Во время праздника Луперкалии Антоний поторопился и совершил стратегическую ошибку. Народ любил Цезаря, но не был готов принять царя. Враги Цезаря преднамеренно способствовали распространению слухов, что он стремится стать царем, чтобы получить более покорных подданных.

– Сегодня утром, – продолжал Цезарь мрачным тоном, – Луций Котта заявил в сенате, что в Сивиллиных[25] книгах записано, что Парфия может быть завоевана только царем, и, следовательно, мне следует немедленно присудить титул царя.

Среди присутствующих раздался ропот.

– Луций Котта – выживший из ума старик, никто не станет его слушать.

– Должно быть, кто-то специально подговорил Котту, – предположил мрачно Тиберий. – Может быть, Каска.

– Наоборот, думаю, Котта был искренен, а его сообщение вызвало бурную дискуссию, – заявил Цезарь. – Он жрец Юпитера. Его интерпретация слов оракула привлекает внимание народа, многие, уверяю вас, слышали об этих предсказаниях.

Установилась мрачная тишина.

– Мое мнение таково, – продолжил Цезарь. – Если мне остаться в Риме до мая, когда армия может выступить на Парфию, Каска и его сторонники получат еще два лишних месяца, в течение которых станут настраивать против меня народ. Мое предложение: с передовыми отрядами мне покинуть Рим восемнадцатого марта, и все разговоры постепенно стихнут. Отрицательный момент состоит в том, что армия останется без меня, поскольку она в марте не будет готова выступить в полном составе – весеннее половодье не закончится, земля будет слишком сырой для маршей. Что вы мне посоветуете?

Воины вопросительно посмотрели друг на друга, обдумывая слова императора, но Марк знал, что, как обычно, Цезарь, уже приняв решение по обсуждаемому вопросу, хотел лишь выслушать мнение соратников, чтобы удостовериться, не упущено ли что-то важное.

– Твое присутствие в городе может оказаться скорее панацеей, а не причиной недовольства, – высказал свое мнение Антоний. – Тебе же не хочется, чтобы подумали, будто ты сбежал.

Цезарь кивнул головой и повернулся к Октавиану.

– Считаю, что тебе лучше покинуть Рим, – сказал он. – Римляне каждый день видят тебя в императорском одеянии, перед твоим паланкином шествуют ликторы со щитами с изображением топора и пучка прутьев – это только разжигает пламя недовольства. Безопаснее отдавать указания издалека – результат будет тем же самым, но ты лишишь врагов главного козыря: носишь пурпурное одеяние, восседаешь на золоченом кресле и повелеваешь сенатом, по их мнению, словно бог.

– Марк?

– Согласен с твоим племянником, – ответил Марк. – Отправляйся в Парфию, и пусть ситуация решится в твое отсутствие. Армия, оставшаяся здесь, будет на твоей стороне.

Цезарь опросил всех остальных – все пришли к соглашению, что Цезарь покинет Рим в середине марта в сопровождении передовых отрядов. Когда совет закончился, Тиберий, взяв Марка за руку, отвел в сторону.

– Где ты был сегодня вечером? Твой раб Лисандр не мог сказать ничего вразумительного.

У дверей присутствующие выстроились в очередь, покидая караульное помещение по очереди, чтобы не вызывать подозрений.

– Ходил на прогулку, – объяснил Марк.

– Должно быть, нравится рисковать, – усмехнулся Тиберий. – В последнее время в городе появилось много банд.

– Гулял по Марсову полю, – поспешно добавил Марк.

– Нет лучшего слабительного, чем энергичная прогулка по болоту, – засмеялся Тиберий. – Странный ты человек, Деметр. Должно быть, виной твоя греческая кровь.

– Может быть, – тонко улыбнулся Марк.

– Нет, я говорю серьезно, – добавил Тиберий. – Все эти атлетические соревнования, где греки выступают обнаженными: не могу понять, или они такие отсталые, или безразличны к своему здоровью.

Марк засмеялся.

– Моя очередь уходить, – сказал Тиберий и выскользнул через дверь. Марк оглянулся на Цезаря, занятого разговором с сыном сестры. Он решил не ждать, а поговорить с ним позже. Убедившись через щель в двери, что Тиберий скрылся из вида и вокруг никого нет, тоже покинул караульное помещение.

