Оставшись один, незнакомец осмотрелся вокруг, потом опустил голову на грудь, нахмурил брови и погрузился в глубокую задумчивость.

«Из всей моей свиты, — пробормотал он про себя, — ни один не подумал отыскивать меня! Все они бросили, низко бросили меня, а ведь этих людей я осыпал почестями, богатством! Кто знает, не хотели ли они избавиться от меня? О! Если б я удостоверился в этом! Увы! Я один, всегда один! Никто не любит меня!.. Без этого человека, которого судьба послала мне на помощь, мое мертвое тело лежало бы теперь разбитое на дне какого-нибудь обрыва этих проклятых гор. О Боже, Боже мой!.. Но какое странное обращение у этого человека! Кто он?.. Он не имеет ни малейшего сходства с надушенными марионетками, которых я знавал до сих пор. В нем что-то могущественное, благородное, непостижимое для меня. Я узнаю, что это за человек».

Легкий шум заставил его поднять голову. Перед ним стояла прелестная девушка.

Незнакомец хотел приподняться.

— Не вставайте, кабальеро! — с живостью произнесла она нежным и благозвучным голосом. — Извините, что я потревожила вас.

— Я задумался, сеньора, — ответил он с бледной улыбкой, — все, что происходит со мной уже несколько часов, так необычно!.. Господь спас меня и теперь прислал ко мне одного из своих ангелов; да будет благословенно имя Его!

— Это чересчур лестный отзыв о такой скромной девушке, как я, сеньор, — возразила она, краснея.

— Лестный? О нет, сеньорита! Я говорю то, что думаю; разве не обязан я жизнью вашему отцу?

— Это большая радость для нас; папа такой добрый! Но я просила бы вас не беспокоиться, я только пришла накрыть стол для ужина.

— Я не помешаю вам, сеньорита, прошу только об одной милости.

— О милости, сеньор?

— Назовите мне свое имя.

— Меня зовут Христианой… а вот и моя сестра Лусия, — прибавила она, указывая на молодую девушку, которая входила с целой горой посуды.

— Христиана, Лусия… благодарю, сеньорита, я запомню, — ответил гость с глубоким чувством.

В эту минуту в гостиную вошла Мария Долорес и с участием осведомилась о его состоянии.

Незнакомец воспользовался случаем, чтобы выразить ей свою искреннюю признательность и в то же время извиниться за хлопоты, невольно причиненные обитателям этого мирного жилища.

Вмиг стол был накрыт, и на нем появились дымящиеся блюда самого аппетитного вида.

— Сядем скорее за стол, любезный гость, — весело сказал лесник, входя в комнату, — мы с вами, кажется, заслужили хороший ужин; а вы что думаете об этом?

— Я думаю, — возразил с улыбкой незнакомец, — что вы — очаровательнейший эгоист, какого я видал, и семейство у вас прелестное.

— Быть может, вы и правы, но не надо давать ужину остыть.

Все сели за стол; лесник прочел молитву, и все с усердием приступили к давно ожидаемой трапезе.

Случайно незнакомец сидел напротив Христианы. Он не мог поднять глаз, чтобы не встретиться взглядом с молодой девушкой.

По-видимому, он совсем оправился; увлеченный примером других, он прогнал мысли, которые печалили его, и выказал себя таким, каков был на самом деле, то есть веселым, остроумным, приятнейшим собеседником с манерами человека высшего круга. С бодростью к нему вернулся и аппетит.

Ужин оживлялся веселыми шутками лесника, который хотя и не показывал, но в душе был очень рад, что спас жизнь такому благородному человеку, каким казался его гость.

Незнакомец встал из-за стола совсем другим человеком, нежели сел за него.

Он не знал, чему приписать такую счастливую перемену, которая изумляла его самого.

Он с изысканной вежливостью простился с дамами, и хозяин проводил его в комнату на нижнем этаже, приготовленную для него.

В камине горел огонь; одежда незнакомца сушилась, разложенная на стульях.

Лесник пожал руку незнакомцу и ушел, пожелав ему доброй ночи.

С этим человеком несчастье вошло в скромный домик, где в течение стольких лет царили мир и спокойствие.

