– Я попытаюсь открыть те двери… – заговорщицки прошептал толстяк. – Вы мне поможете?

– Конечно, – сказал Гарин, поднимаясь с колен.

Вагон вдруг сильно тряхнуло. Покачиваясь, он отполз по рельсам назад, метра на два.

Гарин услышал истошные крики, доносящиеся из тоннеля.

– Кого-то придавило… – сказал толстяк.

Он стоял посреди стремительно пустеющего вагона. Руки опущены вдоль массивного туловища, ладони вывернуты наружу. Он выглядел таким напуганным и обескураженным, что Гарину стало его жалко.

Гарин кивнул.

– Да… Наверное, придавило…

Он прошел в переднюю часть вагона и через окно увидел надвигающуюся темную массу. Она напоминала очень густое варенье, но, несмотря на это, двигалась довольно быстро.

– Что это? – выдохнул над его ухом толстяк.

– Вода… Грязь… Камни… Песок… Теперь они хорошо различали шум бегущей воды.

Внезапно толстяк словно обезумел. Он схватил Гарина за шиворот и потащил к двери.

– Скорее! Скорее! Нам надо уходить отсюда… Гарину с трудом удалось сбросить его руку.

Он ткнул пальцем в плафон.

– Свет… Свет все еще горит.

Толстяк зашипел, словно воздушный шарик, в который угодила иголка, и тяжело опустился на сиденье.

– И что же делать?

– Вода, – принялся объяснять ему Гарин. – Вода прибывает, она может достать до контактного рельса. Тогда все, кто идет по путям, получат сильный удар током. Это – верная смерть.

– И что же делать? – визгливо повторил толстяк.

– Ждать. Пока не погаснет свет.

– И?…

Гарин договорил за него:

– И потом ползти в темноте, стараясь держаться как можно дальше от вагонов. Ничего другого мне в голову не приходит.

Толстяк всплеснул руками, будто говоря: «Хорошо, что вам хоть это приходит в голову».

– А пока, – сказал Гарин, – попытаемся помочь тем, кто остался.

Толстяк захихикал.

– Это глупо. Мы же не сможем тащить их всех на себе.

Гарин взглянул на него так, что у того пропала охота хихикать.

– Во-первых, одного вы взять сможете. А я понесу дочь. Во-вторых, я должен им помочь. В-третьих, спасателям будет меньше работы…

– Вы думаете, они придут за нами?

Гарин помолчал.

– В-третьих, спасателям будет меньше работы. В-четвертых, нам все равно надо что-то делать. Не сидеть же сложа руки. От этого можно сойти с ума. Вот вам целых четыре причины, если какая-нибудь одна кажется недостаточно веской.

– Да, вы правы…

– Поэтому давайте займемся этим прямо сейчас. У вас есть зажигалка – на тот случай, если свет вдруг неожиданно погаснет?

– Есть, – сказал толстяк и оглянулся, словно боялся, что его может кто-то услышать. – Я много курю. Пробовал бросать, но тогда быстро набираю вес.

– Угу… Похвально, – отозвался Гарин. – Держите ее все время под рукой. А пока пойдемте со мной. Не обращайте внимания на тяжело раненных и умирающих, мы им все равно не поможем. – Он обернулся на застывшего в немом вопросе толстяка. – Медицина катастроф – жестокая дисциплина. Ничего не поделаешь.

Толстяк неожиданно привлек его к себе.

«Сейчас он меня обнимет и поцелует, – отстраненно подумал Гарин. – И, может быть, поплачет на плече».

Но толстяк сказал совсем другое.

– Я так боюсь… Так боюсь… Но… Я вам верю. Хочу, чтобы вы об этом знали.

– Хорошо… – обронил Гарин и уже хотел двинуться дальше, но толстяк остановил его.

– И еще… Знаете, стыдно признаться… И поймите меня правильно… Это ничего не меняет. Я говорю это просто так. Сам не знаю зачем… Видите ли…

Толстяк шумно вдохнул и выдохнул. Наконец он решился:

– Вода прибывает… А я… Не умею плавать…

Денис стоял, уперевшись обеими руками в стену. Каждый раз, когда его кто-нибудь толкал, он напрягал все мышцы, стараясь смягчить удар, принять его на себя, чтобы Алисе досталось как можно меньше.

Она цепко держалась за отвороты его красивой дорогой куртки и что-то шептала. Что – он так и не мог разобрать.