По дороге в казармы он едва обращал внимание на дорогу, в голове кружились тревожные мысли.

Цезарь в опасности: как он, Марк, может уйти в это время из армии и бежать с Юлией, когда человек, поднявший его так высоко, изменивший жизнь бедного фермера, дав возможность стать национальным героем, так нуждается в его поддержке?

Центурион остановился, прислонившись к столбу, к которому крепилась камнеметательная машина – катапульта, закрыл глаза. Несколько месяцев назад ему бы ничего не стоило убить любого, решившего бежать из армии. А сейчас сам думает об этом! Встреча с Юлией так изменила его цели, что иногда, остановившись в задумчивости, удивлялся своим мыслям.

Их встреча произошла так неожиданно, но сразу же круто изменила все планы на будущее.

Но понятие чести еще давало о себе знать: может, попытаться убедить Юлию подождать его, пока не вернется из Парфии, – победа над этой необыкновенно богатой страной принесет огромную военную добычу, трофеи буквально потекут в Рим; все, конечно, будут выражать благодарность Цезарю и, наконец, дадут ему все, чего ему хочется. А болтовня о титулах, о том, какую одежду ему носить, потеряет всякий смысл перед лицом всеобщего триумфа и полных сундуков всех граждан. Именно поэтому враги Цезаря спешат осуществить свои планы до наступления летней кампании, понимая, что, если он одержит еще одну победу на богатом востоке, их политические цели обречены на провал.

Марк вздохнул и двинулся с места, не зная, что ему делать, – никогда еще его личные интересы не сталкивались с долгом, всегда совпадая. Однако жизнь без Юлии казалась ему пустой и безрадостной, но совесть и чувство долга не позволяли покинуть покровителя, особенно когда Цезарь так в нем нуждался.

Марк продолжил путь с тяжелым сердцем.

– Тебя спрашивала Ливия Версалия, – сообщила Юлии Марго, когда весталка вошла в свои апартаменты. – Уже дважды присылала узнать, не вернулась ли ты.

– Для чего я понадобилась? – поинтересовалась Юлия, пытаясь скрыть волнение. Она сняла вуаль.

– Не знаю, возможно, хочет узнать, что сказал тебе врач.

– Немного. Завтра утром пришлет какое-то лекарство.

– От чего?

– От боли.

– Что у тебя болит?

– Марго, перестань допрашивать, – Юлия начала раздражаться. – Сама не знаю, что со мной. Если бы знала, не стала бы консультироваться с врачом.

– Ты же никогда ни на что не жаловалась, – упрямо продолжала Марго.

– Не жаловалась, но я чувствовала боль. Служанка промолчала, явно рассердившись. Юлия смягчилась, поняв, что женщина волнуется о ее здоровье: подойдя к Марго, положила ей руку на плечо.

– Уверена, ничего серьезного. Парис считает, что это женское недомогание из-за отсутствия деторождения.

Лицо у Марго прояснилось.

– Такое иногда бывает.

– Да, знаю. Поэтому не надо волноваться, я тороплюсь к Ливии – она не любит, когда ее заставляют ждать.

Марго поправила драпировку на накидке Юлии.

– Поговорим, когда вернешься.

Юлия прошла через зал атрия, освещенный факелами, звук ее шагов по мраморному полу эхом раздавался по залу. В апартаменты Верховной Жрицы можно было попасть, пройдя мимо статуй Юпитера и Минервы, Дианы и Марса, установленных на пьедесталах или в нишах стен, у их подножия лежали подношения весталок: ранние весенние цветы, стебли злаков или колосья – жрицы ублажали богов. В апартаменте Ливии ее приняла Данута, личная рабыня Верховной Жрицы.

– Твоя госпожа готова меня принять? – спросила Юлия.

Данута поклонилась и показала знаком, что Юлия может войти. Когда Юлия вошла, рабыня вернулась в зал и закрыла за собою дверь.

Апартаменты Ливни выделялись своей роскошью в атрии: дорогой мозаичный пол, богатые гобелены, вся мебель инкрустирована ляпис-лазурью, факелы создавали в комнатах мягкий голубоватый отсвет. Ливия сидела на диване, обитым шелком, с изогнутыми ручками красного дерева. Увидев Юлию, улыбнулась и сделала знак сесть напротив нее.