– Зачем?

– Посмотрим на поведение. Как он там будет стремиться к власти.

Мы нашли в кухне стеклянную плошку с крышкой типа сковороды для микроволновки и с полчаса ловили в кухне тараканов. Набрали штук тридцать. Затем мы пометили Сталина лаком для ногтей, который нашли в косметичке Си. Костик двумя точными движениями нанес ему на крылья по одной алой точке. Крылья стали похожи на погоны, а таракан на генералиссимуса.

И мы вбросили генералиссимуса в народ.

– Ну-ка дай спироскоп! – потребовал Костик.

Он надел очки, минуту обозревал стеклянную кастрюлю с тараканами, затем объявил:

– Десять с какими-то душами, не считая Иосифа. Остальные бездушны.

– С душами, наверное, интеллигенты, – предположил я.

– Ага! – сказал Костик с непередаваемым сарказмом.

И тут в мою комнату без стука ворвалась мадам Полуэктова. И сразу же устремилась к столу, на котором стояла стеклянная сковорода.

– Ага! Я так и думала! Кто вам позволил брать мою посуду? – закричала она и только тут заметила, чем полна эта посуда.

– А-ааа! – заорала она в ужасе, замахала руками и выскочила из комнаты.

– М-да, влипли, – сказал Костик.

– Слушай, надо прятать подопытных животных. А то потравят ведь. Иосифа изведут в два счета, – сказал я.

– Ну душе-то его ничего не будет. Бессмертна, сука. Переберется куда-нибудь, – сказал Костик.

– Придется ему в подполье уходить. Опять, как до революции, – пробормотала проснувшаяся от крика Си.

На девятый день со дня смерти состоялись похороны Калерии Павловны.

Отпевали в храме Святого Князя Владимира, что на Петроградской стороне, вблизи Дворца спорта «Юбилейный». Уже с утра там были заметны приготовления: прямо в притворе храма соорудили деревянный настил с задником, затянутым серебристой тканью и увитым еловыми ветками. Менеджер по продажам Макс бегал по двору с листком бумаги и командовал кому что делать. Метрах в пятидесяти от подиума стоял пульт, похожий на те, что употребляются на рок-концертах.

Судя по всему, готовилось изрядное шоу.

Я выполнял свои обычные обязанности руководителя службы безопасности, расставляя охранников по периметру двора и у входа.

Гроб с телом тетки Сталин с утра стоял открытым в церкви, к нему постепенно стягивался народ.

Надо сказать, что предстоящее отпевание и погребение вызвали немалый ажиотаж в политической жизни Петербурга. Мачик тоже приложил к этому руку, он добивался максимальной шумихи.

Был погожий весенний день, воробьи купались в пыли у церковной ограды, солнце золотило купола. К одиннадцати часам во двор церкви прошествовал организованный отряд пенсионерок-сталинисток, экипированных красными флагами, повязками и транспарантом «Сталин и сейчас живее всех живых!»

Оставив транспарант и флаги вне храма, пенсионерки, крестясь, зашли внутрь и заняли позицию у гроба. Среди них выделялась одна – штурмового вида, с красным розанчиком на старомодной шляпке и ярко накрашенными красными губами. На вид ей было лет восемьдесят, но бодрости хватало на двоих сорокалетних.

Скоро возникла и оппозиция в лице человек пяти пикетчиков от демократических сил, занявших места у ворот церкви. Там были три хиповатые девушки с плакатиками «Нет сталинизму!», пожилая руководительница, по виду диссидентка со стажем, и неопределенного возраста и цвета невзрачный человечек в помятой шляпе.

В храме немедленно прознали про оппонентов. Розанчик вышла на крыльцо, осенила себя крестом и достала мобильник. Сказав в трубку несколько слов, старуха снова спряталась в храме, успев погрозить диссидентам кулаком.

Минут через пятнадцать к собору торопливой походкой приблизился седобородый старец с матюгальником и, устроившись метрах в пятнадцати от диссидентов, начал поливать их лозунгами и проклятиями через рупор.

К этому времени во дворе уже стояла машина телевидения, а рядом бродили оператор с молоденькой редактрисой, у которой в руке был микрофон с надписью «ОРТ».

Мачик сумел подкупить Первый канал.