Крики, плач, звон стекла и топот ног постепенно стихали.

Денис обернулся и был поражен, как быстро опустел вагон.

Все, кто мог самостоятельно передвигаться, крушили окна и прыгали в тоннель. В вагоне остались беспорядочно лежащие тела, предметы одежды, сумки… В дальнем конце Денис разглядел даже сложенную детскую коляску.

Он отодвинулся от Алисы, и девушка наконец-то вздохнула свободно.

– Пойдем? – спросила она.

Денис покачал головой.

– В 1991 году в тоннеле от Мекки до Медины почти полторы тысячи паломников были затоптаны бегущей в панике толпой…

Алиса слабо улыбнулась. Улыбка вышла кривой и совсем не веселой.

– Вот как?

Истомин кивнул и продолжал:

– 28 октября 1995 года около трехсот человек погибли во время пожара в бакинском метро. Сгорели и задохнулись…

– В Баку? – сказала Алиса. – Откуда ты все это знаешь?

– Гены… – ответил Денис. – Или ты забыла, кто мой фазер? Для журналиста чем хуже новости, тем лучше.

– Ну ладно… – Алиса сделала несколько неверных, спотыкающихся шагов и тяжело опустилась на сиденье. – Тогда… Скажи еще что-нибудь… ободряющее.

Она сидела, прижав дерматиновую папку с «ватманами» к груди, и печально смотрела на лежавшие вповалку тела.

Денис выглянул из разбитого окна двери. В тоннеле теснились люди – бескрайнее море людских голов. Они жались к стене, огибали вагоны и двигались вперед.

«Точнее, теперь уже назад», – подумал Денис.

– Ну, что еще приходит на ум… – сказал он. – Вот, например, как тебе понравится это? В 1944 году свыше пятисот пассажиров и поездная бригада задохнулись в железнодорожном тоннеле близ Салерно, Италия.

– Все время тоннели, – тихо сказала Алиса. В голосе ее звучала обреченность. – И все задыхаются…

– Ага! – Денис пробрался на другую сторону вагона, выглянул в противоположное окно, но и там всюду были люди.

«Когда же это кончится? Когда мы сможем выбраться отсюда?»

– Денис! Пойдем! – сказала Алиса. Казалось, еще немного и она расплачется.

– Нет, – отрезал Истомин. – Едва мы спрыгнем, как нас затопчут. Пусть толпа схлынет.

– Но мы… задохнемся здесь.

Алиса подняла на него глаза, и Денис увидел, что его предположения подтвердились – она плакала.

– Ну не ты, так я, – добавила она уже тише. Теперь ее голос звучал как-то сипло, и именно этого Денис боялся больше всего.

Нехорошее тоскливое ожидание стянуло кожу на его спине и затылке. «Наверное, и волосы на голове встали дыбом».

– Тебе плохо? – спросил он.

Денис уже сам видел, что Алисе становится плохо. Все хуже и хуже с каждой секундой.

Она часто дышала, как лохматая собака в летнюю жару. Губы, кончик носа и щеки медленно заливала пугающая синева.

Денис отскочил от окна и бросился к Алисе.

– Где ингалятор?

Она ничего не ответила, только помотала головой.

– Где твоя сумка?

Алиса раскинула руки, уперлась в край сиденья и нагнулась, судорожно хватая ртом воздух. Она пожала плечами и закрыла глаза.

Мысль о сумке почему-то сразу не пришла Денису в голову. Он поднял то, что хорошо видел – папку с «ватманами», а о сумке забыл.

Причем, что самое странное, он все время помнил об ингаляторе. Он знал, что приступ у Алисы мог начаться внезапно. Но, видимо, в потрясенном сознании произошел какой-то сбой, и Денис думал об ингаляторе и о сумке, как о совершенно разных вещах, никак не связанных между собой. А ведь они были связаны самой простой и очевидной связью: ингалятор лежал в сумке, где же ему еще быть?

– Потерпи, я сейчас… – Денис сжал ее худые колени. – Я сейчас.

Он бросился искать сумку, но нигде не видел знакомую потрепанную светло-коричневую кожу.

Денис хватал все, что попадалось под руку – чьи-то портфели, авоськи, сумочки и дипломаты. Он вытряхивал из них все на пол, быстрым взглядом окидывал содержимое и искал дальше. «Ну где же она?» Сумка могла быть где угодно. Ее могли затолкать в самый дальний угол, и тогда…