Особо памятным для меня стал вылет на штурмовку штаба гитлеровского армейского корпуса под Гжатском. Памятным по двум причинам: во-первых, задание на штурмовку я получил лично от командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова — это была моя первая встреча с прославленным уже тогда полководцем. А во-вторых, стояла в те декабрьские дни такая промозглая непогодь — снегопады, туманы, видимости никакой, — что сама постановка вопроса вообще о вылете, не говоря уж о прицельной штурмовке, казалась невозможной. И соответствующее настроение у летного состава: идут первые дни контрнаступления, а ты ничем не можешь помочь своим атакующим войскам.
И вот вызывают меня в Перхушково, где размещался тогда штаб фронта. Георгий Константинович без долгих разговоров подозвал меня к карте, показал точку чуть северо-восточное Гжатска. Пояснил: по уточненным данным, здесь находится штаб армейского корпуса фашистов. Оборона очень сильная, противовоздушная — тоже. И все-таки решено разгромить его с воздуха. Бомбардировщики при такой видимости беспомощны. Штурмовикам удар обойдется большими потерями. Вывод — штурмовать истребителями. Причем сделать только один вылет, но обязательно наверняка, ибо второй будет бесполезным: передислоцируются. Задание поручается вам, подполковник. Отберите летчиков, что же касается самолетов, лучше в данном случае взять ЛаГГ-3…
Признаюсь, меня поразила тогда такая детализация в устах предельно занятого командующего фронтом. Значит, действительно штурмовке придается большое значение. И хоть понятия еще не имел, как будем мы выполнять задание, твердо заверил: выполним.
На другой день сам провел воздушную разведку: дважды слетал по кратчайшему возможному маршруту к цели. Продумали с товарищами оптимальный состав группы. Определить же его было непросто. Площадь невелика, поднимать много машин — бессмысленно: растеряются при такой видимости, не выйдут к цели. Решили: должны идти четыре пары ЛаГГ-3, на каждом по две осколочно-фугасные пятидесятикилограммовые бомбы плюс пулеметы и пушки. Пары на объект идут плотно друг за другом, чтобы не дать опомниться вражеским зениткам. Отобрали летчиков, обговорили маршрут, порядок взаимодействия над целью при всех ситуациях.
Наступает день штурмовки — 9 декабря. Рассвет. Собственно, рассветом назвать это трудно — видимость хуже некуда. Взлетаем. Оглядываюсь, вижу своего ведомого и ведущего второй пары. Идем почти на уровне телеграфных столбов, единственный надежный ориентир — нитка железной дороги. Вот, наконец, и будка путевого обходчика — сигнал для разворота на боевой. Предельное внимание: высота сто метров. Проселок, развилка, опушка и на ней — кубики сараев, изба. Цель! Палец давно уже на кнопке сброса бомб, облегченная машина вздрагивает. Разворот влево, еще, еще, один заход для пулеметно-пушечной обработки объектов штаба. Пикировать невозможно: идем очень низко и потому огонь открываю с пологого планирования. Внизу дым, взрывы, туман — визуально результаты штурмовки не определишь… Самолеты самостоятельно, вне строя, уходят на аэродром. Через час вызываю в штаб фронта: задание выполнено. Насколько эффективна? Говорю откровенно: в сложившихся условиях визуально проконтролировать результаты ататки фашистского штаба не представлялось возможным. Но что бомбы и пулеметно-пушечные очереди накрыли объекты штаба — это точно. Пока докладываю, червячок сомнения все же гложет…
Через несколько дней ясность вносит звонок члена Военного совета фронта: командующий фронтом доволен работой летчиков, партизаны подтвердили разгром нашей группой штаба фашистского армейского корпуса.
Через неделю всю группу, участвовавшую в разгроме штаба, вызывают в Кремль, и Михаил Иванович Калинин вручает нам ордена Красного Знамени. Потом будут другие, не менее важные задания, другие награды Родины, но этот орден навсегда останется особенно дорог: не тем даже, что он первый, а тем, что вручен в декабрьские дни сорок первого…
Закончилась наша фронтовая стажировка. Вернулись мы обратно на Дальний Восток. И тут совершенно неожиданно я получаю назначение на должность командующего ВВС 25-й армии, дислоцировавшейся в Приморье. Говоря по совести, я не освоил еще командование дивизией, а тут опять повышение, да еще какое. Генерал армии И. Р. Апанасенко моих возражений и слушать не хотел: не боги горшки обжигают, у тебя, мол, все впереди. Не стал я с ним спорить, но, каюсь, перехитрил его. Дело в том, что в силу новой должности получил я право непосредственно связываться с Москвой, с командующим ВВС Красной Армии. Эту должность как раз принимал тогда будущий главный маршал авиации А. А. Новиков. Короче говоря, добился я опять вызова в Москву, где меня собирались назначить командующим одной из авиационных групп резерва Главного Командования. Но пока я добирался до столицы, эти формирования авиасоединений были упразднены как не отвечающие условиям современной войны. В Москве мне предложили вновь вернуться на Дальний Восток, но уж тут я сам ни в какую: только на фронт! Назначили меня командиром 205-й авиационной истребительной дивизии, которая входила в состав 2-й воздушной армии Брянского фронта. Командовал армией генерал С. А. Красовский — грамотный, волевой, творчески мыслящий военачальник, работать с которым было интересно и поучительно.
Начиналось второе военное лето. Начиналось в сложных и все еще очень трудных и опасных для нашей страны условиях. В боевых сводках по дивизии, по армии звучали названия, дорогие сердцу каждого русского человека. Елец, Курск, Орел, Воронеж — самая сердцевина России, где враг сосредоточивает свои ударные группировки. Летчикам 2-й воздушной армии предстояло выяснить, куда он нацелит их, как прикрыть наземные части, и по возможности блокировать аэродромы фашистской авиации.
Массу неприятностей доставляли нашим наземным войскам самолеты противника, базировавшиеся на аэродроме в местечке Щигры, недалеко от Курска. Неоднократно на блокирование и штурмовку этой базы доводилось в те дни вылетать и истребителям дивизии. Не хватало штурмовиков, и часть их работы приходилось брать на себя полкам дивизии. Бои в воздухе носили ожесточенный характер, фашисты на этом фронте по-общей численности самолетов превосходили нас в 2,5— 3 раза, а по бомбардировщикам — в 4—5 раз. Естественно, это требовало от каждого летчика предельного напряжения сил, заставляло постоянно повышать боевое мастерство, проявлять высочайшее мужество.