Грозы в горах редко бывают продолжительны. Разбушевавшаяся стихия за несколько часов истощает свою неистовую ярость, и все вокруг быстро приходит в обычное, так внезапно нарушенное равновесие. На другое утро светило яркое солнце; в воздухе стояла тишина, небо было голубое, утренний ветерок слегка шелестел ветвями, усыпанными росинками, и распространял острый, но благовонный запах, который издает земля после бури.

На рассвете лесник давно уже был на ногах. Он вышел на порог своего дома и с удовольствием огляделся вокруг, потом направился к конуре, вероятно с намерением дать свободу своим собакам, которые, почуяв приближение хозяина, наперебой приветствовали его громким лаем.

В ту же минуту отворилось окно. Лесник обернулся и увидел незнакомца, который дружески кланялся ему.

— Уже встали? — весело осведомился ньо Сантьяго.

— Как видите, любезный хозяин, — ответил тем же тоном гость. — И как видите, совсем уже одет.

— Уж не плохо ли вы спали, чего доброго?

— Я-то? До утра не просыпался.

— Это хорошо! И как вы себя чувствуете?

— Никогда не бывал бодрее.

— Тем лучше.

— Вы идете куда-нибудь?

— Да, собираюсь… а что?

— Я желал бы поговорить с вами.

— Кто же вам мешает? Хотите, я зайду к вам?

— Нет, лучше я выйду, если вам все равно.

— Как знаете. Я вас жду.

Пока незнакомец затворял окно, лесник отпер конуру и не знал, как отделаться от чересчур горячих ласк собак, которые от радости, что видят его, прыгали ему чуть не на плечи.

— Славные животные, — заметил незнакомец.

— По крайней мере, они искренни; их привязанность вознаграждает меня за лицемерие и людскую злобу, — заметил лесник с насмешливой улыбкой.

— Все те же странные речи!

— Почему же мне так не говорить, если это мои мысли, мой любезный гость?

— Так я повторю вам, что вы, должно быть, много страдали, если дошли до такого состояния духа.

— А я отвечу вам, как вчера: кто знает?.. Но оставим этот разговор, который завел бы нас далеко. Вы желали переговорить со мной?

— Действительно.

— Ничего легче быть не может. Я беру ружье и дают вам другое; в ожидании завтрака мы настреляем рябчиков и на охоте потолкуем, согласны?

— Очень хотел бы, но, к несчастью, это невозможно, — с подавленным вздохом сказал незнакомец.

— Как невозможно? Почему же? Разве вы еще чувствуете утомление? В таком случае я, разумеется, настаивать не стану.

— Нет, — покачав головой, возразил незнакомец, — нет, дело вовсе не в этом.

— В чем же тогда?

— Я должен покинуть вас.

— Уже? Полноте! Вы, должно быть, шутите.

— Нет, любезный хозяин, к несчастью, не шучу. Я уже говорил вам, что принадлежу ко двору; мои обязанности требует моего немедленного возвращения в Толедо к королю.

— Правда, я и забыл про это, не стану настаивать более, мой любезный гость. Войдем в дом, я велю подать вам чашку горячего молока и кусок хлеба, а там — с Богом, и в путь.

В ту минуту, когда они вошли, Христиана с сестрой, как бы угадав, зачем мужчины вернулись в дом, ставили на стол чашки с горячим молоком, от которых поднимался густой пар.

— Эти прелестные дети — две очаровательные волшебницы, — сказал, улыбаясь, незнакомец.

— Это просто добрые девушки, — резко заметил лесник.

И он прошел в другую комнату. — Позвольте мне, сеньориты, — обратился тогда незнакомец к молодым девушкам, но более к Христиане, — поблагодарить вас еще раз за все внимание ко мне, пока я имел счастье находиться под вашим кровом; я ухожу.

— Уходите? — вскричала Христиана, но вдруг остановилась, покраснела и в смущении опустила голову.

— Увы! Это необходимо, — ответил он с чувством, — и быть может, навсегда.

— Навсегда! — прошептала молодая девушка почти невольно.

— Но, — продолжал незнакомец, — я сохраню в сердце дорогую память о вашем… — и, тотчас спохватившись, договорил, — о жителях этого дома.