст?

– К твоему сведению, сегодня вечером я спасла тебя от гораздо худшего, чем порка. Если бы желала тебе плохого, могла бы отдать этому центуриону Деметру – он испытывал огромное желание отомстить тебе за своего друга.

Вериг снова взглянул на нее, лицо его стало каменным.

– Видел его, – коротко ответил он.

– И это все, чем намерен отблагодарить?

– Любой на моем месте сделал бы все возможное, чтобы избежать плена. Его друг был убит во время моего побега.

– Он относится к этому несколько иначе.

– Так было на самом деле.

– Он схватил бы тебя в присутствии всех гостей, если бы мне не удалось остановить его.

– Не нуждаюсь в защите женщины, – коротко ответил Вериг.

– Я заступалась не за тебя, – возмутилась Ларвия. – Мой дед заплатил приличную сумму денег. Мне не хочется, чтобы они пропали.

Вериг уставился на нее, все у него внутри кипело, но он не произнес ни слова.

Ларвия встретила его гневный взгляд, и ей стало не по себе: она всегда так волнуется, разговаривая с ним, – это пугало ее.

– Зачем обращать внимание на то, что говорит эта Кампания? – раздраженно спросила она. – Всем известна ее бесконечная болтливость.

– Вы уделили ей много внимания.

– Просто беседовала.

– Вы соглашались с ней!

Ларвия удивленно смотрела на него.

– И кивали головой, – гневно добавил он.

– Пыталась избавиться от нее! Хотелось побыстрее отправить ее домой. Даже, если бы она заявила, что у нее на голове корона и она – богиня, я бы тоже кивала головой!

Вериг снова внимательно посмотрел на нее и ничего не ответил.

– И зачем мне разговаривать с тобой? – громко спросила себя Ларвия. – Зачем всегда спорить? – она закрыла глаза, затем снова открыла. – Иду спать. Нестор скажет, что нужно делать.

Он сразу же повернулся, чтобы уйти, но по какой-то непонятной причине Ларвия остановила его в дверях.

– Вериг, скажи, почему тебя так разозлил мой разговор с Порцией? – ее голос обрел прежнюю тональность. – Пора бы уже привыкнуть к тому, как римляне относятся к рабам.

Он медленно обернулся и посмотрел ей в глаза.

– Меня волнуют не римляне, а вы.

– Я римская женщина. Вериг отвел взгляд.

– Хочу, чтобы вы видели во мне человека, – тихо ответил он.

Ларвия молча смотрела па него, сердце учащенно забилось.

– И еще мужчину, – еще тише добавил он, выходя из комнаты.

У нее перехватило горло, протянув руку, успела ухватиться за полку рядом с ней – загремели терракотовые горшки и кувшины; беспомощно протерла глаза: неужели заразилась от сестры, став такой излишне эмоциональной? Как и Юлия, готова заплакать в любую минуту; закинув голову назад, еле удерживала слезы, хотя не хотелось, чтобы размазались подведенные углем глаза.

Почему Вериг так волнует ее? Он раб, а ей постоянно хочется забыть об этом и самой себе признаться, что на самом деле относится к нему, как к равному, как будто его бывшее положение срослось с ним и не утеряно, несмотря на военное поражение и его настоящее положение. Видимо, так и было на самом деле: его нельзя считать слугой, а просто человеком, которого обстоятельства заставили защищать ее, до тех пор пока не получит свободу. И она так и относилась к нему, и он это чувствовал, читал ее мысли, будто они произносились вслух.

Ларвия снова закрыла глаза, крепко сжав губы, – от него нужно избавиться, как-то убедить деда, что Вериг должен исчезнуть. Но даже мысль об этом казалась ей невыносимой.

Она уже привыкла к его постоянному присутствию, с ним чувствуешь себя в безопасности, как и предполагал Каска: и, если быть абсолютно честной, то следует признать, ей нравилось видеть его рядом, смотреть на него – очень красив, есть все, чего не было у мужа: молодость, сила и волнующий интерес к ней самой.

Но – раб.

Ларвия вздрогнула, когда дверь вдруг открылась, вошел Нестор, удивленно уставившись на нее.

– Что с вами, госпожа? – спросил он, осматривая кладовую и как бы ища объяснение ее присутствию здесь.

