Два исполинских серебряных судка искусной работы с разного рода специями и соусами как бы пролагали разграничительную черту вправо и влево между господами и слугами, — в эту эпоху в испанских колониях, как и в самой Испании, еще сохранялся патриархальный обычай, согласно которому слуги и господа ели за одним столом.

Громадные медные подсвечники с зажженными восковыми свечами были привинчены к столу на равном расстоянии один от другого.

В верхней части стола, покрытой тонкой камчатной скатертью и сервированной массивным серебром, стояло два зажженных канделябра в семь свечей из розового воска.

Приборы на обоих концах стола были простые, скатерть и вовсе отсутствовала.

На почетном возвышении стояло пять приборов. В середине — для самого хозяина, направо от него — для графа, налево — для доньи Флоры, возле нее — для капеллана, возле дона Фернандо был прибор для молодого и довольно красивого человека с отчаянно закрученными кверху усами и глазами, полными огня.

Мигель Баск и мажордом сидели возле судков, за ними тянулось по ряду слуг, размещенных в соответствии со сроком службы и с возрастом.

Когда граф дон Фернандо вошел в столовую, асиендадо со своим семейством стоял на возвышении, слуги также стояли молча — каждый у своего прибора.

— Мой любезный гость, — любезно обратился к дону Фернандо хозяин, — позвольте мне представить вам моего достойного капеллана отца Санчеса, моего друга дона Пабло де Сандоваля, капитана флота его величества короля испанского, и, наконец, донью Флору, мою дочь… А теперь, отец Санчес, прочтите молитву, чтобы мы могли сесть за стол.

Отец Санчес повиновался, каждый сел на свое место, и приступили к ужину.

Это был настоящий испанский стол из классических народных блюд с добавлением жареной оленины и болотных птиц. Вообще все было приготовлено отлично и подано безукоризненно — дон Хесус имел превосходного повара.

Разговор, который шел вяло в начале ужина, мало-помалу оживился и сделался общим, когда подали десерт, разные сладости, ликеры и легкие вина.

Слуга исчезли, только мажордом и Мигель по милостивому знаку асиендадо остались на своих местах.

Дон Пабло, как узнал дон Фернандо, искал руки доньи Флоры, несколько дней тому назад он вернулся в Панаму после довольно продолжительного крейсерства вдоль берегов Перу. Он командовал двадцатипушечным корветом с экипажем в двести человек; корвет его назывался «Жемчужина» и, по словам блистательного капитана, был хорошо известен и служил грозой грабителям, как он величал флибустьеров.

Крейсерство «Жемчужины» складывалось очень удачно: она вернулась в Панаму, ведя за собой два контрабандных судна и с десяток флибустьеров, захваченных в бурю в лодке, едва державшейся на воде.

Капитан рассказал, что эти люди оказали отчаянное сопротивление, прежде чем позволили испанцам овладеть собой, и то они сдались только тогда, когда их лодка стала тонуть. Бедные люди, по-видимому, уже несколько дней ничего не ели и не пили, когда их заметили с «Жемчужины».

— Однако, несмотря на слабость, которую должны были испытывать эти несчастные, они все-таки храбро защищались, — заметила донья Флора.

— Молодецки, сеньорита! — подтвердил капитан, кокетливо подкручивая ус. — Это сущие дьяволы, они убили и ранили у меня человек тридцать.

— А их было всего десять человек? — переспросил дон Фернандо.

— Ни одним больше, честное слово!

— Вы взяли их в плен?

— Их содержат под строжайшим присмотром в панамской тюрьме.

— Гм! — отозвался асиендадо. — Будь их двадцать, а не десять, вам трудно было бы с ними справиться, любезный капитан.

— О! Не все так неустрашимы; эти составляют исключение.

— Вы так думаете, капитан? — насмешливо спросил дон Фернандо.

— Я давно знаю этих грабителей, не впервые мне приходится иметь с ними дело, — самодовольно ответил капитан.

— Ага! — пробормотал дон Фернандо, закусив губу.

— Как же! Я ведь принадлежу к береговой страже, понимаете?

— Вполне.

— Что же вы сделаете с этими беднягами? — спросила донья Флора с участием.

