Он намеренно вызывал друга на разговор, потому что видел, как тот взволнован, понимал, что все мысли доктора на улице Попенкур, в двух комнатках, где умирает поляк-портной.

– Даже при современном состоянии законодательства, даже учитывая, что фактически мы являемся только орудием прокуратуры и судебных следователей, бывают все же минуты, когда нам приходится принять решение, которое может повлечь за собой серьезные последствия… Ведь в конечном счете только после нашего расследования, после того, как мы соберем какие-то материалы, судьи, а вслед за ними присяжные составляют себе определенное мнение… «Достаточно только взять человека на подозрение, вызвать на набережную Орфевр, допросить членов его семьи, друзей, консьержку, соседей, чтобы изменилась вся его жизнь…».

Теперь наступила очередь Пардона, и доктор пробормотал:

– Понимаю.

– Способен ли этот человек совершить преступление?.. Как бы там ни было, мы первые должны задать себе этот вопрос… Вещественные доказательства часто отсутствуют либо малоубедительны…

Зазвонил телефон. Доктор, видимо, боялся подойти, и трубку сняла его дочь.

– Да, мсье… Нет, мсье… Нет… Вы не туда попали…

И, улыбаясь, объяснила:

– Опять этот дансинг «Добродетель». Речь шла об общедоступном танцевальном зале, номер телефона которого путали с номером Пардонов. Мегрэ вполголоса продолжал:

– Так вот, человек, который стоит перед тобой и кажется тебе нормальным, способен ли убить?.. Вы понимаете, Пардон, что я хочу сказать? Дело не в том, чтобы решить, виновен он или нет. Это не в компетенции Уголовной полиции, но и не снимает с нас обязанности задать себе вопрос, возможно ли, чтобы… А это фактически означает судить! Вот чего я страшусь… Если бы я подумал об этом, когда поступал на службу в полицию, кто знает…

Снова долгое молчание. Мегрэ вытряхнул трубку, вынул из кармана другую, вересковую, и, словно лаская ее, стал медленно набивать.

– Я припоминаю один случай… Это было не так давно… Следили вы за делом Жоссе?

– Имя как будто мне знакомо…

– Об этом деле много писали, в газетах, но истина, если в данном случае можно говорить об истине, так и не была установлена…

Мегрэ редко говорил о делах, которыми занимался. Иногда на набережной Орфевр, среди сослуживцев, ему приходилось ссылаться на какой-нибудь нашумевший процесс или на трудное расследование, но говорил он о них весьма лаконично.

– Я как будто снова вижу Жоссе в конце первого допроса. Тогда-то мне и пришлось задать себе этот вопрос… Я мог бы, конечно, показать вам протокол, чтобы узнать ваше мнение… Но ведь этот человек не сидел два часа перед вами… Вам не пришлось слышать его голос, следить за тем, как менялось его лицо…

Это было на набережной Орфевр, в кабинете Мегрэ, во вторник – комиссар даже запомнил день – около трех часов пополудни. Как и сейчас, была весна, конец апреля или начало мая.

Утром, явившись во Дворец правосудия, Мегрэ еще ничего не знал об этом деле, и только в десять часов его поставили в известность, сначала комиссар полиции района Отей, а затем судебный следователь Комелио.

В тот день в Уголовной полиции произошла какая-то путаница. Комиссар района Отей утверждал, что уже под утро предупредил полицию. Но по той или иной причине сигнал как будто по назначению не дошел.

Около одиннадцати часов Мегрэ вышел из машины на улице Лопер, в двухстах или трехстах метрах от церкви Отейя, и оказалось, что он приехал последним. На месте происшествия уже толпились журналисты и фотографы, окруженные толпой любопытных, которую сдерживали полицейские. Уже успели прибыть и представители прокуратуры, а через несколько минут явились люди из Отдела установления личности.

В десять минут первого комиссар велел привести к себе в кабинет Адриена Жоссе, человека лет сорока, приятной внешности, уже слегка располневшего, который, несмотря на небритое лицо и помятую одежду, не утратил свойственной ему элегантности.

– Входите, прошу вас… Садитесь…

Мегрэ открыл дверь в комнату инспекторов, чтобы позвать юного Лапуэнта.