Становилось весело. Старец кричал в матюгальник:

– Сталин – наша слава боевая! Сталин – нашей юности полет!

На что хиповатые девушки скандировали тонкими голосами:

– Ста-лин ац-той! Ста-лин ац-той!

Калерия Павловна, съежившись, лежала в гробу с бумажной ленточкой поперек лба.

И тут к храму подъехала процессия из четырех черных «мерседесов», возглавляемая лимузином-катафалком непомерной длины. Из «мерседесов» принялись выгружаться грузины – все в черном, напоминавшие грачей с картины Саврасова. Возглавлял их пожилой грузный человек с властными жестами – по виду не меньше князя. Четверо молодых людей были в костюмах джигитов, в камзолах с газырями и кинжалами и в смушковых шапках. Они сразу же встали в почетный караул возле гроба.

Были и женщины – старые и молодые, в черных кружевных платках, и дети – бледненькие грузинские княжны с огромными печальными глазами, и даже один младенец, которого торжественно вынесли в роскошной коляске из катафалка, водрузили на колеса и ввезли в церковь.

Мачик появился из своей «ауди», расцеловался с грузным стариком, и они оба вошли в церковь.

Отпевание началось.

Молодой батюшка с бородкой принялся что-то выпевать, ему вторил басом дородный дьякон, служка подкидывал в кадило что-то, вероятно, топливо.

На хорах запели певчие, в храме было не повернуться из-за обилия зевак и журналистов.

Тетке Сталин предрекали вечную память, но было непонятно – к кому конкретно относится этот долгосрочный прогноз: к вождю народов или к скромной учительнице черчения.

Наконец служба подошла к концу, свечи были погашены и положены в гроб, а сам гроб накрыт крышкой.

Абреки подняли его на плечи и двинулись к выходу. Толпа потянулась следом, крестясь.

На улице гроб водрузили на подиум перед экраном, и тут рядом с гробом появилась Серафима Саровская, одетая в длинный малиновый балахон из парчи, в кокошнике и с непонятным жезлом в руке.

Это был китч, достойный кисти Глазунова.

Камеры и микрофоны обратились к Серафиме. Толпа застыла.

А Серафима, указывая жезлом на закрытый гроб, начала заупокойно вещать:

– Наступил девятый день, как преставилась раба Божия Калерия, и сегодня ее душа расстается с телом…

Заиграла музыка из колонок. Кажется, это был Григ, «Песня Сольвейг».

– Какую новую обитель изберет эта бессмертная и великая душа? – задала риторический вопрос Серафима. – Кто обретет эту душу? Кого она поведет по жизни, как вела своего великого обладателя?

Чем-то она напоминала стилистически ведущую программы «Слабое звено». При этом явно гнала. Вкусу ни на грош. Впрочем, это и нужно для толпы.

Раздался дружный «ах!» Это на серебристом экране появилось розовое облачко с крылышками, которое медленно поднималось кверху, трепеща этими крылышками, как стрекоза.

Облачко, очевидно, символизировало душу и управлялось лазерным лучом с пульта.

– Сейчас, сейчас мы узнаем – куда направляется душа! – вскричала Серафима.

Я тихо выругался.

Розовое облачко, потрепетав крылышками, сместилось вбок, переползло с экрана на стоящих справа от подиума людей в черном и уперлось в детскую коляску с кистями и кружевами, в которой спал грузинский младенец.

– Душа нашла себе обитель! Душа нашла себе обитель! – совершенно базарным голосом объявила Серафима.

Пожилой грузинский князь подскочил к коляске, извлек оттуда спящего младенца и вскинул его над головой.

– Иосиф Второй Туманишвили! – гаркнул он, обращаясь к толпе.

Ребенок, конечно, заорал, напуганный внезапным объявлением его наследником Сталина.

Никому уже неинтересную Калерию Павловну погрузили в автобус и повезли в крематорий. Сопровождали ее три старухи и девушки-антисталинистки в знак протеста.

Дважды потерявшая душу – один раз тайно в морге и второй публично и фиктивно – тетка Сталин отбыла в вечность, оставив своим официальным, но фальшивым преемником младенца Иосифа Туманишвили, а неофициальным, но настоящим – таракана Иосифа, сидевшего в стеклянной банке у меня дома.