— Что? Значит, вы все четверо здесь?

— Увы! Да, — жалобно отвечал Сент-Аманд. — Я как раз направлялся к вам, чтобы сообщить о нашем прибытии. Вы очень на меня сердитесь за это, господин Луи?

— Я? С какой стати? Наоборот, вы себе и представить не можете, как я рад… Теперь все решилось само собой.

— Ну, знаете, уж тут я ровно ничего не понимаю.

— Надеюсь, что это именно так, — отвечал француз со смехом. — Пока вполне достаточно того, что понимаю я, притом понимаю отлично.

— Это правильно.

— А вот вам и доказательство того, что я ни капельки не сержусь на вас за то, что вы явились сюда… Ступайте за вашими товарищами и приходите ко мне все четверо не позже чем через час.

— Зачем?

— Прежде всего затем, чтобы каждый из вас получил по двадцать пять пиастров вознаграждения.

— Вознаграждение за ослушание?

— Может быть, и так, — отвечал француз, продолжая улыбаться.

— Хорошо! Это мне нравится! А что потом? — весело спросил канадец.

— А потом узнаете, зачем вы мне нужны.

— Теперь я, кажется, начинаю понимать, в чем тут дело… Значит, предстоит какое-нибудь горяченькое дельце?

— Как вам сказать? Вполне возможно, что-то подобное и случится.

— В добрый час! По крайней мере, мы хоть сгодимся здесь на что-нибудь полезное и не будем скучать в этом проклятом городе. До свидания, господин Луи.

— До свидания, Сент-Аманд.

И они разошлись в разные стороны. Канадец отправился к своим товарищам, а француз рысью помчался к дому на улице Монтерилья.

Часы на башне Карпапио пробили ровно четыре, когда Луи Морэн миновал Главную площадь.

— Гм! — пробормотал он, с довольным видом потирая руки. — Не иначе, как Небо помогает нам, и мне почему-то кажется, что сегодня будет в лицах разыграна известная испанская пословица, и бедняжка дон Рамон Аремеро, вместо того, чтобы завладеть шерстью, чего доброго, сам окажется остриженным.

Несколько минут спустя, поручив лошадь заботам слуги, дон Луис уже входил в свою комнату, где его дожидался дон Мигуэль, лежа на софе, распевавший томную сегидилью под аккомпанемент гитары.

Взглянув на молодого человека, француз не в силах был побороть овладевшего им желания и расхохотался прямо в лицо своему другу. Последний был до такой степени обескуражен такой бесцеремонностью дона Луиса, что быстро вскочил на ноги, уронив при этом гитару, которая с жалобным стоном упала на пол.

— Послушайте! Что могло вас так рассмешить? — вызывающе спросил дон Мигуэль. — Скажите, что именно так развеселило вас, и мы посмеемся вместе, если только это действительно смешно!

— Простите меня, пожалуйста, — отвечал француз, принимаясь хохотать еще сильнее, — но это, право, выше моих сил, и я не в состоянии удержаться от хохота… Меня смешит странное совпадение вашего сентиментального настроения с этой игрой на гитаре именно в ту минуту, когда, может быть, решается судьба вашего счастья.

— Что? — взволнованно вскричал дон Мигуэль. — Вы, конечно, шутите, дон Луис?

— Я? — отвечал француз с присущим ему хладнокровием. — Наоборот, я говорю совершенно серьезно.

— Что же такое случилось? Да говорите же ради самого Господа! — все больше волнуясь, вопрошал молодой человек.

— Пока, слава Богу, еще ничего не случилось, но, по всей вероятности, случится сегодня же вечером, если только мы, со своей стороны, не примем никаких мер.

— Я решительно ничего не понимаю!.. Неужели правительство решило арестовать дядю?

— Нет, генерал Мирамон не тот человек, который способен действовать подобным образом. Кроме того, сейчас он озабочен куда более серьезными делами, нежели арест безвредного гражданина. Нет, я говорю не о нем.

— А о ком же в таком случае? Да скажите же, наконец, умоляю вас! Неужели это касается моих кузин?

— Да, дорогой дон Мигуэль, их собираются не арестовать, а похитить сегодня вечером по пути из театра.

— Собираются похитить моих кузин сегодня вечером?

— Ну да, и, по-моему, в этом нет ничего необыкновенного.

— Кто же это собирается их похитить?

— Боже мой! Прежде всего, дорогой дон Мигуэль, позвольте вам сказать, что ваша наивность приводит меня в неописуемый восторг. Вы же знаете, что у вас есть соперник, которого зовут дон Рамон Аремеро, знаете, что он в течение всего этого времени всячески стремился избавиться от вас и даже покушался на убийство, которое, впрочем, не удалось; после всего этого вы спрашиваете, кто хочет похитить ваших кузин… Конечно, он, кому же еще могло прийти в голову похищать особу, которую вы любите!.. Или вы, может быть, воображаете, что неудачный исход его попыток способен заставить его признать себя побежденным, и он откажется от намерения отомстить вам за испытанное им унижение? Вы, должно быть, считаете его дураком… Нет, нет, поверьте мне, он ни за что на свете не откажется от мести, и он надеется добиться своего сегодня вечером.

— Вы меня поражаете, дон Луис! Скажите, пожалуйста, кто же это сообщил вам все подробности этого ужасного замысла?

— Это, в сущности, уже неважно, друг мой, главное, что я знаю об этом… И знаю все, вплоть до мельчайших подробностей.

— Но не можете ли вы сообщить мне, по крайней мере, некоторые подробности? Скажите все, что вы находите возможным сообщить… все, что вы знаете… Не мучьте меня… Вы себе и представить не можете, что со мной делается!.. Чего вы ждете?.. Почему не хотите мне ничего больше сказать?

— Я жду прибытия некоторых лиц, присутствие которых для этого необходимо.

В эту минуту дверь открылась, и вошел слуга.

— Что вам нужно? — сердито спросил дон Мигуэль.

— Кабальеро, — почтительно доложил пеон, — там пришли четверо канадских охотников, которые желают поговорить с доном Луисом Морэном. Они уверяют, что его милость сам назначил им здесь свидание.

— Да, это правда, — отвечал дон Луис. — Зовите их сюда.

Пеон поклонился и вышел.

— Что это значит?.. — спросил дон Мигуэль.

— Наберитесь терпения, милый друг. Нам эти люди необходимы, потому что только в их присутствии я и могу решиться рассказать вам все. Потерпите минуточку, и вы все узнаете.

Дверь отворилась, и вошли ведомые слугой наши старые знакомцы: Сент-Аманд, Безрассудный, Медвежонок и Марсо, неловко кланяясь направо и налево. Затем, когда по знаку дона Мигуэля слуга ушел, затворив за собой дверь, они сбились в кучу и молча стали ждать, пока с ними заговорят.