11

Корнилов 28 августа опубликовал обращение к народу, написанное Завойко от его имени:

Обращение Л.Г. Корнилов к народу

Телеграмма министра-председателя за № 4163, во всей своей первой части, является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя. Тому свидетель член Государственной Думы Алексей Аладьин.

Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества.

Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час ее кончины.

Вынужденный выступить открыто — я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство, под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри.

Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне, в эти грозные минуты, призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога — в храмы, молите Господа Бога, об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.

Я, генерал Корнилов, — сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ — путем победы над врагом — до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы, и выберет уклад новой государственной жизни.

Предать же Россию в руки ее исконного врага, — германского племени, — и сделать русский народ рабами немцев, — я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли.

Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!"

27 августа 1917 г. Ставка.

На это генерал Пётр Краснов, в общем-то, не плохой писатель, заметил:

- В прекрасно, благородно, смело написанном приказе звучала фальшь.

После этого обращения Ставка выпустила массу телеграмм, обращений, приказов и воззваний. А надо было просто поднять армию и идти на Петроград, на помощь Крымову. Как там, у Крымова никто не знал. Попытались один раз установить с ним связь, но не удачно и больше не пытались.

А Корнилов слёг. У него отказала правая рука. Она мучительно ныла и отказывалась подчиняться. Он лежал, прислушивался к боли, а вокруг него хлопотали жена, дочь и сын.

Накануне он провёл смотр могилёвского гарнизона. В смотре участвовали Корниловский полк, два эскадрона текинцев и Георгиевский батальон, подвергшийся большевицкой агитации.

Перед строем могилёвского гарнизона Корнилов решил произнести речь. Потребовал стул. Забираясь на него, чуть не упал. Из рядов Корниловского полка кто-то ахнул:

- Плохая примета.

Завойко махнул рукой. Строй прокричал трёхкратное «ура». Георгиевский батальон молчал.

Корнилов начал речь:

- Солдаты! Товарищи! Я сын казака-крестьянина! Я на своих руках видел мозоли, и возвращаться к старому не желаю! Ложь и провокация приходят из Петрограда. И только безумец может подумать, что я всю жизнь посвятивший служению Родины и её народу, могу даже в мыслях изменить народному делу, - голос главнокомандующего задрожал от смертельной обиды, но выпрямился и опять зазвучал резко и властно: - Нет! Я корнями ухожу в эту землю! Я плоть от плоти из толщи русского народа! И предать его я не смогу! Да, я приглашал и приглашаю в Могилёв Керенского, правительство и лидеров всех политических партий, что бы сформировать правительство народного единства, народной обороны. За безопасность их я ручаюсь честным словом русского офицера! Но если Временное правительство не откликнется на мое предложение, и будет также вяло вести дело, мне придется взять власть в свои руки, хотя я заявляю, что власти не желаю и к ней не стремлюсь. И теперь я спрашиваю вас, будете ли вы готовы тогда?

Корниловский полк и текинцы прокричали: «Готовы!» Георгиевский батальон угрюмо молчал, сознавая, что он в меньшинстве.

И к вечеру эта болезнь. Именно тогда, когда надо было действовать, действовать Корнилов не мог. Он лежал с тоскою в сердце и воспалёнными глазами смотрел в потолок. Одна надежда – Крымов. Приказы Корнилова, посланные превозмогая себя, не выполнялись. Вспомнились строчки Лермонтова:

И маршалы зова не слышат:

Иные погибли в бою,

Другие ему изменили,

И продали шпагу свою.

Нет, это не так, конечно, но многие. Обидно. Не верят в него. Вся надежда на Крымова.

Крымову были подчинены три конных дивизии: Кавказская туземная, Первая Донская и Первая Уссурийская. Это было более чем достаточно, что бы подавить любое революционное выступление в Петрограде.

Крымов выехал из Ставки днём 26 августа, а добрался до города Луги, где располагались его передовые части, только в ночь на 28 августа. Что задерживало его поезд в пути, станционное начальство объяснить не смогло.

Из Луги, днём генерал Крымов позвонил в Петроград. Какой-то незнакомый голос, представился начальником штаба округа и как-то нерешительно сообщил:

- Есть распоряжение военного министра Керенского. Генерал, вы должны остановить своё продвижение на Петроград.

- У меня имеется приказ Верховного главнокомандующего двигаться на Петроград. Я могу подчиниться распоряжению военного министра только в том случаи, если буду иметь его в письменном виде.

- Хорошо, генерал, ждите дальнейших распоряжений.

