Они приветствовали меня улыбками.

Я никогда еще не разговаривал с молодыми женщинами и не очень знал, как ответить на их приветствие и что им говорить. Подняв руку, я сказал: «Будьте здоровы»… – и это было все.

Тинагет легонько похлопала меня по плечу, а Тинглит, наклонившись к ней, что-то шептала, тихо смеясь.

Они улыбались, и все трое смотрели на меня, а я чувствовал, что тут мне не помогут ни наука Овасеса, ни умение охотиться в чаще, что кровь приливает к моим щекам, и ничего интересного ни матери, ни девушкам я сказать не сумею.

Наконец, чтобы как-то прервать становившееся все более тягостным для меня молчание, я взял в руки лассо, прикрепленное у моего правого колена.

– Это твой подарок, Тинагет… – начал я неуверенно.

Сестра подняла голову:

– Да, братец. Я сама сплела его из конского волоса. Я хотела, чтобы у моего брата было самое крепкое лассо, и трижды вымачивала его в горячем бобровом жире.

И снова воцарилось молчание, мучившее меня нестерпимо. Очень счастливой была встреча с матерью, сестрой и даже с Тинглит, которая – теперь я хорошо вспомнил это – не раз приносила к нам в палатку сладкие медовые соты Но я не умел с ними разговаривать, и, хотя мне не хотелось еще с ними прощаться, все же я стал понемногу сдерживать коня, чтобы несколько отстать.

Но Тинглит не собиралась оставлять меня в покое Она тоже сдержала своего коня и поравнялась со мной. Потом она положила руку на шею моего коня и, став внезапно серьезной, спросила:

– Где Танто?

– Танто? – Я гордо усмехнулся. – Танто – храбрый молодой воин, и совет старейших разрешил ему идти одной дорогой со старшими.

– Расскажи мне о нем.

Я пожал плечами:

– Разве он твой брат? Почему я должен тебе о нем рассказывать?

– Ты… – начала она быстро и гневно, но вдруг весело рассмеялась: – Разве тебе трудно?

Я заупрямился:

– Скажи почему?

Тинглит снова стала серьезной. Она наклонилась ко мне, и я увидел вблизи ее большие глаза, черные, как речная глубина, с ясными искорками на дне.

И она сказала:

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о нем, потому что мои мысли всегда кружатся вокруг него, как чайки вокруг гнезд. Я просила богов, чтобы он вернулся в селение и я бы могла посмотреть в его глаза, как в озеро, над которым мы разбиваем стойбище А теперь, когда я была уверена, что Маниту услышал мою просьбу, твой брат ушел с воинами.

Она промолвила это быстро, тихо, но твердо.

Я не понял, о чем она говорит, но сообразил, что для нее это очень важно.

– И мать, и сестра, и я, – ответил я важно, – горды тем, что Танто допустили на тропу зрелых воинов. Он сильнее многих сильных ловцов и мудр, как воин из совета старейших. Когда он идет чащей, перед ним склоняются олени. Деревья уступают ему дорогу. Он не боится ни орлов, ни скал. И даже медведи… – Но тут, вспомнив об охоте за медом диких пчел, я прервал хвалебную песнь Злясь на самого себя, я резко спросил: – Зачем же все-таки я должен рассказывать молодой девушке о храбром воине?

Глаза Тинглит сверкнули, будто я ее ударил. Но она все же опять рассмеялась и пожала плечами.

– Ты глуп, мой Сат-Ок, – шепнула она и отъехала к моей сестре.

И снова они, по девичьему обычаю, начали шептаться, сопровождая слова смехом, а смех жестами.

Я был зол. Как она посмела? Я был очень зол. Но… вместе с тем я понимал, что чего-то не знаю. Ведь Тинглит была не только не из нашей семьи, но и не из нашего рода. Что же ей было нужно от моего брата? И почему ее мысли кружатся вокруг него, как чайки вокруг гнезда?

Я чувствовал себя так, будто встретил в чаще след неизвестного зверя или нашел перо незнакомой птицы.

Наш караван двигался между скалами, становившимися все выше. Солнце миновало зенит, и вскоре мы вышли на небольшую поляну, усеянную камнями, покрытую пожелтевшей травой. Старики, возглавлявшие поход, остановились, чтобы разбить лагерь. Я повернул к своим, к Молодым Волкам.

Привал был недолгим. Больше всего хлопот было с детьми, разбегавшимися среди скал. Все время были слышны крики матерей. Это нас очень смешило. Мы даже забавлялись охотой за толстым малышом из рода Танов, который, казалось, считал главной целью своей жизни все время исчезать с глаз своей матери, молодой женщины, еще более круглой, чем он сам, непрерывно звавшей его пронзительным голосом.

А малыш был проворный. Как хитрый сурок, он исчезал среди скал, притаившись в какой-нибудь щели. Наконец мать взялась за ремень, и над лагерем поднялся сильный визг. Так закончилась наша единственная охота на этой поляне.

Мне было не по себе. Меня угнетала ссора с Тинглит. Даже не ее обидные слова, а сама причина, из-за которой она рассердилась.

Мы, Молодые Волки, привыкли во всех трудных делах обращаться к Овасесу. Мои сомнения не могли рассеять ни Прыгающая Сова, ни близнецы из рода Капотов, ни двое других ути, и я пошел с Совой искать учителя.

Караван готовился к дальнейшему походу, и мы нашли Овасеса около лошадей. Старый воин осматривал кожу, которой были обвязаны копыта лошадей во время их тяжелого пути по каменистой местности. Мы подождали.

Когда караван тронулся дальше, он спросил, чего мы хотим от него.

Это было очень трудно объяснить. Я коротко передал ему разговор с Тинглит, и на мгновение меня снова охватила злость, потому что даже Овасес, всегда суровый Овасес, улыбнулся, когда я закончил свой рассказ вопросом:

– Почему она назвала меня глупым, отец? И откуда это расположение чужой девушки к моему брату?

К счастью, Овасес больше не смеялся надо мной. Он серьезно сказал:

– У молодых девушек легко слетают с языка глупые слова. Но и ты не был разумным. Бывает так, что девушка имеет право спрашивать о молодом мужчине. Она это делает тогда, когда чувствует к нему большое расположение и когда хочет избрать его своим мужем. Такое расположение соединяет мужчину и женщину, и каждый воин умеет его уважать… Тинглит хочет стать таким другом твоему брату, как твоя мать твоему отцу. Поэтому она и спрашивала о нем.

Мне стало очень неприятно. Действительно, гнев девушки был понятен. Я не знал, что сказать, но в это время Сова спросил Овасеса:

– А у тебя, отец, была женщина-друг?

– Да.

– Расскажешь ли ты нам о ней?

– Нет.

Мы молчали. Высоко над долиной висели два ястреба. Обернутые кожей копыта лошадей тихо постукивали по каменистой дороге.

– Я, ваш учитель, – снова начал Овасес, – не расскажу вам о женщине, о которой спрашивает ути из рода Совы. Но учитель должен отвечать на вопросы. Поэтому я повторю вам песню, которую часто поют женщины. Вы ее еще не слышали, но я много раз слышал из уст той, о которой спрашивает Сова. Слушайте:

На берегу широкой реки стоит молодая девушка Шамак – Прекрасная. Ее волосы, как крыло черной птицы, лицо, как диск луны, глаза, как вечерние звезды. Это самая красивая девушка свободного племени.

Два молодых вождя, два великих воина стоят перед ней. Каждый из них хочет взять ее в свою палатку. Первый – Красный Лис, огромный, как скала, и сильный, как бизон. И второй – Идаго – Великан. От его стрелы не спасется и ласточка, от ножа гибнут серые медведи.

Красный Лис пришел к девушке со стороны Больших Равнин. Идаго сошел с высоких, сверкающих снегом гор.

Красный Лис по дороге к ней загнал десять коней и один победил целую стаю волков.

Идаго, спеша к реке, около которой жила девушка, промчался сквозь снежные бури и победил в борьбе с серым медведем.

Встретившись у ног Прекрасной, они направили друг на друга луки. Сверкнули длинные ножи. Но Прекрасная удержала их. Тот, по ком тосковала она, о ком пела песни и которого ждала, был Идаго. Но законы свободного племени не позволяли ей решить спор двух вождей без испытания.

Она удержала их стрелы и ножи.

«Я не хочу, – сказала она, – входить в палатку мужа через ручей крови. Слишком много крови льется и так на нашей горестной земле, с тех пор как пришли белые. Вот река. Не боритесь друг с другом, боритесь с ее водами. Смотрите, вожди, ты, Красный Лис, и ты, Идаго. Утром я видела на том берегу куст красных ягод. Его ветви свисают над водой, и ягоды на них горят, как капли крови. Кто первый принесет мне ветку на свадебный венок, тот приведет меня в свою палатку».