– Хорошо, Игорь Николаевич!

Пленки, жегшие мне руки всю вторую половину ночи и утро, были теперь в надежном месте, я мог не бояться, что у меня их выкрадут из кабинета, из дома, из машины.

Облака начинали рассеиваться. С моря приближалось небольшое судно, похожее по классу на «Александра Пушкина». Белые буруны сопровождали его с обеих сторон. Оно передвигалось словно в кипящей воде…

– Это «Спутник» рыбнадзора. – Миша подал мне руку. Он все хорошо понял. – Не беспокойтесь. Все будет в полной сохранности… Вы домой?

– Нет, надо проехать еще в одно место…

При свете дня Второй тупик Чапаева выглядел грязным рядовым мостком в клоаке гигантского, безбрежно раскинувшегося вокруг Нахалстроя. Грубо окрашенные заборы. Мусор вокруг единственного контейнера. Узкий цементированный тротуарчик с навечно оставленными при его создании вмятинами чьих-то сапог. Гнилостный запах напоминал, что Каспий, как ни говори, находится все-таки во впадине, где все разлагается быстрее, чем наверху.

Дважды прошел я из конца в конец, пытаясь решить, попала ли машина, которую я преследовал накануне, сюда, в тупик. Или в тупик попал я сам, а машина свернула на другую улицу.

Обе версии имели одинаковые права. Водитель мог и свернуть, и поставить машину во двор, тем более что сначала я проехал мимо Второго Чапаевского и лишь потом, не обнаружив ее впереди, вернулся.

– Помощь не требуется?

Я увидел мужчину в теплом рыбацком ватнике. Он стоял рядом с дощатым туалетом, напротив забора, – я не сразу заметил его.

Должно быть, он довольно долго наблюдал за моими передвижениями.

– Чапаевских – два тупика? – поинтересовался я.

– Целых четыре. – Он подошел ближе, лицо его показалось мне знакомым. – Смотрю и думаю, что водному прокурору понадобилось в нашем тупике?

Я узнал его.

«Баларгимов!.. Напарник Ветлугина по последней его охоте на качкалдаков…»

– Материал о самовольной застройке… – Я сам удивился собственной находчивости. – А вы? Ваш дом тут?

Он открыл калитку.

– Заходите, посмотрите, как мы живем.

Я взглянул вдоль улочки, показавшейся мне вымершей, – вокруг не было ни единой души, не доносился ни один звук.

– Ну что ж. – Я не заставил просить себя дважды.

Маленький двор под стать был каркасно-засыпному ящику, типовому жилищу самстроя. Никакой машины нигде я не обнаружил. Во дворе я увидел песок, несколько крафтпакетов с цементом – хозяин что-то строил. Еще дальше виднелся сарай.

– Сюда. – Дверь открывалась прямо в комнату, прихожей не было.

Вдоль узкого пенала стояли подряд буфет, газовая плита, две узкие, с металлическими спинками, кровати.

На полу с самодельными половиками играли два ясельного возраста малыша. В конце пенала висела занавеска, там была вторая комната.

– Знакомься, – сказал Баларгимов женщине, показавшейся из-за занавески. – Это новый водный прокурор.

– Добро пожаловать. – Жена Баларгимова была русская – с открытым, приятным лицом, пышной грудью, с русым тугим пучком на затылке. На голом предплечье я увидел синюю татуировку – «Нина». – Как вам наши хоромы?

– Уютно, хотя и тесновато, – признал я. – А зимой? Не холодно?

– Газ обогревает… Жара, хоть двери настежь! А выключишь – тепло сразу выдувает.

– Другое жилье не обещают?

– Кому мы нужны? Если сами не позаботимся, о нас кто подумает?

Она взяла с буфета маленькие, послевоенные еще часы «Звездочка», подкрутила, положила на место.

