— Это объясняет, почему устроители «Любопытного Тома» не имеют ни малейшего представления о мотивах преступления. — Триша насыпала сахар в чашку инспектора.

— Именно. Общение в парилке постепенно превращалось в оргию.

Хупер подумал, что Колридж совсем не случайно употребил это слово.

— Ситуация вполне располагала.

— Вы считаете, что над ней совершили насилие? — спросила Триша. — А потом убили?

— Насилие не впервые оборачивается убийством.

— Но как быть с остальными? Мы разговаривали со всеми. Никто ничего не знает. Такую вещь невозможно совершить незаметно.

— Вы полагаете? Даже в тех обстоятельствах? А если вообразить, что все они — заговорщики? И выгораживают одного, кто сделал это грязное дело?

— Вы хотите сказать, что все желали смерти Келли?

— Возможно. Это бы объяснило отсутствие улик в показаниях.

— Значит, она знала что-то о каждом из них или что-то каждому сделала?

Колридж принял чашку, не поднимая на Тришу глаз. Он продолжал смотреть на экран — на полиэтиленовый ящик в середине комнаты. И представлял нечто совершенно отвратительное.

— Или они все поимели ее, — наконец произнес он.

— Коллективное изнасилование? — переспросил Хупер. — Групповуха?

Инспектор хотел упрекнуть подчиненного и потребовать выражаться корректнее, но внезапно понял: то, что он предположил, пристойным словом не назвать. Колридж в очередной раз нажал на клавишу «воспроизведения», и время на экране сменилось на 23.39. Из парилки появилась Келли.

Джеральдина была довольна. Довольна и сильно возбуждена.

Позднее, описывая полиции состояние Тюремщицы, все единодушно отметили восторженное настроение. Почти истерическое, — сказали двое или трое.

И была, была причина. Повод для радости. Глядя на полупрозрачный ходивший ходуном полиэтиленовый ящик, все понимали, что план Джеральдины сработал — дело дошло до настоящего секса. После двух из установленных четырех часов потения не оставалось сомнений, что в парилке завязались сексуальные отношения. И все в полном разгаре.

Больше не слышалось криков, веселых взвизгиваний и шутливых замечаний, как в первые минуты. Теперь динамики транслировали шепот и приглушенное бормотание. Люди за полиэтиленовыми стенками явно напились и после двухчасового потения и темноты перестали соображать.

Могло произойти все что угодно. И конечно, произошло.

Миновало десять минут с тех пор, как Джаз предложил игру в прикосновения — угадать в темноте, с кем соприкасаешься. И вот открылся полиэтиленовый клапан входа, и в проеме показалась Келли.

— Ай-ай-ай, — хихикнула Джеральдина. — Описалась.

Боб Фогарти моргнул и, стараясь не обращать на Тюремщицу внимания, сосредоточился на работе.

Келли распрямилась. Ее обнаженное тело блестело от пота.

— Прекрасно, — возбужденно прошептала Джеральдина. — Просто здорово!

Келли, вероятно, очень спешила. Она даже не воспользовалась одним из кусков ткани, которые «Любопытный Том» предусмотрительно предложил для подобных игр. Выскочила голой из мужской спальни, пересекла гостиную и бросилась к единственному туалету, которым пользовалась вся компания.

— Чудесно! — воскликнула Джеральдина. — Я знала, что, накачавшись, они не вспомнят про тряпки. Разве что Дервла. Мун права, я их положила только для того, чтобы не выглядеть полной извращенкой. Хотя я такая и есть. Но позвольте добавить, не больше, чем все население страны.

Пробежка Келли вызвала шум в аппаратной: это был первый случай, когда на экране в фокусе так откровенно появилось обнаженное тело.

— И лобок и все остальное, — восхищалась Джеральдина. — Теперь не придется крутить один и тот же ролик с ее титькой, когда она вылезает из бассейна.

— Классный кадр, — заметил Боб Фогарти.

— Ты о качестве или о фигуре?

— Конечно, об изображении, а не об эстетике, — смутился главный редактор.

