– Мы боремся, но не знаем, что получится, мозг затронут.

Потом похороны, и я одна, совершенно одна. Никого – ни мужа, ни сына, ни мамы, ни друзей. Вернее, внутри одна, вокруг-то толпились. Воистину одиночное катание. Так и видела себя на катке, танец себе поставила – умирающий лебедь, красивая такая, душевная программа.

Не знаю, кто виноват, но я не могла больше жить с Лешкой. Он продолжал учиться, как и раньше, а я не могла. Та, былая королева и чемпионка, ушла вместе с сыном.

Когда я сказала: «Мы должны расстаться», – очень удивился.

– Ник, нам только восемнадцать. Все впереди, через некоторое время будет легче, все пройдет, ты опять научишься радоваться жизни и будешь той королевой, в которую я влюбился, обязательно будешь.

– Леш, больше нет королевы, нет даже герцогини, а когда будет, не знаю. И будет ли?

– Я буду ждать.

– А сейчас как?

– Буду ждать.

– Это не любовь уже, Леша, нам только восемнадцать, я подаю на развод, королева ушла.

А про себя сказала: «Да здравствует королева! Новая, другая и уже не твоя».

Поняла, что он и влюблен-то был в спортсменку – чемпионку, красавицу. А кто я сейчас? Никто, и зовут меня никак. Нет, я не буду ждать, пока меня бросят, потому что не соответствую образу. Ушла сама. Образ оставим в его памяти. Подруга Лилька уговаривала: подожди, все вернется, ты опять станешь собой, такими, как Лешка, не бросаются. Он же не изменял тебе, ну, меньше внимания уделял, так он же учился.

Зачем-то порезала все совместные фотографии. Даже из свадебных его удалила. Смешная.

Довспоминала первую любовь и глянула в окно. Там напряженно толпились «Глядящие», ждут. Чего ждут? Повернулась и сказала громко:

– Мы расстались потому, что он любил образ, а не меня… наверное, – прибавила с сомнением.

Так я вспомнила свою первую, такую прекрасную любовь, такого красивого мальчика. И все-таки, почему у меня все так нелепо складывается?

Темные тени за окном не уходили, хотя ночь поливала их дождем, а я вспоминала дальше. Вспоминала, как неистово училась в институте, чтобы быть не хуже других и в том числе Леши. Что-то хотела доказать себе и ему, зачем? Время побежало вперед стремительно, засасывало, меняя все вокруг. Я нашла новых друзей и уже к концу третьего курса опять стала улыбаться и танцевать, пошла в турпоход и увлеклась горным туризмом. Горы, песни под гитару, преодоление себя, восторг покорения вершин, разговоры у костра о жизни и мечтах. Там встретила его – Тараса. Он пел и лазил лучше всех. Мы стали встречаться. Мне было так легко с ним, все заботы и жизненные проблемы он взял на себя.

– Ты женщина, – говорил он, обнимая, – и я должен уметь устраивать твою жизнь, обеспечивать, защищать– так учил меня отец. Мужчина сильный для того, чтобы его женщина могла быть слабой. Сильной она может быть и без него. Тебе не о чем переживать, положись на меня.

С ним было так легко и беззаботно, тепло и уютно. В мае собирались пожениться. Он позволил мне расслабиться и… и я разомлела от счастья. Только мне оно не позволительно. За что, Всевышний?

Выбралась из тенет воспоминаний. Посмотрела в окно.

– Что маячите? Наблюдаете, гады, да радуетесь, что чищу себя и вспоминаю. Как больно-то, не жизнь, а одна большая рана.

На майский поход в горы пошли в разных группах. Тарас пошел в четверку, а я смогла выйти на два дня позже. Зачет сдавала. Уже в лагере узнала, что он ушел, вернее, они с другом пошли посмотреть тропу и не вернулись. Их так и не нашли. Ничего не нашли. Трещина ли, обрыв– не знаю. Снегопад скрыл все. Однажды снегопад принес мне любовь, и я благодарна ему за это, хотя и не получилось длительного счастья, а сейчас забрал, так пусть и меня заберет.

Вспоминаю его слова: «Теперь я твоя опора и буду ей всю жизнь». Но жизнь решила по-другому и выбила опору из-под ног.