Этот разговор встревожил генерала и, вернувшись в свой вагон, он сказал своему начальнику штаба, генералу Дитерихсу:

- Не понятно, что там, в Питере твориться, Михаил Константинович. Может быть, он уже захвачен большевиками?

- Всё может быть, Александр Михайлович.

Прибыл офицер с копией телеграммы от Керенского, где он объявляет Корнилова изменником.

- Кто изменник? – удивился Крымов. – Лавр Георгиевич? Изменник чего? Они там с ума сошли что ли? Точно Петроград захвачен большевиками!

Тут появился офицер связи из Пскова с копией распоряжения Корнилова. Туземная дивизия должна быть сосредоточена в Царском Селе, Донская – в Гатчине, а Уссурийская – в Красном Селе.

- Вот это другое дело, - обрадовался Крымов, давая распоряжения о начале движения.

Но оказалось, что железнодорожные пути разобраны на протяжённом участке дороги.

Крымов сказал, что если путева́́я бригада рабочих не восстановит дорогу, то он расстреляет их всех. Это заставило бригаду путейцев в ночь спешно укладывать рельсы обратно. А в четыре часа утра пришла телеграмма от Керенского, где он сообщал, что в Петрограде всё спокойно и переброску корпуса следует приостановить.

- Михаил Константинович, - Крымов обратился к Дитерихсу, - съездите в Псков, разберитесь с обстановкой. Я уже ничего не понимаю.

В Пскове командующий Северным фронтом генерал Клембовский знал не многим больше. Дитерихсу удалось дозвониться до Ставки. Генерал Романовский сообщил, что Корнилов на своём месте, с Керенским идут переговоры, компромисс более чем вероятен.

На станции Луга творилось что-то невообразимое. Скопившиеся эшелоны с казаками растаскивали паровозами, их тащили сорок-шестьдесят вёрст, а затем бросали на каком-нибудь полустанке или тупике, без фуража для лошадей, без еды для людей.

Зато среди них появлялись люди в солдатских шинелях и говорили:

- Товарищи, что же вы? Керенский вас из-под офицерской палки вывел, свободу вам дал, а вы опять захотели тянуться перед офицером, да чтобы в зубы вам тыкали! Так, что ли?

- Товарищи! Керенский за свободу и счастье народа! А генерал Корнилов за дисциплину и смертную казнь! Ужели вы с Корниловым?

- Станичники! Вы соль земли! Краса и гордость России! Скинули царя со своей шее, а теперь офицеро́в туда сажаете?

Растерянные донские и уссурийские казаки отказывались подчиняться приказам.

Офицеры корпуса попытались арестовать агитаторов, но казаки их отстраняли:

- Погодь, ваше благородие, пущай гутарит.

Вечером, у станции Антропшино Ингушским полком Кавказской туземной дивизии завязался бой неизвестно с кем. Отряд неизвестных отступил в Царское Село. Командир дивизии, князь Гагарин решил не рисковать и тоже отступил. Дивизия расположилось на станции Дно. И к ним из Петрограда Всероссийский мусульманский съезд направил внушительную делегацию. Среди них даже был потомок великого Шамиля. Они владели ингушским, черкесским и татарскими языками. Они были свои для горцев. В результате их деятельности Кавказская туземная дивизия потеряла всякую боеспособность.

Вечером 28 августа в Лугу из Петрограда к Крымову прибыли посланцы от «Республиканского центра» полковник Дюсимитьер и инженер Финисов. Они убеждали Крымова двигаться в столицу, где его с нетерпением ждёт офицерское подполье, обещавшее поддержку.

На самом деле в Петрограде офицерские организации не знали что делать. Никаких указаний из Ставки не поступало. Контрреволюционное подполье ждало посланцев Корнилова за деньгами, согласно договорённости в Москве, но так и не дождалось.

Противоречивые сведения поступали со всех сторон, Крымов не понимал, что надо делать и кавалерийский корпус управлялся всё хуже и хуже. 29 августа он попытался двинуть корпус к столице, но это не увенчалось успехом. Казаки митинговали и днём и ночью.

Вокруг Крымова привычный мир рухнул, вместе с ним рухнули и все его устои и представления. Он искренне считал, что неподчинение командирам, это следствие слабости командного состава. Теперь надо признать или он слаб как командир (а это признать он никак не мог) или что в мире что-то изменилось. Нельзя же расстрелять весь корпус! Да и кто будет расстреливать?

После некоторого раздумья, Крымов послал в Петроград связного к полковнику Самарину, своему бывшему начальнику штаба по Уссурийской дивизии, искренне полагая, что товарищ по оружию юлить и врать не станет. Он сейчас служил в военном министерстве. Самарин пообещал приехать в Лугу и утром 30 августа он появился в штабе Крымова.