Мы долго обсуждали сложившуюся ситуацию и договорились, что я буду стараться не вмешиваться в дела, пока Лотта не просит – все-таки голова-то ее, поэтому я в уголке тихо посижу, пока не спросят совета. И, конечно, договорились, что будем искать способ разменять «квартирку», то есть найти тело, куда меня выселить. Мысль о выселении куда ни попадя меня не грела, хотелось бы тело покрасивше и, конечно, не дряхлое там совсем, а молоденькой и хорошенькой девушки. Сама засмеялась своему желанию: как говорят, сорок лет – ума нет, и не будет. Только у меня теперь ничего нет – ни своего тела, ни своих мозгов – так, чистый разум и память в чужой голове.

За обвалом новых впечатлений как-то забыла подумать, что же со мной потом будет. Интересная, однако, тема. Сейчас я зачем-то кому-то нужна, а потом могут вышвырнуть в небытие – и все, никто не вспомнит и где могилка моя – не узнает, так как ее нет, соловей не прилетит и не заплачет. И грустно так стало, но почему-то в тоже время смеяться захотелось. Странно. И тут я себя поймала на мысли, что так хорошо я себя уже лет пятнадцать не чувствовала. В мыслях ясность, эмоции яркие, красочные, сочные, не замутненные ни отчаянием, ни жизненным опытом. А должно бы, исходя из ситуации. Не чувствую ни излишней озабоченности, ни настороженности – в общем, пофигистические какие-то эмоции, такие, как в молодости бывают, когда думаешь, что все само собой образуется, рассосется, решится.

Моя склонность к осознанию действа возрастной и житейской мудростью затрепыхалась и заелозила. Короче, одним органом чувствую (ой его же теперь нет тоже), что что-то не так, неправильно. Смешно, конечно, было бы говорить про какую-либо правильность, сидючи в чужой голове, но мой разум пока еще мой и мои чувства – они же мои, я с ними сроднилась за столько лет, привыкла, одним словом: а тут и они как-то странновато себя ведут, подозрительно.

На всякий случай Лотту спросила:

– Тебе как, не грустно? Или, может, весело?

– С чего веселиться-то? Но и плакать, в общем, не собираюсь. Думаю, Кот прав, завтра многое может проясниться, тогда и будем эмоциями разбрасываться. А сейчас уснуть бы. Вот только не поняла – ты вроде как повеселела. Мысль какая дельная пришла что ли?

– В том-то и дело, что нет, просто почувствовала, что все кажется не таким ужасным. Хочется просто отмахнуться от обдумывания ситуации и вместо этого пойти посмотреть на красоты острова, с тетками твоими познакомиться поближе. Хочется пойти и подвигаться, как щенку, а не думу думать. Интересно, почему это? У тебя как?

– Да я и по жизни надолго в печаль не впадаю, но особых изменений не отмечаю в себе. Может, это я на тебя каким-то образом влияю?

Мысленно хлопнула себя по лбу (ой, лба-то своего тоже не было, а по Лоттиному стучать было как-то неправильно). Да и послушались бы моего желания Лоттины руки, вот еще один интересный вопросец. Надо попробовать попозже руками захотеть что-нибудь невзначай потрогать. А может, и не надо самодеятельности. Поняла, что проблем по совместному проживанию, как моральных, так и физических, будет масса.

А ведь действительно, гормоны и энергетика-то теперь у нас общие, вот они и влияют. А что, мне нравятся новые ощущения – живенько так, давно забытое чувство легкости и беспечности молодости.

Под утро мы все-таки заснули и проснулись отдохнувшими. Лотта сказала, что на Буяне энергетика очень располагает к отдыху и здоровому самочувствию. Пошли завтракать. Тетушки внимательно смотрели на Лотту, но предпочли серьезный разговор оставить на после завтрака. Они явно очень переживали. Смотрела и думала: «Прелюбопытные особы. Как с ними общаться?» И еще одолевало такое стойкое и привычное за столько лет желание, что аж язык (не мой) щемило: чашечку кофейка бы. Но тут такого не водится. Лотта про такой вряд ли слыхивала, да и вкус ей незнаком. Вот и предпочтения в еде и питье у нас не так чтобы очень сходились. Ладно, буду есть, что дают. «А кофейку?» – не унималось сознание.

Не успели мы доесть, как воздух задрожал, и перед нами возникли две особы. Лотта тихо ахнула, и по ее реакции, что пробежала и в моем сознании тоже, поняла, что эти дамы – богини, а именно – Макошь и Морана.

Тайны приоткрываются

Меня они впечатлили. Морана, о которой думала почти с ненавистью, выглядела как истинная ледяная королева. Она была действительно изумительно красива дивной, холодной красотой. И взгляд притягивал – не просто холодный, от такого в сосульку того и гляди превратишься. Он, как скальпель хирурга, так и норовил проникнуть в сознание, посмотреть, что или кто там еще обитает.

Тетушки тревожно захлопали крыльями, а Алконост, глядя на Морану, просто шипеть начала, ничего членораздельного произнести не могла.

Макошь, напротив, отличалась неброской внешностью: занятая работой женщина за тридцать, руки натруженные, привыкшие к труду. Немного озабоченная какими-то проблемами, задумчивая, но с твердым и властным взглядом. Под ним не было холодно, как под взглядом Мораны, но и было понятно, что расслабляться и загорать нам не предложат и не благословят на такое времяпрепровождение. Она с легкой грустью и сочувствием смотрела на Лотту

– Держись, подруга, прорвемся, – послала я Лотте слова поддержки.

Но Лотта и не думала падать в обморок, хотя воспоминания о Моране, ее замке, замораживании, депрессии в результате отнятия смысла жизни вспомнились сразу и горячей волной охватили и мое сознание.

Тетушка Гамаюн решила немного разрядить обстановку и сказала:

– Мы тут завтракаем. Не хотите ли чайку горяченького?

– Издеваешься, крылатая, – засмеялась Морана, и как льдинки вокруг рассыпались, – мороженого съела бы, а чаи вы с Макошью гонять будете. У нас тут разговор серьезный намечается. Время пришло, Лотта.

Она, не мигая, смотрела на Лотту.

– Не хотела я этого, но тому, значит, надлежит исполниться. Пойдемте к Алатырь-камню, такие вопросы нужно не на ходу решать, а у камня мироздания и пусть пребудет с нами мудрость.

Тут еще Кот потерся о Лоттину ногу и муркнул:

– Говорил, что утром скорей всего многое прояснится. Не унывайте, девчата, лишнего не говорите. Слушайте внимательно. В отчаяние или излишнюю экзальтацию не впадайте. Успеете еще.

Мы расселись вокруг Алатырь-камня, откуда-то скамейки материализовались, и Макошь начала:

– Лотта, тебе Гамаюн говорила про пророчество?

– Да, говорила, я помню текст: «Дева осени проклятая. Похожая и непохожая. Страшная и прекрасная, любимая двумя и носящая двух, придет и заберет нужных, спасет от ярости нового потопа, что не водой пройдет по миру, а огнем ненависти»

– Да, ты правильно помнишь, – проговорила Макошь. – Когда ты проявилась на свет и вышла из заколдованного леса, многое стало ясно, и мы стали понимать, что пророчество точно про тебя, и настоящее время – это время его осуществления. Ты родилась осенью, ну, и основные части пророчества тебе птица Гамаюн рассказала. «Носящая двух» – тут и мы не знали, а оказалось, и в чреве у тебя двойня, и в голове подруга. Два в одном два раза. И проклятая ты, и страшная и прекрасная одновременно была, полюбили тебя двое, с этим все понятно. А остальное расскажу.

Но Лотта все не хотела поверить, что это о ней говорится.

– А собственно, почему именно про меня? Мало ли кто осенью родился, и не меня же одну прокляли.

Но Макошь резко перебила:

– Было доподлинно известно, что это будет птицедева, что на двух ногах ходит; тетушки твои вот сначала и думали то на бабку твою, то на мать. Чернобог, он личность такая – вопросы кардинально решает. Раз не хочет, чтобы что-то совершилось, уничтожает объект – и все. Вот он на твоих родственниц и нападал, да и тебя хотел извести, а потом…, – она сделала паузу.

Тут всех разобрало любопытство.

– А потом что-то изменилось?

– Да, – продолжила почему-то Морана. – Сейчас стало ясно, что ситуация на Первой Земле стала достаточно критическая и миру действительно грозит гибель, а Бог Единый без человечества не хочет остаться. Люди – любимые его чада, а они, эти чада, заигрались. Сам в ситуацию напрямую не вмешивается, соблюдает право на свободу выбора в своих действиях, которую им дал. Пообещал также, что воды Ноя не падут на землю, то есть потопа и уничтожения человечества по Его воле не будет, но люди сами так стараются, что куда там тому дьяволу.