— Их вздернут на виселице без особых церемоний… Впрочем, они вовсе не обманывают себя пустыми надеждами на счет ожидающей их участи, они догадываются, что им уготовано.

— Не знаете ли вы, когда произойдет эта блистательная казнь?

— Не могу вам сказать наверняка, но думаю, что они будут повешены не раньше чем дней через десять.

— Отчего же такое промедление?

— Это мысль губернатора — и довольно счастливая, надо сознаться. В Панаме к тому времени готовится праздник, и казнь флибустьеров входит в программу увеселений.

— Действительно, это счастливая находка, надо быть испанцем, чтобы тебе в голову приходили такие интересные мысли! — вскричал молодой человек с горечью.

— Бедные люди! — воскликнула донья Флора с глазами, полными слез. — Как они должны страдать!

— Они-то? — произнес капитан, пожав плечами. — Полноте, вы заблуждаетесь, сеньорита, они смеются, поют и пьют целыми днями.

— Вероятно, они стараются забыться?

— Ничуть! С самонадеянностью, которая могла бы заставить нас призадуматься, если бы не уверенность, что это абсолютно невозможно, они утверждают, что не будут повешены и что друзья их спасут.

Дон Фернандо и Мигель Баск обменялись выразительными взглядами.

— Дай Бог! — прошептала девушка.

— Аминь! — заключил отец Санчес.

— Ей-Богу! Я не разделяю этого мнения, — сказал асиендадо, — эти флибустьеры — ни во что не верующие негодяи, которые способны на самые ужасные преступления, дерзость их неслыханна, они почти сковали действия нашего грозного флота. Мертвая змея не жалит, чем больше убитых, тем меньше останется способных нам вредить. Что вы об этом думаете, капитан?

— Я полагаю, что было бы глупостью помиловать их, когда уже держишь в руках, петля на шею — самый верный расчет.

— Пожалуй, — заметил капеллан, — но к чему быть свирепее их самих? Ведь после сражения они не убивают пленников.

— А Монбар Губитель? — воскликнул капитан.

— Монбар — исключение, вот дон Хесус — живое доказательство моих слов, он был пленником Олоне, если я не ошибаюсь.

— Это правда, но пока я был у него в неволе, он очень дурно со мной обращался.

— Но ведь он вас не убил?

— Я должен с этим согласиться, — сказал смеясь асиендадо.

— Как! Вы были пленником Олоне, одного из самых свирепых предводителей флибустьеров, и вам удалось бежать, сеньор? — воскликнул дон Фернандо с отлично разыгранным участием. — Но это просто чудо!

— Ваша правда, сеньор, и этим чудом я обязан своему святому покровителю.

— Быть может, — прибавил дон Фернандо, — если б мы были милосерднее к этим людям, то смогли бы смягчить их ненависть к нам.

— Ошибаетесь, сеньор, этих людей ничем не укротишь, — возразил капитан, — один вид золота заставляет их бесноваться.

— Увы! Многие походят на них в этом отношении, — прошептал капеллан.

— Ба! С какой стати оказывать жалость подобным негодяям, которые только вид имеют человеческий, а в сущности просто лютые звери? — вскричал асиендадо. — Ваше здоровье, господа, и да здравствует Испания! Очень нам нужно думать о флибустьерах!

— Что бы вы ни говорили, отец, — несколько сухо сказала девушка, — все это люди, пожалуй, виновные, но тем не менее создания Божий, их надо жалеть.

— Как тебе угодно, нинья, я ничего против этого не имею, — посмеиваясь, заметил дон Хесус.

Он налил всем вина.

Разговор перешел на другое.

Капитан Сандоваль, который было вообразил, что может понравиться Флоре, разыгрывая роль истребителя флибустьеров, спохватился, что ошибся и что донья Флора его мнения не разделяет, а посему счел за благоразумие не настаивать на своем, рискуя оказаться без поддержки, так как дон Хесус Ордоньес, по своему обыкновению, всегда принимал сторону дочери.

Что же касалось дона Фернандо, то он, по-видимому, оставался довольно равнодушен к тому, что говорилось вокруг него.