Он был прав: изображение оказалось великолепным. Совсем не таким, как зернисто-голубые расплывчатые картинки, которые в спальне подсмотрели объективы ночного видения. Келли пробежала через постоянно залитую неоновым светом гостиную. И хотя часть трубок выключили, чтобы, когда открывали дверь, блики не проникали в парилку, качество от этого нисколько не пострадало.

— Отлично, Ларри, — похвалила Джеральдина дежурного оператора. — Хорошо, что мы тебя оставили.

Только накануне произошел спор, не отменить ли ночных операторов. В это время в доме происходило очень мало событий, и всем казалось, что достаточно камер с дистанционным управлением. Но Джеральдина настояла хотя бы на одном ради такого события. И вот результат. Бегущая голая девушка требовала персонального подхода. Камеры дистанционного управления передавали изображение сверху под тремя разными углами, что требовало соответствующего монтажа. А живой оператор Ларри ухватил план в самый лоб: груди подпрыгивают, бедра колышутся, живот напрягается, мысок темных волос в самом фокусе. Очень красиво, если дать в замедленном темпе.

— Великолепная работа, в самую точку! — Джеральдина, когда считала нужным, на похвалы не скупилась. — Вот что значит роль человеческого фактора в телевидении. Ларри, дуй к туалету и прихвати ее, когда она будет выходить.

Внутри туалета была одна-единственная камера дистанционного управления — высоко под потолком. И она передавала изображение схватившейся за голову сидящей на унитазе Келли.

В бункере, как обычно, возникло смущение: люди так и не привыкли к этой необычной обязанности — наблюдать, как другие справляют нужду. Днем хотя бы что-то происходило — можно было отвлечься: смотреть и слушать другое. Однако если кто-нибудь из обитателей дома собирался в туалет ночью, все шестеро из режиссерской команды следили за его действиями. До странности острое и унизительное ощущение. Люди чувствовали себя мерзкими извращенцами.

На этот раз существовал отвлекающий момент в виде парилки. Но в полиэтиленовом ящике внезапно все стихло. Больше не слышалось ни возни, ни криков, ни восклицаний, которые сопровождали игру в прикосновения. Словно «арестантов» неожиданно поразил пьяный ступор. И все внимание режиссерской команды обратилось на девушку в туалете.

Взрослые, образованные, квалифицированные люди сидели и ждали, когда молодая женщина опорожнит мочевой пузырь. А может быть, и кишечник. И чувствовали себя до невозможности глупо.

— Ну давай, дорогуша, — подбодрила Келли Джеральдина. — За три недели здесь все послушать успели, как ты писаешь.

— А она часом не плачет? — предположил Фогарти. — Раньше Келли, когда писала, никогда не хваталась за голову.

— Кто-то слишком наехал в парильне, — с готовностью подхватила Тюремщица. — Завтра наверняка услышим в исповедальне.

— Или перепила, — заметила помощница главного режиссера Пру.

— Тоже возможно.

Они продолжали смотреть на сидящую в туалете девушку. В конце концов, это было их профессиональной обязанностью.

— Я тоже сейчас лопну, — встрепенулась Джеральдина. Она безвылазно находилась в бункере и много часов подряд беспрестанно пила кофе. — Готова спорить, что вернусь до того, как она управится. — Джеральдина гордилась тем, с какой скоростью справляла свою нужду. — Хотя, прошу заметить, собралась посрать, — сообщила она через плечо ошарашенным коллегам. Тюремщица знала, насколько отталкивающей казалась подчиненным, и любила их шокировать, побивая самые мрачные ожидания.

— Чрезмерно много информации, — буркнул Фогарти, когда дверь за Джеральдиной закрылась.

Все ожидали в молчании.

— Она чем-то расстроена, — предположила Пру.

— Кто? Джеральдина? Очень сомневаюсь.

— Да не Джеральдина, а Келли. Она не хотела в туалет. Просто убежала от остальных.

— Возможно.

— Сидит, ничего не делает. Стало невмоготу, вот и вырвалась из парилки. Но знала: если уйдет просто так, Джеральдина лишит группу половины рациона. Единственный способ — притвориться, что захотела писать.