— Кирпичи тоже делались здесь, в поместье, прямо из местной глины, — объяснил Чарльз. — Одной из причин того, что дома в Виргинии строились с такой основательностью, были постоянные нападения индейцев. Даже срубы для рабов напоминали полевые укрепления с надежными дверьми, толстыми стенами и маленькими окнами с железными ставнями. А беспорядок здесь остался еще от дядюшки. Незадолго до кончины он решил восстановить некоторые из этих хижин, но не успел… Мы с Анитой думаем возобновить эти работы в самом ближайшем будущем.

— Как это прекрасно! — восторженно вздохнула Андри Уорнак, с восхищением глядя на Чарльза, и только на него одного, будто он и не упоминал вовсе свою жену, рассказывая о планах реставрировать домики.

— Знаете, — неожиданно начал Сэнфорд Берман, — а вы могли бы устроить здесь исторический музей и грести с посетителей неплохие деньги. — Он говорил бойко и с огоньком, впервые за все время проявляя интерес к происходящему, под влиянием такой великолепной мысли превратить историческую ценность в финансовую. — Жилой дом у вас уже полностью готов, но этого недостаточно. Вы меня понимаете? Надо восстановить и кузнечные мастерские, и сыроварню, и все остальное. Может быть, даже расставить манекены, одетые под рабов и надсмотрщиков. И можно смело заламывать любую цену, а назвать это как-нибудь вроде «Плантация Карсон былых времен»…

— Видите ли, мы сейчас не ставим себе целью сделать поместье достоянием туристов, — как можно дипломатичней ответил Чарльз. — Нам с Анитой оно нравится таким, как есть.

На обратном пути, проходя мимо конюшен, Анита догнала Джорджа Стоуна и обратилась к нему:

— Не забудьте, Джордж, вам сегодня обязательно надо съездить в Карсонвилл к бакалейщику и закупить для нас продукты. Список у Мередит, перед отъездом возьмите его.

— Хорошо, мэм, — ответил Джордж. — Я поеду через часок-другой, когда выпасу лошадей и отведу их назад в загон. Я уже предупредил Сару, что сегодня приеду на ужин попозже. Что-нибудь еще?

— Нет, пока больше ничего не приходит в голову. Послушайте, а почему сегодня Джейни не приехала?

— Сара оставила ее дома помогать по хозяйству.

Они с Джорджем обменялись понимающими взглядами. Оба знали, что «помощь по хозяйству» была всего лишь предлогом, лишь бы девочка не появлялась здесь.

Все гости расселись на веранде. Чарльз раздал каждому по блокноту и фломастеру. Анита устроилась на каменных ступеньках, а он в это время рассказывал пациентам, с чего начнутся их сеансы:

— Первое задание — написать письмо. Для этого надо всем разойтись по разным местам так, чтобы остаться в полном одиночестве. И там наедине с собой, доверить бумаге самые сокровенные мысли и пожелания относительно ваших семейных отношений. При этом каждый пишет письмо своей жене или своему мужу. Вы должны сказать вашей половине все то, что боитесь произнести вслух, — продолжал Чарльз. — Поделитесь своими надеждами, переживаниями и тайными желаниями. Пишите обо всем — и о хорошем, и о том, что омрачает вашу жизнь. Расскажите в письме, от чего у вас бывают приливы нежности, а от чего — болит сердце. И конечно, о том, чего бы вы хотели от своего мужа или жены, как он или она смогли бы вам помочь.

— Не стесняйтесь раскрыться, — добавила Анита. — Такие письма помогают лучше увидеть все ваши проблемы, и тогда вам самим станут более понятными ваши собственные мысли и чувства. Вы все увидите в новом свете.

— А куда потом отдавать эти письма? — с дрожью в голосе спросила Хитэр Пирсон.

— Эти письма останутся у вас, — успокоила ее Анита. — Не волнуйтесь, мы не будем их собирать. Никто кроме вас никогда их не прочитает. Если вы, конечно, сами этого не захотите. И мы специально сообщаем об этом заранее, чтобы вы писали искренне, ничего не скрывая.

Но Анита рассказала не все. И это тоже было частью их плана. Немного позже супругам будет предложено по их собственному желанию обменяться этими письмами и узнать друг о друге, может быть, немного больше, чем когда бы то ни было.

В то же самое время Джим Спенсер разрабатывал план своей последней попытки не дать Зеленой бригаде возможности добраться до Кубы. Пока он разговаривал по телефону или ждал ответных звонков от каких-нибудь важных людей, Спенсер смотрел портативный цветной телевизор, установленный на аптечном прилавке.

То, что он видел на экране, вызывало у него нестерпимую боль и гнев. Это был печальный для Америки день, когда преступному коммунистическому сопляку вроде Уилсона Вудрафа предоставлялась возможность выступать по национальному телевидению с «обращением к народу».

Внутри Манхэттенского национального банка телевизионная камера в панорамном изображении показывала торжествующие лица террористов с автоматами, направленными на шестерых из двенадцати оставшихся в живых заложников. Полковник Мао сообщила Спенсеру, что шесть остальных заложников будут содержаться в отдельной комнате за закрытой дверью с приставленным к их шее оружием, с тем, чтобы все знали, что они погибнут, если Спенсер выкинет какой-нибудь трюк. Например, пришлет людей из группы захвата под видом телеоператоров.

Движущаяся телекамера остановилась и крупным планом показала генерала Кинтея при полных регалиях Зеленой бригады, включая золотую змею на его берете и грудь, самочинно увешанную медалями. Одетый в форму цвета хаки, он был высок, узкоплеч, с довольно светлой для негра кожей. Черты лица у него были скорее кавказские, чем негроидные. Спенсер с сожалением вынужден был признать, что Кинтей обладает какой-то порочной привлекательностью и благодаря этой непостижимой притягательной силе наверняка способен легко повелевать другими людьми. Не было никаких сомнений в том, что его черные как смоль, излучающие фанатизм глаза и чуть заметная садистская ухмылка на губах, здорово притягивают к нему определенного сорта людей.

Кинтей стоял за импровизированной трибуной, — по бокам — его любовница полковник Мао и близкий друг по тюрьме, худой белый человечек со злобным взглядом, которого товарищи по бригаде называли полковник Чу. Позади этой ужасающей троицы на стене висело огромное знамя Зеленой бригады. Оно являло собой пародию на американский флаг. На полотнище были изображены тринадцать зеленых и белых полос и свернувшаяся кольцами зеленая змея на прямоугольном красном поле у древка.

У Джима Спенсера вызвало отвращение и то, что в голосе телекомментатора, представляющего главарей террористов, чувствовалось какое-то уважение и даже благоговение, будто бы перед ним были не отпетые уголовники, а высшие офицеры армии иностранного государства-завоевателя. Наконец Кинтей заговорил, и голос у него оказался на удивление высоким и мягким, почти женским, что никак не вязалось с насилием, которое он так яростно пропагандировал, и несколько снижало производимое впечатление.

— Сердечно приветствую вас, — начал Кинтей. — Приветствую и передаю наши искренние чувства глубокой любви ко всем угнетенным массам, всем товарищам по оружию и всем томящимся в кровавых застенках фашистской Америки. Я генерал Кинтей. И сегодня я выступаю в память о погибших — Синке, Фахизе, Габи, Зое, Коджо и Джелайне. Я выступаю за объединение всех верящих в Симбионезскую Освободительную Армию, в Освободительный Фронт Нового Света, в Черную Освободительную Армию и во все другие легионы славной народной борьбы против империализма в Соединенных Штатах. Как бы вы ни называли себя, под каким бы знаменем вы ни сражались, все вы духовно являетесь солдатами Зеленой бригады!

При этом возгласе полковник Мао и полковник Чу выбросили вперед правые руки со сжатыми в приветственном салюте кулаками.

— Товарищи, мы горячо приветствуем вас! — закричали они в один голос.

Джим Спенсер с негодованием выставил вверх средний палец перед экраном телевизора. В это время зазвонил телефон, и он снял трубку. Говорили из штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне. Ему сообщили, что сейчас с ним свяжется сам директор ФБР, и попросили подождать. Спенсер попытался с предельной четкостью и ясностью сформулировать все свои соображения, чтобы представить их шефу в наиболее выгодном свете. Он не мог вынести даже мысли о том, что ему не позволят предпринять что-нибудь такое, что раз и навсегда положит конец тем бредовым идеям, которые генерал Кинтей вбивает сейчас с экранов телевизоров в головы миллионов наивных и доверчивых американцев.