Четыре месяца вечерами занималась распечаткой фотографий наших совместных походов. Сделала кучу альбомов восхождений, а потом решила, что пора заканчивать эту жизнь. Таблеток вот только выпила слишком много, больше 100 штук, произошла аномальная реакция отторжения препаратов, спасли тогда, подружка пришла не вовремя, а может, и вовремя, кто эту жизнь знает. Тогда я ей не была благодарна. Вспоминаю, очнулась голая на каталке, только сверху простынкой накрыли, а вниз ничего даже не бросили, так на железе и лежала. Кому жалко самоубийцу? Помню взгляд санитарок – ни жалости, ни просто чего-то человеческого. Наверно, решили, что я наркоманка и у меня передоз. Холодно, периодически отключаюсь, а в голове все плывет. Из очень ярких воспоминаний этого времени – мелькание передо мной странной женщины, лица которой не запомнить, как будто оно, это лицо ее, собрано из тысяч других, разных, соединенных в одно. Она смотрит и смеется.

– Я думала ты, сильней, Лотта. Ну, развлекла ты меня, девочка, люблю трагедии, в них столько эмоций, энергии выплескивается. Не дам тебе умереть, так и знай, нравится тобой развлекаться.

И опять хохот, безжалостный, издевательский, холодный.

А потом еще одно странное виденье.

Зовут меня, но имя не мое. Лотта, кажется. Будто птица со мной разговаривает. Пролетела, склонилась надо мной, голова человеческая, а тело с птичьими крыльями. Красивая и грустная. Посмотрела, головой качает и тоже говорит:

– Я думала, ты сильнее, Лотта. Но я верю, ты справишься, мы ждем тебя, вспомни мои слова, они в твоей памяти, открой сознание, ты должна их вспомнить и понять. Это очень важно.

– Учись падать и держаться ни на чем! Выбраться из мира Майи можно только найдя опору в самой себе, и тогда ты обретешь почву под ногами и станешь опорой и для других. Только так – опираясь на себя, обретая Сознание, можно найти Истину и уйти от игр Майи. Вспомни это, Лотта.

Что-то в ее словах было до боли знакомо, но непонятно, откуда были эти знания, словно она призывала меня вспомнить другую жизнь, другую меня. Время подумать у меня было, много времени в психлечебнице. Долго лечили и уговаривали, что ай-ай-ай, так делать нехорошо. Врач молодой и неглупый, из тех, кто не ищет серьезных отношений, не прочь был завести их и со мной. Послала куда подальше, обиделся, но внимание отвлекало и по-своему веселило. И врачу тому спасибо. Научил смотреть на жизнь, как на сериал, сериал про чужую жизнь, не мою. Выбралась я.

Закончив вспоминать этот, еще один, период жизни, или не жизни, посмотрела в окно. «Глядящие» напряженно ждали, что я скажу на этот раз. Я нервно произнесла:

– Да, я с радостью переложила трудности бытия на Тараса и спряталась от них за его спину. Он защищал меня от меня самой и жизни. Мне этого нельзя? Да?

По тому, как за окном началось броуновское движение теней, поняла, что услышали, и крикнула им еще раз:

– Так что, мне нельзя прятаться, нельзя, скажите?

Они по-прежнему молчали. Что правда, что ложь, догадайся, мол, сама и думай дальше. Пошла выпила чаю, успокоилась и опять погрузилась в вязкое, такое темное прошлое.

Друзья не бросили, опять позвали в горы. Было нелегко, но пошла. Горы лечат, их холодное бездушие было сродни холоду внутри меня. Красивая и холодная, как кто-то сказал обо мне. Да, я такая – снег и холод, зима и откуда-то, будто опять из другой жизни, всплыло имя Морана, зима, смерть и ее слова – не надейся, я с тобой не расстанусь.

Но и лед иногда тает, когда ему надоедает быть твердым и хочется стать легким и воздушным, как пар. Опять зима, когда я поехала к тетке на север. Мы оттуда родом. Двоюродный брат пригласил в свою компанию на Новый год. Девчонки смешные и зажатые, как иллюстрации к песне: «стоят девчонки, стоят в сторонке, платочки в руках теребят», а в меня вселилась Кармен. Красная шелковая кофта вызывающе алела, черная до пола юбка так и летала вокруг ног, а я плясала, как будто это последние танцы в моей жизни. Тело, мышцы помнили ритм и движения. Я была откровенно хороша. В меня нельзя было не влюбиться. Пробыла у тетки недолго, но парнишка, хороший, симпатичный, приехал через месяц меня навестить, удрав с занятий. Отправила назад – молодой, моложе меня на несколько лет. А летом, закончив институт, он переехал в мой город, и мы стали жить вместе. Ему нравилось быть со мной.