Буфет был старый – с семейными фотографиями между стекол. Фотоснимки чередовались со старыми поздравительными телеграммами. Была тут и завоевавшая мир неизвестная японская девушка, интимно мигающая с фотографии.

Разговор не получался – сзади себя я постоянно ощущал присутствие настороженно-притихшего Баларгимова.

– Что же вы пешком от самой прокуратуры? – подал он голос. – Или на автобусе ехали?

– Служебной машиной.

– Вроде я не видел ее…

– Она у парикмахерской Гарегина. Я спрашивал, где Чапаевские тупики. – На всякий случай я дал понять, что меня будут искать здесь.

– Да вы садитесь, – предложила хозяйка. – Какая правда в ногах…

– Надо ехать: дела… – сказал я.

– У всех дела. – Малыши потянулись к ней. – Да вы не

спешите! Может, чайку?

– Прокурор так не придет, чтоб чай тут с тобой пить, – подал голос Баларгимов. – Наверное, соседи что-нибудь наговорили… – Он все стоял у порога. – Богатства наши кому-то спать не дают…

Женщина подняла с пола наперсток и положила на буфет рядом с фарфоровыми рыбками и пачкой молочной смеси. Японская девушка интимно мигнула мне, не меняя выражения лица.

Рядом я увидел фотографию молодой пары – парень в белой сорочке, при галстуке, в шапке рассыпавшихся волос, прижимал к себе улыбающуюся счастливую невесту в белой фате.

– Сын? – Я кивнул на снимок.

– Нет. – Она отстранила малышей. – Это племянник мужа…

Баларгимов за моей спиной нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Я простился. Хозяйка пригласила:

– Заходите, если окажетесь в наших краях…

– А я уж решил, что вы стрижетесь в Доме быта… – Согомоныч повторил свой тезис: – У каждого человека парикмахер должен быть, как домашний врач, – свой! И я хочу сделать вам предложение. Вы будете каждый день бриться у меня, и я буду следить за вашей прической…

Я не ответил, и Гарегин, видимо, воспринял мою заминку как раздумье о совместимости моего высокого должностного статуса с возможностью пользоваться услугами наемника капитала. Он быстро сказал:

– Впредь я это буду делать бесплатно.

Я поинтересовался:

– А из чего же вы будете извлекать свою капиталистическую прибыль?

– Такой клиент, как вы, создает репутацию заведению. Всякое капиталистическое производство тратит значительную часть средств на рекламу. Вы будете моей рекламой…

– Боюсь, что меня обвинят во взяточничестве. Или, в лучшем случае, в злоупотреблении служебным положением…

Он замахал руками:

– О чем вы говорите! Вы же на суше! Не в акватории. А кроме того, у нас священная традиция оказывать уважение людям, это называется «хэрмет» – подарок бескорыстия…

– Если вы хотите, чтобы я поддерживал вашу рекламу, давайте оставим разговоры про хэрмет.

– Будет лучше, если вас станут подвозить ко мне на персональной машине…

Под ровное вибрирование воздуха у моего уха я вернулся к открытию, сделанному мною во Втором Чапаевском тупике.

«Свадебная фотография!»

Жениха – смуглого, с длинными волосами и выдававшимися вперед скулами, в белой, с галстуком, сорочке – я видел впервые… А вот невесту я узнал. Я ее видел вместе с рыбинспектором Пуховым вечером, накануне его гибели.

«Вера – жена Умара Кулиева! Выходит: Умар Кулиев – племянник Баларгимова!»

Наемник капитала снял с меня пеньюар, провел щеточкой по затылку, отошел, любуясь своей работой.

– Мое призвание – стричь! А вы, спасибо вам, первый человек, который называет меня правильно. Все остальные дикари зовут меня Георгин Самогоныч… Именно поэтому я предлагаю вам бриться и стричься у меня бесплатно.

Из автомата на углу я позвонил Орезову:

– Достань фотографию Баларгимова и любым способом предъяви ее Вахидову. Только срочно…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: