— Я искренне вас поздравляю, сеньор, с принятым вами решением. Теперь вы можете рассчитывать занять со временем и очень высокое положение.
Капитан поклонился с сознанием собственного достоинства.
— Ах! — воскликнул дон Гутьерре. — Ваш рассказ пробудил в моей памяти одно воспоминание.
— Какое, сеньор?
— Боже мой, а я ведь тоже ваш должник. Капитан оживился.
— В самом деле, кабальеро?
— Я в этом совершенно уверен, и в доказательство могу вам даже назвать сумму долга — сто унций.
— Так много! — вскричал радостно капитан.
— Бог мой, да!.. Вы, надеюсь, извините меня, что я до сих пор не уплатил по этому счету, кабальеро, но у меня в последнее время была такая масса дел, что я совсем забыл об этом.
— О, сеньор дон Гутьерре, благодаря Богу, ваша репутация вне всяких подозрений… Я знаю, вы честный человек и за вами ничего не может пропасть.
— Благодарю вас за добрые слова, сеньор, но раз. случай привел вас ко мне, я воспользуюсь им, чтобы уплатить долг.
— Скажу вам по совести, кабальеро, — отвечал капитан с ничем не сравнимою наглостью, — ваше решение доставляет мне большую радость… В настоящую минуту я крайне нуждаюсь в деньгах, я собственно и приехал за этим, но я, право, не знал, как подступить к такой щекотливой теме.
— Я достаточно хорошо знаю, насколько вы деликатны в денежных вопросах, и поэтому хотел избавить вас от объяснений, которые вам были бы неприятны. Потрудитесь подождать всего одну минуту.
— Пожалуйста, сеньор, прошу вас. Дон Гутьерре вышел.
Оставшись один, капитан встал, осмотрелся по сторонам и, уверенный, что за ним не следят, вытащил из кармана мундира кусок воска и снял отпечатки дверных замков с ловкостью и быстротою, свидетельствовавшими о большом навыке.
— Вот и готово, — сказал он про себя, пряча воск и садясь на прежнее место, — теперь у меня есть слепки от всех замков в доме. Никогда не следует ничего упускать из виду — при случае и это может понадобиться… Очень приятно иметь дело с людьми, которые понимают тебя с полуслова… Дон Гутьерре премилый человек, а сто унций, которые он собирается мне дать, как нельзя кстати… Я совсем на мели… Как жаль, что человек этот — враг моей родины! — добавил он с иронической улыбкой.
— Прошу вас, кабальеро, — сказал испанец, вернувшись в кабинет. — Вот задолженные мною сто унций… извините, пожалуйста, что я заставил вас так долго ждать.
— О! Кабальеро! — отвечал капитан, дрожащими пальцами опуская в карман золотые монеты. — Вы шутите. Напротив, это я вам обязан.
Капитан встал. Он достиг цели, которую преследовал, и больше ему уже нечего было здесь делать. Он вежливо простился и удалился.
Дон Гутьерре пожелал проводить его до самой двери, возможно, затем, чтобы убедиться, что он действительно уезжает.
— Где мой племянник? — спросил испанец у пеона. — По всей вероятности, в гостиной? Попросите его прийти ко мне в кабинет.
— Дон Мигуэль ушел, ваша милость, — отвечал пеон.
— Как ушел? В такой час?
— Да, ваша милость… Взглянув случайно через забор, он заметил двух человек, которые, по-видимому, рассматривали наш дом, и пошел с ними поговорить. Затем, вместо того, чтобы вернуться, он крикнул мне, что скоро вернется, и ушел.
— Очень странно, — прошептал дон Гутьерре, направляясь в кабинет.
Пеон сказал правду. Дон Мигуэль действительно заметил двух человек, показавшихся ему подозрительными. Вглядевшись в них повнимательнее, он узнал своих новых знакомых Педросо и Карнеро. Тогда, не колеблясь долее, он вышел к ним и, потолковав с ними несколько минут, на прощание дал им денег, о чем пеон не мог сказать своему хозяину, потому что он этого не видел.
Между тем дон Ремиго, веселый и счастливый, легкой походкой вышел из дому.
— Ну вот, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам, — ни моей лошади, ни солдат моих нет… Куда это они запропастились?
Он сделал несколько шагов вперед, по всей вероятности, в надежде найти их. Но тут на голову ему внезапно набросили плащ и прежде, чем он успел опомниться и оказать хотя бы малейшее сопротивление, он оказался на земле, связанный по рукам и ногам, так что не мог даже пошевелиться.
Впрочем, он и не пытался этого делать. Оказавшись в западне, он вел себя тихо и не произносил ни единого слова.
Тот или те, которые так внезапно на него напали, вывернули и опустошили все его карманы, в том числе прихватили и только что полученные сто унций, а затем спокойно удалились, бросив его на произвол судьбы.
Его обидчики ретировались так умело, что капитан, как ни прислушивался, не мог предположить даже, в каком направлении они могли исчезнуть.
Прошло несколько минут, в продолжение которых капитан предавался грустным, безрадостным размышлениям, не переставая чутко прислушиваться к малейшему звуку. Но вокруг стояла мертвая тишина. Он тщетно пытался разорвать узы и сбросить с головы плащ, чтобы окончательно не задохнуться, но связали его, судя по всему, люди, хорошо знающие свое дело, и все усилия доблестного капитана остались втуне.
Наконец послышался быстрый галоп нескольких лошадей, приближавшихся к тому месту, где он лежал. Лошади остановились, и хорошо знакомый капитану голос Педросо прозвучал почти у самого уха:
— Карай! Да ведь это капитан!.. Его убили!
— Э! Нет! Бездельник! — взревел дон Ремиго. — Я не умер, по крайней мере, я так не считаю, хотя весь разбит! Освободите же меня ради самого черта!
Педросо и друг его Карнеро бросились освобождать своего капитана от связывавших его пут.
Капитан глубоко вздохнул несколько раз с видимым удовольствием.
— Вам надо бы явиться немного раньше, негодяи… Кстати, куда это вы запропастились? Я не мог вас найти, выйдя из дому.
— Мы гонялись за лошадью, капитан, — нагло лгал Карнеро.
— Что? Вы ловили мою лошадь?
— Да. Едва вы вошли в дом, как из кустарников выскочил неизвестный человек, завладел лошадью, обрезал у нее повод и умчался на ней… Мы были недостаточно близко, чтобы остановить негодяя, поэтому мы пустились за ним вдогонку, но он, по-видимому, не имел намерения украсть лошадь, потому что после получасовой бешеной скачки, в продолжение которой мы так и не смогли его нагнать, он остановился и, бросив лошадь среди дороги, исчез в чаще, куда нам уже нельзя было за ним гнаться… Волей-неволей пришлось отказаться от поимки негодяя. Мы взяли лошадь и вернулись назад.