Эти дни

Невозможно мудры,

Цадики,[6] а не дни!

В серебро золотые кудлы

Обратили они.

Новости каждый месяц.

Шутка сказать:

Жена инспектора весит

Уже не семь,

А пять.

А Мотэле?

Вы не смейтесь,

Тоже не пустяк:

Мотэле выбрил пейсы,

Снял лапсердак.

Мотэле весь перекроен

(Попробовал лучший суп!):

Мотэле смотрит

«В корень»

И говорит

«По су-ще-ству».

Новости каждый месяц,

Шутка сказать:

Жена инспектора весит

Уже не семь,

А пять!

И носик

Почти без пудры.

И глазки –

Не огни …

Эти дни невозможно мудры,

Цадики, а не дни!

. . . . . . . . .

Много дорог, много,

А не хватает дорог.

И если здесь –

Слава богу,

То где-то –

Не дай бог,

Ох!

… Ветер стих за околицей,

Прислушиваясь, стих:

Инспектор не о себе молится

О других.

Голос молитвы ровен.

Слово сменяется вздохом:

Дай бог

Жене здоровья,

Дай бог

Хворобы Блоху …

Дай бог то и это.

(Многое дай бог, понятно!)

Дай бог сгореть Советам,

Провалиться депутатам …

Зиму смени

На лето,

Выпрями то,

Что смято …

Дай бог и то и это,

Многое дай бог, понятно.

Слишком шумный и слишком скорый

Этих лет многогамный гвалт.

Ой, не знала, должно быть, тора,

И раввин, должно быть, не знал!

Кто подумал бы,

Кто поверил,

Кто поверить бы этому мог?

Перепутались

Мыши, двери,

Перепутались

Нитки дорог.

В сотый век –

И, конечно, не чаще

(Это видел едва ли Ной!) –

По-портняжьему

Робко счастье

И, как счастье,

Неробок портной.

Многогамный, премудрый гомон!..

Разве думал инспектор Боборов,

Что когда-нибудь

Без погромов

Проблаженствует Кишинев?!

Кто подумал бы,

Кто поверил,

Кто поверить бы этому мог?

Перепутались

Мыши, двери,

Перепутались

Нитки дорог.

В синагоге –

Шум и гам,

Гам и шум!

Все евреи по углам:

Ш-ша!

Ш-шу!

Выступает

Рэб Абрум.

В синагоге –

Гам и шум,

Гвалт!

. . . . . .

Рэб Абрум сказал:

«Бо-же мой!»

Евреи сказали

«Беда!»

Рэб Абрум сказал:

«До-жи-ли!»

Евреи сказали:

«Да».

. . . . . . .

А раввин сидел

И охал

Тихо, скромно,

А потом сказал:

«Пло-ха!»

Сказал и вспомнил

Блоха.

Лебедю в осень снится

Зелень озерных мест,

Тот, кто попробовал птицы,

Мясо не очень ест.

Мудрый раввин Исайя

Так мудр!

Так мудр!

Почти

Наизусть знает

Почти

Весь талмуд.

Но выглядит все-таки плохо:

Щукой на мели…

«Мне к комиссару Блоху…»

Его провели.

Надо куда-то деться:

«К черту!»

«К небесам!»

«До вас небольшое дельце,

Товарищ комиссар.

У каждого еврея

Должны дочери быть.

И каждому еврею

Надо скорее

Своих

Дочерей сбыть…

Вы — мужчина красивый,

Скажемте:

Зять как зять.

Так почему моей Ривы

Вам бы

Не взять?

Отцу хвалить не годится.

Но, другим не в укор.

Скажу:

Моя девица –

Девица до сих пор».

Белая, белая сажица!

Майский мороз!

Раввину уже кажется,

Что у Блоха…

Короче нос?!

И куда они торопятся,

Эти странные часы?

Ой, как сердце в них колотится!

Ой, как косы их усы!

Ша!

За вами ведь не гонятся!

Так немножечко назад…

А часы вперед, как конница,

Всё летят.

. . . . . . . .

Этот день был

Небесным громом,

Сотрясением твердынь!

Мэд видала,

Как вышел из дому

Инспектор — без бороды?!

Выбрился,

Честное слово!

Тысяча слов!

И ахал в Кишиневе

Весь Кишинев.

И собаки умеют плакать,

Плакать, как плачем мы.

Ну, попробуйте, скажем, лапу

Ударить, ущемить?

Да, бывает –

Собака плачет.

А что же тогда человек?

И много текло горячих.

Горьких, соленых рек.

Слезы не в пользу глазу.

И человек сказал:

«Н-ну!»

Так инспектор потерял сразу

И бороду

И жену.

Хоть жену не совсем утратил,

Но курица стала не та.

Ну, скажем,

Стала его Катя

Курица без хвоста.

«Счастье — оно игриво.

Счастье — сумасброд».

И ждал он терпеливо:

«Наверно назад придет».

Но… на морозе голого

Долго не греет дым…

И он опустил голову,

Голову без бороды.

Так, окончательно сломан,

Робок, как никогда,

Инспектор

Пришел к портному,

Чтобы сказать:

«Да».

. . . . . . . .

Маленький, жиденький столик.

(Ножка когда-то была.)

Инспектор сидит и колет

«Текущие дела».

Путь секретарский тяжек:

Столько серьезных слов!

Сто-лько се-рьез-ных бу-ма-жек!

И на каждой:

«Блох», «Бобров».

Жутко: контроль на контроле.

Комиссия вот была…

Инспектор сидит и колет

«Текущие дела».

И… он мечтает — не больше

(Что же осталось ему?),

Как бы попасть

В Польшу

И не попасть

В тюрьму…

Что значит:

Хочет человек?

Как будто дело в человеке!

Мы все, конечно, целый век

Желаем

Золотые реки.

Все жаждем сахар, так сказать,

А получается иначе;

Да, если хочешь

Хохотать,

То непременно

Плачешь.

Но дайте жизни…

Новый век…

Иной утюг,

Иная крыша,

И тот же самый человек

Вам будет

На голову выше.

Для птицы главное — гнездо.

Под солнцем всякий угол светел.

Вот Мотэле –

Он «от» и «до»

Сидит в сердитом

Кабинете.

Сидит как первый человек.

И «нет как нет»

Здесь не услышишь.

В чем фокус? Тайна?..

Новый век.

Иной утюг,

Иная крыша…

О-о-о время!

Плохо… Хорошо…

Оно и так

И этак вертит.

И если новым

Срок пришел,

То, значит, старым –

Время смерти!

Комната… тихо… пыльно.

Комната… вечер… синь.

Динькает

Будильник:

Динь…

Динь…

Динь…

Час кончины –

Он приходит

Тихо-тихо,

Не услышишь.

И уходит молча счастье,

И уходят

Мыши.

Только горе неизменно.

Заржавел пасхальный чайник!

И задумаются стены.

И –

Молчанье.

Он заснежит, он завьюжит

В полночь, ветер белорукий…

И совсем теперь не нужен

Ни талмуд,

Ни брюки.

Тихо.

Сумрак нависает.

Не молитва

И не ужин…

Пусть по-новому, Исайя,

Стол тебе послужит.

А потом — к иному краю.

В рай, конечно, не иначе…

Тихо!

Свечи догорают.

Тихо.

Сарра плачет…

О-о-о время!

«Плохо»… «Хорошо»…

Оно и так

И этак вертит,

И если новым

Срок пришел,

То, значит, старым –

Время смерти…

Да, если новым срок пришел,

То, значит, старым –

Фэртиг…