– Захвати блокнот и карандаш…

Кабинет был залит солнцем, а в открытое окно доносился шум Парижа. Лапуэнт, понимая, что ему придется стенографировать допрос, устроился на углу стола. Мегрэ, набивая свою трубку, с минуту смотрел на катера, поднимавшиеся вверх по Сене, и разглядел человека в лодке, плывущей по течению.

– Я вынужден, мсье Жоссе, зафиксировать ответы, которые вы мне дадите, за что и прошу прощения… Вы не слишком устали?

Горько усмехнувшись, человек знаком показал, что нет. Он не спал всю ночь, а полиция Отея успела уже подвергнуть его долгому допросу.

Мегрэ не стал читать протокола, так как хотел сначала составить собственное мнение по делу.

– Итак, начнем с простейших вопросов, с обычного установления личности… Ваша фамилия, имя, возраст, профессия…

– Адриен Жоссе, сорок лет, родился в Сэт, департамент Эро…

Только узнав об этом, можно было заметить у него легкий южный акцент.

– Профессия отца?

– Учитель. Умер десять лет назад.

– А мать?

– По-прежнему живет в нашем домике в Сэт.

– Вы учились в Париже?

– Нет, в Монпелье.

– Вы, кажется, фармацевт?

– Сначала окончил фармацевтическое училище, затем год учился на медицинском факультете. Закончить его мне не пришлось.

– Почему?

Жоссе ответил не сразу, и Мегрэ понял, что колеблется он из чувства порядочности. По-видимому, он старался ответить точно, правдиво, по крайней мере так было до этого момента.

– По многим причинам. Но в основном из-за подружки, которая переехала с родителями в Париж.

– На ней вы и женились?

– Нет. По правде говоря, через несколько месяцев мы разошлись. Кроме того, я не чувствовал настоящего призвания к медицине… Мои родители не были богаты… Чтобы оплачивать мои занятия, им приходилось во многом себе отказывать… Да если бы я и стал врачом, мне было бы не легко начать практику.

Жоссе так устал, что ему стоило большого труда мыслить логично, и он то и дело посматривал на Мегрэ, словно проверял впечатление, которое производит на комиссара.

– А это важно?

– Все может оказаться важным.

– Понимаю… Я только думаю, было ли у меня какое-нибудь истинное призвание… Я слышал, что можно сделать карьеру в лаборатории… Большинство фармацевтических фирм имеют научно-исследовательские лаборатории… Очутившись в Париже с дипломом фармацевта в кармане, я попытался получить одно из таких мест.

– И безуспешно?

– Все, что мне удалось найти, это место управляющего одной аптекой, потом другой…

Ему было жарко. Мегрэ тоже. Иногда, шагая по кабинету, Мегрэ останавливался у окна.

– Вам задавали эти вопросы в Отейе?

– Нет. Задавали другие. Я понимаю, что вы хотите узнать всю подноготную… Как видите, я стараюсь отвечать откровенно… В сущности, я не считаю себя ни лучше, ни хуже других…

Ему пришлось вытереть пот с лица.

– Хотите пить?

– Не отказался бы…

Мегрэ открыл дверь в кабинет инспекторов.

– Жанвье! Попросите, чтобы нам принесли чего-нибудь попить.

И обращаясь к Жоссе:

– Пива?

– Если вам угодно.

– Вы не голодны?

И, не дожидаясь ответа, продолжал, уже обращаясь к Жанвье:

– Пива и бутербродов.

На губах Жоссе скользнула грустная улыбка.

– Обо всем этом я читал, – пробормотал он.

– Что вы читали?

– О пиве, о бутербродах… Комиссар Мегрэ и инспектора, сменяющие друг друга во время допросов… Это уже становится, известным, не так ли? Вот только не думал, что я сам, в один прекрасный день…

У Жоссе были красивые руки, и они выдавали его нервозность.

– Знаешь, когда попал сюда, не знаешь, когда…

– Успокойтесь, мсье Жоссе. Могу вас заверить, что у меня нет никакого предвзятого мнения на ваш счет.

– А у инспектора в комиссариате Отейя было.

– С вами плохо обращались?

– Да… Довольно грубо… Употребляли такие слова… В конце концов кто знает, если бы на его месте были…