– Да-да. Искала па полках соус, – поспешно объяснила Ларвия, отворачиваясь, чтобы утереть глаза.

– Сосуды с соусами на кухне, госпожа, в холодной кладовой.

– Конечно, конечно, я забыла. Что ты ходишь здесь, Нестор?

Он протянул руку и достал кувшин с полки.

– Только это.

Ларвия кивнула.

– Поскольку никого нет, госпожа, хотел бы с вами поговорить кое о чем.

– Слушаю, – ответила Ларвия, довольная, что можно отвлечься от грустных мыслей.

– Это касается Верига.

Ларвия вздохнула про себя. Значит, ей не удастся отвлечься.

– Продолжай, – коротко бросила она.

– Не слушается тебя, отказался выполнять какой-то твой приказ?

– Нет, но… – неуверенно ответил Нестор.

– Что же тогда?

– Постоянно спорит со мной, советует что-то делать иначе, пытается инструктировать меня…

– И обычно оказывается прав?

– Дело не в этом! – взволнованно воскликнул Нестор. – Я отвечаю за этот дом, как старший над рабами. Если я говорю «Сделай это», они должны выполнять приказ без всяких обсуждений.

– Понимаю.

Как она и предполагала, Нестор тревожится за свое положение. Сейчас ей не до этого – слишком устала и нервы на пределе, поэтому не в состоянии разбираться с непослушными слугами.

– Я обязательно скажу Веригу, чтобы он слушался тебя беспрекословно, – коротко ответила Ларвия. – Что-нибудь еще?

– Собирался попросить вас вместе со мной проверить запасы вина – сегодня гости выпили больше, чем мы предполагали. Вы не против сделать это сейчас?

– Хорошо. – Ларвия последовала за слугой в зал.

Юлия сидела у окна в комнате Ларвии, снова и снова воспроизводя в голове сцены свидания с Марком, вспоминая его каждое прикосновение, каждый жест, каждое слово. Она встала, прошлась по комнате, затем села и снова поднялась: радостное возбуждение овладело ею, казалось, теперь даже не заснет.

Откуда у нее эта готовность рисковать своей жизнью ради человека, которого едва знает? Логически невозможно понять, но ее это совершенно не волновало, властвовало одно желание – снова быть рядом с ним.

Юлия твердо решила продолжать встречи с Марком: в отличие от Ливии Версалии, она не отличалась религиозностью, верила Марку гораздо больше, чем богине Весте. Ее судьбу решали за нее другие, и поэтому у нее не будет никаких сожалений, если придется покинуть службу. Тревожила лишь опасность, которой они с Марком себя подвергали, поскольку их взаимоотношения считались противозаконными.

До следующего базарного дня – целая вечность, а ей не терпелось поговорить с ним, узнать побольше, притом абсолютно все: о нем самом, о его семье, надеждах и мечтах. Мимолетные встречи, украдкой, при таких сложных обстоятельствах, разжигали ее страсть, утолить которую мог только Марк.

Желание охватило ее, словно морской прилив: вспомнились ощущения, пережитые с Марком, стремление проникнуть к нему под одежду и слиться. Когда он целовал ее – все вокруг исчезало, и если бы ему вздумалось уложить ее в постель, то не стала бы сопротивляться.

Каждый раз, когда Юлия видела его снова, ее поражало, что этот человек так сильно хочет ее, что готов попрать закон, рисковать блестящей карьерой. Он напоминал ей этрусских царей, основавших Рим, чьи изображения видела с детства: такой же большой нос, прекрасно очерченный рот, блестящие черные волосы – словно сошел с древних мозаичных изображений и фресок храма. Ее поражало, что она, весталка, не имеющая опыта ни в жизни, ни в отношениях с мужчинами, завоевала сердце такого прославленного воина.

Все казалось маловероятным, но это была правда.

Она мерила шагами комнату, едва обращая внимание, что шум в доме стал затихать. Последние экипажи отъезжали от дома. Слуги принялись за уборку. Девушка остановилась перед туалетным столиком, взяла в руки хрустальный флакон с духами, открыла пробку и понюхала – лимонная вербена, поставила флакон на место и огляделась вокруг.